Мы удивлялись и не любили его, как и все. Однажды вечером мы подкрались к дому на откосе. Было воскресенье. В этот день Степан обычно оставался дома. Мы заглянули в окно. Степан сидел за столом и зевал, глядя на лампу. Больше он ничего не делал, только зевал. И нам вдруг стало страшно. Мы вдруг ощутили, что вокруг совсем пусто, что мы одни и за нашими спинами — темный и холодный овраг. На цыпочках мы отошли от дома. Севка пошарил по земле руками. Он поднял что-то и размахнулся. Гулко грохнуло в крышу. По доскам, шурша, покатились крошки земли. Скрипнула дверь, на крыльце появилась серая тень.

— Кто балуется?

— Я, — прошептал Севка.

Затем дверь хлопнула снова. И было уже совсем не страшно.

Вот тут-то Севка и сказал, что мы можем поймать Степана. Все дело в том, сказал он, что рыбакам, и правда, некогда. А наш рыбнадзор охраняет километров двести реки; они не могут все бросить ради Степана. А мой отец, сказал Севка, уже старый, он только грозится, но все равно ничего не сделает. Просто ему не справиться.

— Он уже поймал один раз, — возразил я.

— Тогда Степан не прятался, а сейчас прячется. Нужно его выследить. Можешь принести бинокль?

— Нет, — сказал я потому, что обиделся за отца.

— Тогда я сам, — сказал Севка.

На другой день я принес бинокль.

Шел июнь. Не было ни дня, ни ночи. Мы ложились спать и вставали при свете солнца. Дома уснуть было очень трудно. А на берегу Севка уснул в первое же дежурство. Когда я пришел его сменять, он сказал, что Степан, наверное, не выезжал.

— Не ври, — сказал я. — У тебя на щеке отпечатались травинки. Давай лучше дежурить вместе.

В следующий раз мы пришли на берег часа в два. Было очень тихо. Так тихо, что слышно было, как течет река. Невдалеке от берега полоскались в воде гагары. Когда они хлопали крыльями, у меня сжималось сердце. Мне казалось, что шум разносится по всему плесу. Я так долго смотрел на реку, что мне стало чудиться, будто она вспухает и вода поднимается горбом все выше и выше.

Наконец мы увидели черную полоску, которая медленно ползла против течения у другого берега. Потом она ткнулась в кусты и исчезла.

— Там протока, — сказал Севка. — Там много проток. Запоминай как следует.

Примерно через час ветка вышла из протоки и направилась к поселку. Мы легли над самым обрывом и по очереди смотрели в бинокль. Когда я взглянул в последний раз, то увидел лицо Степана так близко, что даже мог различить капли пота у него на лбу. Степан торопился, чтобы не опоздать на работу.

Несколько дней я выпрашивал у отца лодку.

— Не дам, — сказал он. — Был уже разговор, и хватит.

— А если мне очень нужно?

— Не дам, — повторил отец. — Это тебе Енисей, а не Днепр какой-нибудь.

— И даже не Парана, — сказал я.

— Что?

— Парана. Есть такая река в Южной Америке.

— Ну и ладно, — сказал отец.

— А есть еще Рио-Гранде…

— Ну и ладно. Лодки ты все равно не получишь.

— Между прочим, это одна и та же река.

— Только попробуй взять лодку, — сказал отец.

Но я попробовал. Ведь если мы поймаем Степана, нам все простят. Я даже как-то не подумал, что мы можем его и не поймать.

Когда отец уснул, я прокрался в его комнату, вынул из кобуры пистолет, вытряхнул на ладонь ключ и положил пистолет обратно. Хуже всего было то, что пришлось трогать пистолет. Но Севка сделал почище: он принес отцовское ружье, правда, — без патронов. За это ружье давали моторную лодку, но Севкин отец не стал меняться. Такого ружья не было по всему Енисею: три ствола — два рядом, дробовые, и один пулевой — сверху.

Часа в три ночи мы подплыли к протоке, загнали лодку в тальник и стали ждать.

Ночь была солнечная и безветренная. Все вокруг гудело от комаров. Мы отгоняли их от лица, но они садились на спину, на ноги и кусали сквозь одежду. Мы отмахивались руками изо всех сил, но они умудрялись садиться даже на руки. Через полчаса у меня вся кожа пропиталась комариным ядом и зудела так, будто ее натерли песком.

— Интересно, кого бы они жрали, если бы мы не приехали? — сказал Севка.

— И не остроумно, — ответил я.

Мы просидели около часу, и комары так нас искусали, что мы чуть было не поссорились.

Степан появился неожиданно. Когда мы услышали плеск весла, он был уже метрах в десяти. Мы замерли. Минут пять, пока ветка не скрылась за поворотом протоки, нельзя было даже шелохнуться. До сих пор не понимаю, как я это выдержал. Когда я, наконец, приложил ладонь ко лбу, раздувшиеся комары стали лопаться с треском, как семечки.

Затем мы поплыли вверх по протоке. Наши весла булькали громче, чем у Степана, просто удивительно, до чего громко. Мы плыли долго, наверное полчаса, пока не увидели ветку, вытащенную на берег. От нее уходила в тайгу еле заметная тропинка.

Мы спрятали лодку в заводи. Я вылез на берег и осмотрелся. Не было видно ни Енисея, ни поселка. Я взглянул на Севку.

— Мы только посмотрим, — шепотом сказал Севка.

— Лучше брось ружье, — сказал я.

— Украдут. — И Севка, тихонько раздвигая кусты, пошел вперед.

Тропа вывела нас к поляне. Степан был там. Он ходил от дерева к дереву и развешивал самолов. Настоящий самолов! Метров пятьсот шнура и штук двести стальных крючков. На дальнем конце поляны стоял маленький шалашик. На кольях, воткнутых в землю, были растянуты сети. Несколько рядов сетей — метров триста крепкой капроновой ячеи. Целое богатство! Попади оно в руки рыбнадзора, Степан получил бы года два, не меньше.

Мы пригнувшись стояли в кустах. Степан прохаживался между деревьями. И мы не знали, что делать:

Севка держал ружье, и комары облепили его лицо и руки. Особенно — руки. Казалось, на них надеты серые перчатки. Я видел, что Севка дергает щекой, чтобы прогнать комаров. Но они сидели, как приклеенные. Севка поднял ружье к плечу.

— Руки вверх!

Степан вздрогнул и выронил из рук самолов. Звякнули крючки. Степан медленно обернулся.

— Руки вверх!

Из куста смотрели на Степана три ствола.

— Товарищ, брось баловаться, — негромко сказал Степан.

— Следуйте вперед! — сказал Севка и высунулся из куста.

У Степана вдруг стало очень удивленное лицо. Он не поднял рук, а медленно пошел на нас.

— Руки вверх! — с отчаянием повторил Севка.

Степан подошел к Севке сбоку. Он взялся рукой за стволы, вытащил из куста упирающегося Севку и хлестнул его по лицу. Севка упал. Все так же медленно Степан разомкнул стволы, посмотрел их на свет и треснул ружьем о березу. Приклад отлетел. Степан подобрал его и швырнул Севке вместе со стволами.

— Хорошее ружье было, — сказал он.

И только тут я понял, что стою и ничего не делаю. Я подскочил к Севке.

— Тронь еще, тронь!

— Иди гуляй, — сказал Степан. — Милицию я уважаю.

Севка поднялся на ноги. Из носа у него текла кровь, а щека была просто синяя. Он стоял и смотрел на Степана. Комары снова облепили его распухшее лицо. А он стоял и смотрел, и не плакал.

— У-ударь… еще… — сказал он.

— Иди, иди. Хватит с тебя.

— Ну, ударь!

Степан усмехнулся и пошел к своим сетям.

Севка постоял еще немного, подобрал обломки ружья, и мы побрели к лодке.

Дома меня ждал отец. Он даже не пошел на работу.

— Ты зачем трогал пистолет? — спросил он.

— Я не трогал.

— Тебя спрашивают: ты зачем трогал пистолет?

— А ты не клади ключ в кобуру, — сказал я.

Отец начал расстегивать портупею. Я стоял неподвижно. Отец отстегнул ремень, сложил его вдвое и подошёл ко мне.

— Дай слово, что больше не будешь.

Но в эту минуту я так ненавидел Степана, что не боялся ничего на свете.

— Ну, будешь еще?

Я молчал.

Отец покраснел и несильно стегнул меня по руке. Этого я и ждал. Я бросился в свою комнату и заперся на крючок. Я слышал, как отец ходил по комнате и зачем-то передвигал стулья. Потом он подошел к двери.