Мерлин просмотрел двадцать часов записей с очков Гарри, вскрыв старый канал, признанный нерабочим официально с момента отставки Гарри. Это было не совсем так. Канал был признан нерабочим, но не стал таким. За Гарри просто перестали следить через очки, оставив внешнее наблюдение на штатных сотрудников.

Но канал работал. Гарри исправно писал день за днем своей жизни, не прикрывая ничего, то ли по старой профессиональной привычке, то ли назло Мерлину и своему прошлому. На его рассеянность рассчитывать не приходилось — Гарри никогда не бывал рассеянным всерьез. Скорее, он просто оставил любезно приоткрытой дверь своей комнаты — взгляни, если желаешь. Как воспитанные люди не заклеивают конверт, передавая его через чужие руки.

Из расчета, что никто туда не заглянет — или точно сунет свой нос.

Мерлин тяжело вздохнул, ставя запись на паузу, и потер переносицу под очками.

Эггзи катал Гарри в коляске по дому, в какой-то момент презрительно фыркнул на пандус на лестнице и стал втаскивать Гарри наверх, взваливая тяжелое неподвижное тело на спину и матерясь в голос. Мерлин видел, как Гарри кладет голову набок, устроив ее на плече Эггзи, камера давала боковой вид и записывала тяжелое злое дыхание.

Эггзи забывал о Гарри, залипнув на экран телевизора, но потом, оправдываясь, устраивал его на софе перед ящиком, укутав во все одеяла, и очень долго бегал из кухни в гостиную, пытаясь приготовить правильный чай. Казалось, Гарри доставляло удовольствие командовать и — господи боже — капризничать.

Эггзи делал воду в душе слишком горячей, и Гарри шипел, когда струи касались его лица и шеи — там, где он еще мог чувствовать.

Эггзи постригал ему ногти, срезая слишком много. Гарри равнодушно комментировал выступившую на кончиках пальцев кровь, и уже не равнодушно протестовал против разноцветных детских пластырей, которыми Эггзи залепил его израненные пальцы.

Эггзи, поломавшись, встал на колени на второй день и натянул на Гарри компрессионные чулки. Наблюдая глазами Гарри за непокорной рожей парня, Мерлин хмыкнул.

И недостойно захохотал в голос, когда Эггзи приволок из гардеробной и напялил на Гарри коричневые броги. Гарри обливал Эггзи оскорбленным молчанием и сгущенным презрением весь день после этого.

Броги мальчишка с него не снял, мстительно затянув шнурки потуже. Пронять его зверским выражением лица у Гарри, судя по всему, не получалось.

Гарри отомстил ближе к полудню, когда Эггзи принялся причесывать его мокрые волосы после душа.

Волосы упрямо завивались, не желая ложиться ровной волной надо лбом, прическа, которой Гарри не изменял годами, не давалась с легкостью. Гарри молчал, как партизан, изредка поглядывая на полки ванной со стоящими на ней средствами для укладки, на которые Эггзи не догадался обратить внимание.

Эггзи рычал и сквернословил, сражаясь с расческой.

Кухарка, подавшая обед, с интересом поглядывала в окошко из кухни в столовую. Гарри пристально следил за тем, как Эггзи разглядывает сложенный перед ним строй вилок. Спустя напряженную паузу мальчишка решил, что лучшая защита — нападение. Он вскинул голову и хмуро пригрозил:

— Если вы мне не поможете, я помогу вам пережевывать пищу, Гарри.

Гарри помолчал для проформы, прежде чем с неохотой обронить:

— Манеры — лицо мужчины, Эггзи. Прошу вас помнить об этом. Неужели вы не знаете даже простого правила, что начинать следует с приборов, лежащих ближе всего к тарелке?

— К какой именно тарелке? Их тут пять, прикиньте!

Мерлин с ухмылкой прокрутил запись ближе к вечеру.

Эггзи укладывал Гарри в постель, упаковав его в полосатую пижаму. Гарри разглядывал потолок, не прерывая своего презрительного молчания. Мерлин сделал в планшете пометку с числом записи. На всякий случай.

Эггзи поправил под головой Гарри подушку и, нагнувшись, издевательски звучно чмокнул в лоб.

Гарри, не выдержав, выругался.

Мерлин прикрыл глаза, улыбаясь, и приложился к остаткам виски.

— Так, ну, на сегодня, кажется все. Ах, да. Колыбельная.

Мерлин открыл глаза, недоверчиво уставившись на экран.

— Вы свободны, Эггзи, я смогу обойтись без этого, благодарю.

— Ну что вы, Гарри, мне нетрудно!

Мерлин предусмотрительно сделал звук потише и зачем-то оглянулся на пустую операторскую за собой. Шел третий час пополуночи, и в этой части базы никого не могло быть, но все же.

Эггзи затянул «Приведи меня в церковь». Чуть сиплым, но в общем-то, неплохим голосом. Правда, слух Эггзи изменял.

Как и музыкальный вкус. Впрочем, чувство юмора с лихвой окупало огрехи.

— Дьявол, заткнитесь немедленно!

— Манеры — лицо мужчины, Гарри. «Мы рождены ненормальными, нам это все говорят…»

— Эггзи!

— «А-а-а-аминь!»

Мерлин закрыл окно видео и откинулся в кресле. Гарри, кажется, действительно был в безопасности.

Роксана покинула корабль спустя еще два дня, сославшись на основную работу, оказывается, она приглядывала за Гарри только по старой дружбе. Эггзи остался один.

Ну, не совсем. Дороти приходила каждый день, и если честно, Эггзи готов был молиться этой женщине, при условии, что об этом не узнает мама.

Дороти готовила стейк, за который можно было продать душу. Которому можно было продать душу.

И ела заказанный на дом фаст-фуд, трапезы ресторанного уровня вызывали у нее отвращение. Эггзи подозревал, что сам он тоже однажды наестся вдоволь снобской кухни и решит вернуться к истокам. Пока же он наслаждался.

Эшли, масажистка, приходила через день по утрам, и Эггзи обнаружил, что с ней можно поболтать кроме прочего, о футболе — муж Эшли был фанатом, — и о компьютерных играх. У Эшли был сын-подросток.

Нэнси, домработница, тоже была ничего, Эггзи был бы рад, если бы она заглядывала чаще, чем два раза в неделю. У Нэнси росла дочка того же возраста, что и Дэйзи, и Эггзи очень оценил пару советов о том, как успокоить ребенка, который не желает спать.

Также у Гарри Харта был поверенный, некий мистер Абрамс, с которым Эггзи как-то пришлось говорить по телефону. Роль секретаря Рокси предательски переложила на самого Эггзи.

В замке мистера Харта стало пусто.

На самом деле, дом Харта населяли миллиарды засушенных бабочек и странных звуков. В нем все время что-то шуршало, щелкало и попискивало электроникой, дом напоминал огромного робота, который сожрал людей. Все было оборудовано под нужды хозяина, и Эггзи иногда гадал, нахрена вообще нужен он сам.

Наконец, в доме были запертые комнаты, ключей от которых не было. Это тоже удручало, но не слишком, потому что с запертыми дверями-то Эггзи умел разговаривать по душам.

— Но Рокс! Моя единственная отрада в этом доме! — сокрушался Эггзи, протягивая Гарри ложку с овсянкой.

Шел пятый день его новой работы.

Мама не звонила, Эггзи не стал звонить домой сам. Он рассчитывал заявиться с первой зарплатой, как с белым флагом.

— Это было вероломство с ее стороны, — легко согласился Гарри и поморщился: — Горячо.

— Моя мама говорит: «Горячо — подуй», — мудро изрек Эггзи, держа ложку у рта Гарри. Гарри поднял брови:

— Я не буду дуть на кашу.

— Я тоже не буду, — пожал плечами Эггзи. — Не любите погорячее?

— Я начинаю подозревать, что Роксана сбежала от вас, — вздохнул Гарри. Эггзи пожал плечами и отправил ложку себе в рот.

— Нисколько не горячо. Вы что, проснулись с мыслью, что вы принцесса, Гарри? Это, кстати, обалденно вкусная каша, поверить не могу, что говорю это про овсянку. Дороти добавила туда яблок, как я советовал. И, по-моему, корицу.

— В вас умер повар, кроме прочих умерших в вас выдающихся людей, Эггзи?

— Нет, он жив и передает вам привет, — Эггзи зачерпнул еще каши, с тоской думая, что так и научится спускать с рук любой гнилой базар в свой адрес. — У меня есть сестра. Со временем учишься скармливать несъедобную еду под видом вкусной. Очень удобно.

— Поэтому вы едите мой завтрак сам?