Теперь все предельно ясно. Ведь у него никогда и не было другого выбора, правда? Кастиэль прав, все всегда придет к одному.

Дорога до дома тянется как в тумане, но, когда они приезжают, юноша не позволяет остановить себя, начать задавать вопросы. Быстрым шагом он направляется в свою комнату. Садится на кровать. Молчит и смотрит в стенку.

Сколько проходит времени вот так, он не знает. Да и не хочет знать. Медленно, будто во сне, он находит перо и бумагу. Пишет, хотя сам уже не видит, что именно пишет. Ведь главное передать смысл. Правда?

«Дорогой Майкл, я с радостью отправлюсь с вами в это путешествие. Прошу прощения, что не мог дать ответ сразу же, пребывал в шоке. Передайте завтра, пожалуйста, с гонцом, когда мы отправляемся.

Искренне ваш, Дин Винчестер.»

Руки дрожат, но все же ему удается закончить письмо и сложить его в конверт.

Пусть, пусть его зовут трусом и беглецом. Но, наверное, только так он сможет избавиться от этих ярких, синих глаз в своих снах.

Таких родных, любимых, синих глаз…

========== Глава 12. Портрет ==========

Тень ложится удлиненно, на полу лежат года, -

И душе не встать из тени, пусть идут, идут года, -

Знаю, - больше никогда!

Эдгар По «Ворон»

Сегодняшнее утро ничем не отличалось от остальных. Все те же слуги, те же запахи, те же звуки. Но уже поднимаясь по крыльцу, Дин понимал: сегодня все иначе.

Ведь все не может быть по-прежнему. Не в последний день. Неуверенно юноша замирает на крыльце, будто пытаясь понять, зачем он вообще здесь. И правда, зачем? Ведь он мог написать письмо…

- Я хочу увидеть его. Увидеть в последний раз. Хотя бы это я заслужил… - Дину приходится еще несколько раз втянуть носом воздух. Как-то не верится, да и не хочется верить, что глаза щиплет, и стало как-то невероятно трудно дышать. Хей, сердце, тебя, кажется, никто не просил болеть.

Резко раскрыть дверь. Прямиком пойти в комнату. Ведь Кас уже встал, но еще не вышел. Он, скорее всего, пишет… Да. Сидит в кресле и что-то выводит в тетрадке. Подойти. Бесцеремонно. И целовать, целовать, целовать, пока хватит сил и воздуха, лишь бы не говорить роковых слов, лишь бы остановить время, заставить его замереть на мгновение. Почувствовать, как отвечают трепетные губы. Граф боялся, боялся, что на него обидятся. Нет, Кастиэль, милый, обида – это немного другое. Отстраниться. Резко встать, отойти, чтобы не сорваться, не потянуться за новым касанием.

- Что случилось, Дин? – такие внимательные глаза… Они все понимают. Это же Кастиэль, он всегда все знает.

- Кас… - главное не сорваться, не позволить слезам скатиться по щекам. Все уже решено, ничего не изменишь, - Ты просил меня понять. Я понял. Завтра днем мы с Майклом Милтоном уезжаем в поездку по Европе.

Кастиэль медленно заглянул Дину в глаза. Потом ему срочно понадобилось исследовать свои руки. Наконец, он очень аккуратно положил тетрадь на стол и поднял взгляд на Винчестера.

- Так, значит, ты все-таки согласился? – увидев удивленный взгляд, Кастиэль пожал плечами, - Тесса сказала. Мой мальчик, я безумно рад, что ты сделал правильный выбор.

Как будто пощечина, хлесткая, с размаху по лицу. Как будто удар в живот, нет, выше, прямо в сердце, так, что оно разлетается на миллионы, миллиарды кусочков. Он рад. Он всего лишь рад!

- А тебе все так же плевать. Знаешь, Кас, я был не прав. Ты действительно не умеешь чувствовать, - он смеется. Дин смеется, несмотря на ту боль, что внутри него прожигает дыру. Каким же он был дураком.

А как верил, как любил, как тянулся… Он тянулся, несмотря ни на что. Больно. Вот именно так, именно сейчас по-настоящему больно. Трудно дышать, а сердце сжимается, ноет и стонет. Каждый удар по грудной клетке раскаленным металлом. Больно…

Кровь. Разливается по рту соленым привкусом. Металлическим. А он только сейчас заметил, что закусил губу до крови.

- Дин, ты должен жить дальше. Это правильно, - Кастиэль улыбается. Он всегда улыбается так, будто заботливый отец. Но он не отец.

- Ты мне не отец, Кас! Прекрати строить из себя заботливого родственничка! Хватит! Я ухожу! Прости, что позволил себе думать, что ты, исчадье ада, способен научиться любить! – быстро двинуться к двери, остановиться, замереть. Провести кончиками пальцев по дереву. Услышать судорожный вздох. Развернуться. Позволить целовать себя, пока из глаз сбегают непослушные слезы. Целовать, раскусывая губы, чтобы в кровь, чтобы было больно не только внутри, но и снаружи. Не только тебе, но и ему. Черт побери, чтобы ему тоже было больно!

Страшно. Неимоверно страшно сейчас отстраниться. Не уйти. Ему будет так больно уходить. Дин руками путается в волосах любовника, нет, любимого. Самого любимого мужчины на свете. Зачем все было именно так, а не иначе?

- Кас, Кастиэль, пожалуйста! Умоляю! – целовать щеки, скулы, глаза, переносицу, лоб, прося о чем-то, еще не до конца понимая о чем. Но он-то понимает, да, Дин? Кас всегда понимает тебя лучше, чем ты сам. Так было. Так будет. Нет, нет, ничего уже не будет! Все, конец, шанс упущен, и это последний день, последние секунды наслаждения… - Кас! В последний раз сделай меня счастливым. Я уеду, клянусь, завтра меня уже не будет в городе. Но последний раз…

Не договорить, рот закрывают поцелуем. Целуют страстно, до боли. Сейчас обоим хочется, чтобы больнее, чтобы в кровь, чтобы ногти и зубы по коже, до криков, до сорвавшихся голосов.

Одежда кажется лишней, да она сейчас уже и не нужна. Сбросить все. Прижаться теснее. Тело к телу. Глаза в глаза. Ближе. Еще ближе, так, чтобы не разорвать, чтобы единым целым. Навсегда. Нет, всего лишь в последний раз. В чертов последний раз!

Упасть на кровать. Утонуть в красном бархате. Отдать себя ему. Без остатка. Без права остаться целым. Слиться в едином поцелуе. Таком горячем, жаждущем, чтобы так хотелось остаться, чтобы на минуту поверить, что не придется уходить. Никогда не придется уходить. Последний раз. Слова набатом бьют по вискам. Больно. И горячо.

Господи, какой же он горячий. Входит медленно и осторожно. Ах, к черту аккуратность.

- Глубже! – действительно, Кас, зачем мелочиться? Глубже, сильнее, чтобы до боли. Чтобы больно обоим. Эмоции не твое? Так почувствуй физическую боль.

Наклонить голову. Укусить графа за плечо. Сильнее. Сорвать хриплый крик с губ. Почувствовать, как сильнее тебя прижимают к кровати. А боль не приходит. Как будто сильнее, чем есть сейчас, невозможно.

Хочется сгореть. В этих эмоциях. В этих касаниях. Хочется любить, пока не сгоришь дотла, пока от тебя не останется ничего…

Кастиэль сжимает запястья юноши, кусает того в шею, не прекращая свое движение в бешеном ритме. Больно. Нет, он не скажет этого вслух никогда. Не посмеет. Но ему тоже больно. Наверное, больнее чем кому-либо другому. Воздуха нет. Он сдался. Наконец-то сдался.

Позволил почувствовать эту боль. Когда опять. Терять. Когда ты ломаешься буквально напополам и куришь одну сигарету за другой, лишь бы легкие болели сильнее, чем сердце. Но он не скажет, конечно, не скажет. И не заплачет.

Пусть едет. Мчится вперед. Его мальчик заслужил счастье. Лишь его мальчик. Только так хочется кричать… И он кричит, прерывая крик на поцелуи, чувствуя, как стонут ему в шею. Глубже, еще глубже, чтобы не чувствовать. Снова. Никогда. Не чувствовать.

Слиться в едином экстазе. В одну секунду. Как всегда. Любить только его. Любить до изнеможения. До потери последних крох дыхания.

Он так хотел счастья… счастья любой ценой.

Упасть на кровать вдвоем, рядом, не выпуская из теплых, уверенных объятий. Вот бы можно было никогда не отпускать… Но нельзя, надо уезжать. Пора.

Дин поднимается на локте, чтобы глазами полными слез посмотреть на графа. На его учителя, заменившего отца. На Каса, такого теплого и родного Каса. Не сдержавшись, чуть укусить его за плечо, а потом поцеловать. Закрыть глаза, понимая, что сейчас рухнет все.