Литмир - Электронная Библиотека
A
A

— Я по-прежнему не понимаю, о чем вы говорите.

— Старуха Рафферми — уж она-то поняла, маленькая ты дуреха! Да и Мики в сто раз хитроумнее тебя! Если ты и впрямь не понимаешь, я тебе сейчас все разъясню. Ты делаешь ставку на придуманную тобой Мики, не на настоящую. Пока ты ей в новинку, она не особо присматривается. Но с твоей прытью ты продержишься еще меньше, чем ее предыдущие увлечения. Но есть и кое-что похуже: Рафферми, получая твои письма, даже не шелохнулась. Когда читаешь эти твои послания, просто волосы становятся дыбом! А она, подозреваю, отвечает на них весьма любезно. Тебе это не показалось странным, а?

— Мои письма, мои письма! Да что в них такого, в моих письмах?

— У них один недостаток: в них говорится только о тебе. «Как я хотела бы быть Мики, как вы ценили бы меня, будь я на ее месте, как я сумела бы воспользоваться той жизнью, какую вы ей предоставили!» Разве не так?

До сжала голову в ладонях.

— Тебе бы следовало кое-что знать, — продолжила Жанна Мюрно. — Главный твой шанс — по тысяче причин, которые ты не понимаешь, — это полюбиться Мики. И быть при ней в нужный момент. К тому же тебе никогда не оторвать Мики от Рафферми. Этого ты тоже не понимаешь, но это так. Нечего и дергаться. Наконец, за последние полтора месяца у Рафферми было три приступа. Через неделю, через месяц она умрет. Твои письма бесполезны и опасны. Останется Мики, вот и все.

Жанна Мюрно, которая так и не притронулась к еде, отодвинула тарелку, достала из лежащей на столе пачки итальянскую сигарету, потом добавила:

— Ну и я, разумеется.

В «Резиденцию» они вернулись пешком. Они не разговаривали. Золотоволосая великанша держала До под руку. Когда они пришли на угол улицы Лорда Байрона, До остановила ее и выпалила:

— Я пойду с вами — не хочу возвращаться к себе.

Они сели в такси. В особняке на улице Курсель запах краски, казалось, еще усилился. У входа в одну из комнат Жанна преградила путь До, которая собиралась пройти под лестницей. Взяла ее за плечи в темноте и держала перед собой, даже немного приподнимая ее на цыпочки, словно желая подтянуть до своего роста.

— Будешь сидеть тихо. Никаких больше писем, никаких ссор ни с кем, никаких глупостей. Через несколько дней вы обе переедете сюда. Рафферми преставится. Я попрошу Мики приехать во Флоренцию. Попрошу так, что она не поедет. Что до Франсуа, подождешь, пока я найду веский довод. И тогда без церемоний: прогонишь Франсуа и увезешь Мики подальше от него. Довод будет неотразим. Куда ее увезти, я тебе скажу. Теперь-то ты поняла? Ты слышишь меня?

В падавшем из окна луче лунного света До утвердительно кивнула. Большие руки золотоглазой по-прежнему держали ее за плечи. До больше не пыталась отстраниться.

— Все, что ты должна делать, — это оставаться спокойной. Не считай Мики дурой. Я раньше тоже считала ее дурой, и напрасно. Однажды я держала ее, вот как сейчас тебя, и из этого не вышло ничего хорошего. Ей было шестнадцать — примерно столько же было мне, когда Рафферми взяла меня к себе, примерно столько же, сколько сейчас тебе. Тебя я знаю только по письмам — совершенно идиотским, но в свое время и я писала бы такие. Когда мне сбагрили Мики, я бы с радостью ее утопила. С той поры мои чувства к ней не изменились. Но топить я ее не буду. У меня есть другое средство избавиться от нее: ты. Маленькая дуреха, которая трясется от страха, но сделает все, что я ей говорю, потому что тоже мечтает от нее избавиться.

— Оставьте меня, прошу вас.

— Послушай меня. До Мики у Рафферми была другая такая же. На несколько сантиметров выше и на несколько лет старше — это была я. Кисточкой намазывала клеем каблуки туфель во Флоренции. Потом мне было дадено все, чего я вожделела. А потом у меня это отобрали: появилась Мики. Я бы хотела, чтобы ты поразмыслила об этом и оставалась спокойной. Все, что ты сейчас испытываешь, испытывала и я. Но я с тех пор кое-чему научилась. Так ты поразмыслишь об этом? А теперь можешь уходить.

До повлекли в вестибюль. В темноте она споткнулась о банку с краской. Перед До распахнули дверь. Она обернулась, но великанша, ни слова не говоря, вытолкала ее наружу и захлопнула за ней дверь.

Назавтра в полдень, когда До позвонила Жанне из кафе на Елисейских Полях, той уже не было. Звонок, должно быть, гулким эхом отдавался в пустых комнатах.

Убивала

Рукой в белой перчатке я зажала ей рот. Она мягко отстранила мою руку и поднялась — высокий силуэт в освещенном прямоугольнике дверного проема. Однажды мы с ней уже были вот так вдвоем в вечерних сумерках. Тогда она, держа меня за плечи, предложила мне убить длинноволосую принцессу.

— Откуда тебе все это известно? Некоторых вещей ты просто не можешь знать: про тот вечер, когда она спала у меня, или про тот, когда я бродила у нее под окнами. И потом, про встречу с этим парнем, Габриелем…

— Да ты сама же мне все и рассказывала, — ответила Жанна. — В июне мы провели две недели вместе.

— Ты больше не виделась с Мики после той ссоры в резиденции?

— Нет. Мне это было все равно. Я вовсе не жаждала везти ее в Италию. На следующее утро я встретилась с Франсуа Шансом, чтобы утрясти вопросы оплаты ремонта, и улетела тем самым рейсом, которым и собиралась. Во Флоренции меня ждал ворох проблем. Рафферми была вне себя от ярости. Не поручусь, что Мики не позвонила ей сразу после разговора со мной. Ты была уверена, что она не звонила. Во всяком случае, от этого легче не стало, скорее наоборот. Рафферми так до самой своей смерти и не остыла.

— Когда она умерла?

— Неделю спустя.

— И ты так больше ничего и не сказала мне до отъезда?

— Нет. Мне больше нечего было тебе сказать. Ты прекрасно поняла, что я имела в виду. Да ты еще до знакомства со мной только об этом и думала.

Комната внезапно осветилась: Жанна зажгла лампу. Я прикрыла глаза рукой в перчатке.

— Потуши, прошу тебя!

— Ты позволишь мне за тобой поухаживать, а? Знаешь, который час? Ты валишься с ног. Я принесла тебе перчатки. Сними-ка старые.

Пока она стояла вот так, склонившись над моими руками, — высокая, белокурая, внимательная, — все, что она мне рассказала, вновь представилось мне просто дурным сном. Она добрая и великодушная, а я была неспособна подстроить гибель Мики — все это неправда.

Близился рассвет. Она взяла меня на руки и отнесла на второй этаж. В коридоре, когда она подходила к комнате Доменики, я только и смогла что слегка покачать головой, покоившейся на ее щеке. Она поняла мой знак и уложила меня на свою собственную кровать в комнате, в которой она жила, пока я находилась в клинике. Минуту спустя, после того как сняла с меня халат и принесла мне попить, она уже склонялась надо мной, дрожащей в ознобе под простынями, подтыкала одеяло, вглядывалась в мое лицо — усталым взглядом, молча.

Внизу — уж и не помню, в какой момент ее рассказа, — я сказала ей, что хочу умереть. Теперь же, когда я уже не могла совладать со сном, меня охватил какой-то нелепый, необъяснимый страх.

— Чем ты меня напоила?

— Водой. С двумя таблетками снотворного.

Она прикрыла мне глаза ладонью — должно быть, как всегда, прочла в них мои мысли. Я услышала, как она повторяет: «Ты сошла с ума, ты сошла с ума», — и голос ее быстро отдалился, я перестала чувствовать ее ладонь на своем лице, потом вдруг американский солдат в пилотке набекрень с улыбкой протянул мне плитку шоколада, школьная учительница приблизилась ко мне, замахнувшись линейкой, чтобы ударить мне по пальцам, и я уснула.

Поутру я оставалась в постели, Жанна, одетая, растянулась подле меня на одеяле, и мы решили жить отныне на улице Курсель. Она рассказала мне об убийстве, а я ей — о своих вчерашних поисках. Теперь-то мне представлялось совершенно невероятным, чтобы Франсуа не заметил подмены.

— Все не так просто, — заметила Жанна. — Внешне ты уже и не ты, и не Мики. Я имею в виду не только лицо, но и впечатление, которое ты производишь. Походка у тебя не совсем ее, но и не та, что была у тебя раньше. И потом, ты несколько месяцев жила подле нее. В последние недели ты так тщательно наблюдала за ней, чтобы впоследствии ее изображать, что я чувствую ее в каждом твоем движении. Когда ты смеялась в тот первый вечер, я уж и не знала, кто это смеялся — она или ты. Самое худшее — что я уже не помнила, какая была она, какая — ты, мне не удавалось себя урезонить. Ты представить себе не можешь, чего я только не передумала. Когда я тебя купала, я как бы перенеслась на четыре года назад, потому что ты более худа, чем Мики, и она тогда была примерно такая же. Одновременно я говорила себе, что это невозможно. Вы были одного роста, верно, но насколько не походили друг на друга! Не могла я до такой степени ошибаться. Я боялась, что ты ломаешь комедию.

19
{"b":"564614","o":1}