Юри посмотрел на него и вдруг тоже засмеялся:

— Я понял. Зритель должен чувствовать угрозу. Нравственности. Вне зависимости от пола.

— Гениально, он на лету хватает, — Юрка пробормотал по-русски и сделал большие глаза. Я молча показал ему кулак. — Нет, правда! Кацудон, скажи «блядь».

— Блядь, — честно повторил Юри с таким старательным лицом, что я не выдержал и фыркнул.

— Пизда.

— Пизта.

— Сука.

— Сцука.

— Нахуй.

— Накхуй.

— Почти без акцента, — Юрка картинно похлопал. Я хохотал, как школьник, перевесившись через бортик.

Мне было в чем-то стыдно, мы издевались над бедным Юри, но я не мог быть уверен, что он сам не издевается.

— Ебать.

— Йебать.

— Так, хватит, — я больше не мог. У Юри было слишком честное лицо. — Юрио, давай-ка я тебя посмотрю. Юри, разминаться, пока не разогреешься — думать забудь про программу, я на ногу твою погляжу еще.

Юрка мгновенно притих и тут же вспыхнул:

— Сам ты Юрио! Просил же!

Он унесся на центр арены. Юри осторожно переступил через заграждение, скинув блокираторы, и выпрямился. Глянул на меня:

— Что я сейчас говорил?

— Блюда русской кухни.

— Правда?

— Правда. А ты думал, диета на тебя одного пагубно влияет?

— Настолько — да. — Юри глянул на меня мечтательно и порозовел. — Я, наверное, нездоров. У меня с сексуальным возбуждением только еда и связывается. Ничего не могу поделать.

— И не надо ничего с этим поделывать, — я вдруг задумался. — Пусть будет и еда, черт с ним. Если ты даешь нужную картинку — какая разница, на что у тебя стоит? Каждый дрочит как он хочет.

— Что?

— Я говорю — закрепи этот концепт. Еда так еда. Если грех, почему не чревоугодие?

Юри неуверенно кивнул.

Я поспешно отъехал к Юрке, чтобы его ненароком не придушить.

Больше всего меня бесило то, что Юри ведь мог быть абсолютно серьезен. Не шутить, понимаете?

То есть, я стою тут рядом, я смотрю на него в упор, я зажимаю его у стены и хватаю за лицо, за руки, за плечи и за спину, показывая хореографию — и у него встает на жареную свинину.

Ладно. Видимо, расти тут правда надо одному мне.

Так многозначительно меня еще не посылали. Идите, мистер Никифоров, поработайте над техникой.

Ладно.

— Сделай так, чтобы тебя хотелось сожрать. Облизываясь, — крикнул я через всю арену.

Юрка за моей спиной фыркнул.

— Недолеченные тут все, — пробормотал он, надеясь, что я не услышу.

Я услышал. Погонял его два часа и отправил на водопады. Охладиться.

Юри вызвался проводить его, и поскольку Юри не блистал сегодня от слова совсем — снес борта, все прыжки взял одинарными и вообще упал на ровном месте, то Юри был сослан вместе с Юркой. Охлаждаться.

Я смотрел, как он уходят, Юрка размахивал руками, Юри ссутулился и потирал спину и затылок, усталым стариковским движением.

Хера с два. Вы еще не знаете, что такое уставать.

От себя, скажем.

Я закрыл глаза и постоял, слушая ровный гул системы освещения и охлаждения. Для разнообразия рядом не было никого.

Чего я так загнался? Зачем я так…

Как?

Мне не хотелось сделать из них что-то, чем они не были.

Мне хотелось достать, вытащить то, что в них было лучшим.

Или худшим.

Как будто это помогло бы мне выбрать.

Я уже выбрал, я уже променял Питер на Японию, и хрен его знает, что мной двигало в этот момент. Но признавать, что я ошибся, мне страшно не хотелось.

В общем, я только и занимался тем, что прикрывал какими-то драными тряпками правду, как огромную, толстую, голую бабу, ни сдвинуть, ни объехать — Никифоров, ты просто хотел и приперся. Моча в голову дала.

Позавидовал, обиделся, приревновал к своей же славе, решил самоутвердиться за чужой счет. Юри не сделал ничего плохого или необычного. Как это у них тут называется? Трибьют? Он не собирался меня уязвить, бросить вызов или что-то еще из этой оперы.

Я накрутил.

В общем, я бы очень был рад, если бы на моей ноге, как у Рыжего, было именно мое имя, ничье больше.

Имя, кстати, чесалось и горело постоянно, мило так намекая, что зря я здесь, что искать надо было в Питере, наверняка.

Подытожим — я напился в тот день, как никогда не напивался.

Мои подопечные куда-то смылись на весь вечер, и я малодушно надеялся, задремывая на барной стойке у Минако, что они не утонули там вдвоем в водопаде.

Потом бар упал мне на голову, и долгий день, наконец-то, кончился.

Юри и Юрка катались вместе.

Делали аккуратные круги, входя в параллельную петлю, Юрка прыгал выше, у Юри чище получался выход из прыжка и разворот.

Я постоял, глядя на них из темноты коридора.

Юрка что-то гаркнул, поймал Юри за лезвие конька — Яков бы руки оторвал за такое, — дернул к себе, чуть не уронив обоих на лед. Махнул руками, Юри не шарахнулся, как обычно — он закивал, а потом и вовсе потащил Юрку за локоть в центр арены, тоже что-то жарко объясняя.

До меня не сразу дошло, что они отрабатывают четверной сальхов. Юркина коронка, фирменный прием, драгоценный козырь, который он ни за какие деньги не согласился бы отдать — вот так запросто?

Пошел и показал, как надо?

Да пацан-то взрослее меня.

Безусловная, чистая, искренняя любовь к фигурному катанию. Он просто смотреть не мог, когда что-то делается через задницу.

Я медленно выдохнул.

«Агапэ» была готова.

Юри внимательно смотрел, как Юрка разгоняется и взлетает в прыжок — я со своего места видел, как расширяются глаза, как Юри нервно облизывает губы и напрягается всем телом — жадный. У меня единственный эпитет и был. Юри бы загреб себе, забрал все, что дают, лишь бы вырасти, лишь бы подняться еще на ступеньку выше. Поэтому и не послал меня, как бы мое присутствие его ни смущало. Поэтому и терпел Юрку рядом — набирался опыта. Он был готов забрать все, и это ли была не страсть?

«Эрос», наверное, доже уже дозревал.

Или меня просто с похмелья несло.

Юрка снова ругался, сунувшись самым лицом к лицу, Юри терпеливо разглядывал его сверху вниз и улыбался — почти ласково.

Хватит.

Я спугнул их, буквально — отскочили и разъехались друг от друга по разным сторонам катка, делая вид, что только меня и ждут.

Допустим, я поверил.

Если бы я не поверил, я бы пошел топиться в источниках.

На полном серьезе.

И в последний день я вдруг испугался.

По-настоящему.

Юрка, кажется, нахлебался воды на водопадах, я не знаю, что с ним там стряслось, но он был идеален.

Он катался, закрыв глаза, он больше никуда не спешил, он будто успокоился, но не притих — ушел на глубину, и в глубине варилось страшное — сильное, тайное и вечное.

Он поднимал руки, бережно, как будто держал в них птенца.

И летал, стремительно, но плавно, словно не хотел кого-то спугнуть, разбудить.

Я смотрел и обмирал, понимая, что это полная и безоговорочная победа.

Я пытался представить себе предстоящий последний разговор с Юри, и у меня не получалось. Никак.

Я должен был быть готов к такому исходу — но я, блядь, не был.

Юри стоял рядом и тоже смотрел на Юрку.

Приоткрыв рот.

А потом он повернулся ко мне.

— Это прекрасно, — прошептал он. — Ты так хотел?

Нет.

— Да. Именно то, что я хотел.

— Это просто здорово, — Юри снова повернулся. — В России лучшая школа, как ни крути, куда ни приедешь.

Он говорил спокойно, как будто уже сдался.

Мне привычно захотелось потрясти его за шиворот.

Вместо этого я крикнул замершему в центре льда Юрке:

— Юрио! Давай на боковую! С тобой сегодня закончим!

Юрка, казалось, устал так, что даже не заметил, что я никак не прокомментировал его работу. Просто кивнул и покатил к дальнему выходу.

Скажу ему за ужином. Он почти победитель. Пусть все слышат, ему будет приятно.

Я постоял, провожая его спину взглядом.