Я: 1) я пересмотрела «Свободные» (ремейк, а не оригинал) стыдно сказать сколько раз. Но это тааак трогательно. ЗАКОН ПРОТИВ ТАНЦЕВ. Они боролись и победили. Улет. 2) Я могла бы лучше водить. Все эти повороты налево, когда светофор переключается на красный, пугают меня до чертиков. 3) Чтобы ты знал, я забираю предложение насчет кофе.

НН: ладно, тогда и сахара не получишь.

Я: Что?

НН: шутка.

Я: Не смешно.

НН: это просто кофе. расслабься.

Я: Прекрасно.

НН: прости, забыл, что ты злишься, когда я говорю тебе расслабиться.

Я: Я не злюсь.

НН: прямо сейчас, да. у меня в голове твой голос рассерженный.

Я: Когда ты говоришь кому-то расслабиться, предполагается, что считаешь, будто он слишком напряжен. Я не слишком напряжена.

НН: вау. как много давления из-за моего «расслабься». я хотел сказать, что тебе нужно успокоиться. не париться. ты забыла, что я из Кали. мы так выражаемся здесь.

Я: Намасте.

НН: а, теперь ты начинаешь понимать суть. а сейчас перестань писать мне и дуй в класс. опоздаешь же.

– Шалава, – притворно чихает Джем, когда я прихожу на английский. НН прав, я опоздала – все уже в классе, с открытыми ноутбуками, наблюдают, как меня поливают грязью и орошают микробами, по пути к своему месту за партой.

– Шлюха, – снова чихает она, хотя не понимаю, зачем ей придумывать прикрытие. Мы все и так прекрасно слышим ее. И, скорее всего, даже миссис Поллак. – Жирная уродливая сучка.

Просто сделай вид, будто на тебе звукоизолирующие наушники Тео. Будто ты не замечаешь пристальных взглядов Кристал , Дри и даже Тео. Нет, не поднимай глаза и не проверяй , здесь ли Итан, вернулся ли оттуда, где был, и преследует ли тебя его взгляд, горящий чем-то, похожим на жалость.

Нет ничего хуже жалости.

Почти дошла. Осталось пройти Джем. У меня получится .

Но нет. Потому в следующее мгновенье понимаю, что мой нос впечатывается в парту с громким треском, и я распластана на полу, прижимаясь к линолеуму животом. Голова всего в паре сантиметров от кед Итана.

– С тобой все в порядке? – спрашивает он. Я молчу, потому что не знаю. Я на полу, лицо болит – гораздо сильнее, чем когда по мне заехал Лиам гитарным кейсом – и весь класс пялится на меня. Джем и Кристал в открытую смеются – покряхтывая, как диснеевские ведьмы – а я слишком напугана, чтобы встать. Не могу точно сказать, течет ли кровь из носа, лежу ли я сейчас в луже собственной крови у ног Итана. Однако зуб даю, моя задница распростерта на полу, будто шмат сливочного масла, под таким углом, который никогда не будет смотреться выгодно, особенно для кого-то вроде Итана.

Боженька, спасибо тебе за эту боль. Она отвлекает меня от чувства унижения.

Джем сделала подножку. Конечно же, это она. А я настолько глупа, что заслуживаю того, чтобы лежать тут, нюхая пол.

Итан приседает и протягивает мне руку, чтобы помочь встать. Я задерживаю дыхание. Чем быстрее встану, тем быстрее покончу со всем этим. Я игнорирую руку Итана – нет ничего хуже, чем испачкать его своей кровью, и самое отвратительное, если это станет нашим первым прикосновением – поэтому опираюсь о надежный пол. Медленно сажусь, а потом встаю и, как жирнаяуродливаясучка, перекладываю свой жир на стул. Без капли изящества.

– У меня кровь идет? – шепотом спрашиваю у Дри. Она качает головой, шок на ее лице подсказывает мне, что все настолько плохо и неловко, как и казалось. Нет. Даже хуже.

– Тебе нужно к медсестре? – спрашивает миссис Поллак почти шепотом, будто не хочет привлекать ко мне еще больше внимания.

– Нет, – отвечаю я, хотя все бы отдала за упаковку льда и болеутоляющее. Просто не могу представить, как снова встану, пройду мимо Джем, а потом по коридору. И услышу смех, как только за моей спиной закроется дверь класса. Нет, спасибо.

– Хорошо, тогда вернемся к «Преступлению и наказанию», – говорит миссис Поллак, переключая внимание класса. Я чувствую Итана позади, хотя не могу повернуться, чтобы вымолвить патетичное спасибо, потому что боюсь своего вида и того, что могу расплакаться.

Поэтому продолжаю сидеть с опущенной вниз головой. Ага, будто мне удастся стать невидимкой, если буду избегать зрительного контакта. Не на что смотреть. Вспоминаю о НН, который мечтает стать хамелеоном, сливаясь с окружением. Кое-как я дотягиваю до конца урока со взглядом, устремленным на парту передо мной. Кто-то вырезал на столешнице надпись «Аксель любит Фиг Ньютонс». Серьезно, кто-то нашел время, чтобы изуродовать парту и признаться ей в своей любви к печенью. Разве что студент, чье настоящее имя Фиг Ньютонс, а учитывая наличие трех Ганнибалов, четырех Ромео и двух Эпплсов²⁴, это вполне вероятно. Как только звенит звонок, я хватаю сумку и бегу к выходу. Даже Дри не жду.

– Джесси, на пару слов, пожалуйста, – просит миссис Поллак, прежде чем я успеваю уйти.

– Сейчас? – спрашиваю я.

Хочу покинуть этот класс, убраться так далеко от всех этих людей, насколько смогу, найти пристанище, где я смогу побыть в одиночестве и поплакать, предпочтительно с пакетом льда на носу. Пытаюсь сосредоточиться на Акселе и его любви к Фиг – мысленно написала о них целую романтичную трагедию – но вместо этого слышу слова Джем, проигрывающиеся на повторе: «Шалава. Шлюха. Жирная уродливая сучка». Как навязчивые слова песни, засевшие в голове. Они хорошо бы звучали в автотюне: «Шалава. Шлюха. Жирная уродливая сучка». Возможно, мне нужно предложить их «МегаО».

– Да. Если ты не возражаешь.

Я возражаю. Я очень даже возражаю, но не могу набраться сил, чтобы заявить об этом вслух. Миссис Поллак показывает мне на стул в передней части класса, я сажусь и жду пока выйдет оставшаяся часть класса. Тео. Кристал. Джем. Дри. Я замечаю Итана, замирающего на мгновение – решает, наверное, стоит ли сказать мне что-то? или миссис Поллак? – но потом он слегка ударяет учебником по моему стулу и тоже уходит.

Вот теперь только я и сосредоточенное лицо миссис Поллак, и все, о чем я мечтаю, всего-навсего пережить следующие пять минут и не расплакаться.

«Пожалуйста, Боже, – молю я, несмотря на то, что пока не разобралась в своих отношениях с Богом, – прошу, позволь мне уйти отсюда и не скомпрометировать себя еще больше, чем уже сделала».

С этого места мне не видно признание Акселя в любви, поэтому я сверлю взглядом на плакат Шекспира – человека с гофрированным воротником и цитатой снизу: «Быть или не быть: вот в чем вопрос».

Нет, это далеко не самый насущный вопрос. Кажется, «быть» – единственное, что от нас не зависит.

– Я ни в чем не виновата, – оправдываюсь я, хотя понимаю, что дело не в этом. Она не гневается на меня – очевидно, в этой ситуации я являюсь жертвой – но я выбираю агрессию вместо слез. Агрессия немного менее унизительна. Агрессия лучше подходит той, кем я кажусь со стороны, как заверяет Агнес: уверенной и пофигистичной.

Миссис Поллак вытягивает стул из-за парты и садится на него верхом, уперев руки в спинку. Она тоже хочет казаться классной и непосредственной. Будто она студентка, а не учитель.

– Я просто хочу узнать, как у тебя дела. Может, ты хочешь о чем-то поговорить, – говорит она.

– Нет. – Я вытираю нос тыльной стороной руки. Слезы застилают глаза, но все-таки пока не предают меня, проливаясь. Они на грани. Если я когда-нибудь напишу мемуары, вот как я их назову – «На грани». – Я споткнулась. Бывает.

– Смена школы может быть болезненна.

– Я в порядке.

– Не хочу говорить об этом, но девочки могут быть действительно жестокими в твоем возрасте.

– Я в порядке.

– Не знаю, как мне поступить в этой ситуации. Я могу поговорить с директором Хочменом. Мы придерживаемся политики нулевой терпимости к издевательствам…

– Я в порядке.