На протяжении ста лет после заключения Вестфальского соглашения европейская геополитика определялась вопросами имперского наследия. Германия оставалась в фокусе внимания всех ведущих держав. Британия и Голландия сосредоточились на крепостях, которые образовывали «барьер» в Нидерландах против Франции, и на том, чтобы помешать французам укрепить свое влияние в Священной Римской империи. Для австрийцев империя являлась основным источником легитимности и могущества. Французы, в свою очередь, старались не допустить превращения Германии в базу, с которой возможно угрожать их восточным границам; они не желали, чтобы немцы, сплотившись под знаменами врагов, в особенности Габсбургов, превратились в соперника. Два новичка европейской сцены, Россия и Пруссия, воспринимали Священную Римскую империю как международное ристалище. Эти соперничества провоцировали активную колониальную конкуренцию за ресурсы и статус в Новом Свете, необходимые для усиления положения в Европе. Сами немцы, находясь в центре европейской государственной системы, сумели покончить с конфессиональным расколом и теперь сосуществовали в «геополитическом паноптикуме», где княжества в составе Священной Римской империи и их «гаранты» строго соблюдали правила цивилизованного поведения между собой и внутри своих границ. С другой стороны, немцы постоянно искали (но пока не нашли) этакий коллективный голос, способный превратить их из объектов в субъектов права.
К середине столетия определились победители и проигравшие. Турция так и не оправилась от поражения, понесенного под Веной. Шведы не смогли восстановить былую силу после Полтавы, а голландцы видели, что их страна медленно, но неуклонно идет к закату. Все эти три державы долгое время оставались значимыми, но теперь выбыли из числа главных игроков в схватке за господство в Центральной Европе. Как и с поляками, великие державы ныне беспокоила не их сила, а их слабость. Монархия Габсбургов перенесла болезненную операцию по отсечению территорий, но осталась по большей части целостной и была готова отомстить своим недругам. Крупными бенефициарами стали восточные государства – Пруссия, получившая в результате войны Силезию, и Россия, которая начала казавшийся неостановимым марш на запад. Франция, по контрасту, вполне оправилась после поражения в войне за испанское наследство, однако не смогла отнять у Габсбургов императорскую корону. Британия в свою очередь выстроила тщательно разработанную европейскую оборонительную структуру для защиты общего баланса сил и своего южного побережья, хотя упадок Голландии угрожал этой «архитектуре». Коротко говоря, два главных конфликта не получили разрешения: давнее англо-французское противостояние, вторая «Столетняя война», на сей раз с фокусом на Германию, и новая схватка за господство над Священной Римской империей между Гогенцоллернами и Габсбургами. Этим двум конфликтам предстояло слиться воедино, что имело революционные последствия для европейской системы в целом.
Часть третья
Революции, 1756–1813 годы
Мы те, кем были на протяжении столетий, калейдоскоп политических конституций, легкая жертва наших соседей и предмет их насмешек, небывалых в мировой истории; мы разъединены и по этой причине слабы, хотя и сильны настолько, чтобы вредить самим себе, но в то же время бессильны спасти себя; мы равнодушны к чести своего имени, безразличны к соблюдению законов… великий, но и ничтожный народ, потенциально счастливый, а на самом деле глубоко несчастный.
Фридрих Карл фон Мозер, немецкий тайный советник, 1766 г.
[295]История Германии – это история войн между императором и князьями и государствами, войн между самими князьями и их государствами; история вседозволенности сильных и угнетения слабых; иноземных вторжений и иноземных интриг; насильственных захватов людей и денег, которым не придавали значения или частично покорялись; попыток принудить народ, либо неудачных, либо сопровождавшихся избиениями и разорением, что постигало равно невинных и виновных; история всеобщего беснования, смуты и неизбывных страданий.
Джеймс Мэдисон и Александр Гамильтон. Газета «Федералист», 19, 1787 г.
Мы видим, что отмена данного закона [договора 1756 года между Австрией и Францией] – это революция, столь же необходимая в международных отношениях для Европы и для Франции, как и разрушение Бастилии, способствовавшее нашему возрождению. (Крики «Браво!» и аплодисменты в зале заседаний парламента и с галерей для публики.)
Пьер Верньо, речь перед французским Национальным собранием, 1792 г.
[296]В середине 1750-х годов Европу сотрясала «дипломатическая революция», в ходе которой двое заклятых врагов – Франция Бурбонов и Австрия Габсбургов, а также позднее Россия – объединились против Пруссии и Великобритании. Семилетняя война (1756–1763) подтвердила возвышение Пруссии до статуса великой державы, обеспечила колониальное превосходство Великобритании и ознаменовала наступление русского экспансионизма, который в последующие десятилетия трансформировал политику Восточной и Центральной Европы. Америку завоевали в Германии; сражение на два фронта оказалось роковым для Бурбонов. К концу восемнадцатого столетия все ведущие европейские державы принимали участие в событиях на территории Священной Римской империи или были с ними связаны: Франция и Россия выступали гарантами соблюдения Вестфальского и Тешенского договоров, Австрия и Пруссия являлись крупнейшими государствами империи, а Великобритания была связана с империей через Ганноверскую династию и была «опекуном» Нидерландов и немецкого хинтерланда. Семилетняя война, сверх того, заложила два заряда, оглушительно сдетонировавших в последней четверти века. Именно тогда была предпринята первая попытка объединить тринадцать колоний ради войны и экспансии; именно тогда колонисты Северной Америки впервые задумались о том, чтобы самостоятельно заботиться о собственной безопасности. Этот процесс, подчеркнутый британским равнодушием к позиции страны в Европе, особенно в Германии, напрямую привел к созданию Соединенных Штатов Америки. В ходе Семилетней войны французы начали долгий внутренний спор по поводу большой стратегии Бурбонов и по поводу мер, необходимых для поддержания великодержавных амбиций, что закончился революцией 1789 года. Все это завершилось формированием новых геополитических, конституционных и идеологических структур в Европе и за океаном, поскольку страны опробовали различные модели внутренней организации для сохранения конкурентоспособности на международной сцене. Рейх ныне сражался с республикой, империя – с союзом. Фокусом схватки оставались Германия и Нидерланды. Тот, кто контролировал это пространство, контролировал весь континент и мир.
Франция находилась на распутье. Если на протяжении столетий ее политика носила выраженный антигабсбургский характер, то теперь главным врагом сделалась Британия, чье колониальное господство виделось как неоспоримое преимущество. Маркиз де ла Галиссоньер, генерал-губернатор Канады, в декабре 1750 года предупреждал, что Британия «подпитывается» из Америки, «не допуская другие народы, что вне сомнения обеспечивает ей превосходство в Европе», особенно в Германии и Фландрии.[297] Вдобавок Версаль все больше тревожил прусский король Фридрих Великий. Дипломат Луи Огюстен Блондель в январе 1751 года заявил, что прусско-британский альянс, которого на тот момент энергично добивался Лондон, представляет смертельную угрозу империи, а следовательно, и интересам Франции в Германии. «Имперская конституция, – писал он, – есть основа величия короны [Франции], она утверждает монархию на берегах Рейна. Большое количество мелких государств, у которых столько разных интересов, служит доказательством того, что власть этой могучей империи не будет сосредоточена в одних руках».[298] Беспокойство вызывал и рост могущества России, которая дважды за последнее время решительно вмешивалась в дела Франции. До сих пор «восточный барьер» (barrier de l’est) – то есть альянсы со Швецией, Польшей и Османской империей – помогал сдерживать Австрию. Но отныне, как заметил впоследствии граф де Брольи, задачей этих альянсов стало «заталкивание России обратно в ее огромные просторы, где она не будет встревать в дела [Центральной] Европы».[299]
