- Полагаю, конец света уж точно важен, - соглашается Джон. Чашка обжигающе горячая. С минуту он смотрит на поднимающийся над ней пар, а потом понимает еще кое-что. – Я голоден, - произносит он и бросает взгляд на приподнявшего бровь Шерлока. – А ты есть не хочешь?

Друг качает головой.

Джон ни разу не задумывался, что именно ему захочется съесть под девизом: «Я только что узнал, что скоро конец света». Оказывается – горячий бутерброд с сыром.

Он смотрит, как плавится на хлебе сыр, а Шерлок молчит.

- Знаешь, если нужно поговорить, то вперед. Все равно все уж точно хуже некуда. Что бы ты сейчас ни сказал, это меня ни капли не заденет.

- Может и задеть, - тихо произносит друг, и Джон знает, что, обернувшись, увидит его опершимся подбородком на руки.

- Ну, в таком случае вот тебе мое прощение за то, что будешь вести себя по-свински.

Шерлок на это ничего не отвечает.

- Я так понимаю, Майкрофт должен найти, кого бросить на решение проблемы, - замечает Джон через плечо.

- Думаю, над вопросом, насколько в данном случае растяжимо понятие «отчаянные меры», сейчас бьются величайшие умы человечества. Но в итоге все они сойдутся на одном-единственном заключении: нам всем крышка. Что дальше – яснее некуда.

Джон решает, что бутерброд следует объявить готовым, иначе сыр попросту пропитает хлеб, и получится полная гадость. Вытянув бутерброд на тарелку, он возвращается в кресло.

- А не ты ли считал себя одним из величайших умов?

- Физика элементарных частиц, Джон, далеко не тот предмет, который можно изучить на досуге.

Горячий сыр обжигает нёбо.

- Но у тебя ведь отлично получается складывать детали картины в одно целое.

Шерлок отламывает кусок от его бутерброда и сует в рот с таким видом, как будто имеет на это полное право.

- Даже не знаю, должен ли я быть польщен такой верой в меня, или же мне следует беспокоиться, потому что ты помешался, - выдает он с набитым ртом.

- Могу только представить, как сейчас хорошо жить в мире собственных иллюзий.

- Иллюзии и отрицание – разные вещи, - Шерлок качает головой.

- И найти покой ни в том, ни в другом мне не светит, - бесцветно произносит Джон. – Так какой тогда смысл?

- Думаю, большинство бы предпочло правде любую из этих двух опций.

Джон поправляет сползший с хлеба сыр.

- По-моему, для тебя не существует иного выбора, кроме правды. Так что, похоже, мне просто нужно присоединиться к твоему выбору и следить, чтобы ты ни во что не вляпался.

- Мне кажется, вляпаться во что-то хуже того, что уже есть, даже мне не под силу.

- Уверен, мне еще придется попомнить тебе эти слова в будущем, - кивает Джон. Он не заикается о том, сколько именно этого самого будущего им осталось, как и о том, что все это почти не имеет значения.

В наступившей тишине повисают слова, которые он хочет, но не может сказать… или просто пока не выходит их полностью осмыслить.

- И когда? – наконец спрашивает он.

- Райан вывел математическую формулу волнового коллапса, - сообщает Шерлок, уставившись на оставшийся в руках кусок бутерброда.

Джон прочел все записи, он видел научно-популярные фильмы, рассказывающие о волновых формах, о стабильности и протонах, но все равно не смог понять ничего до слов «вероятность возникновения сингулярности составляет 0,004 %». Доктор Райан пересчитывал все снова и снова, под сотню раз, вдоль и поперек исписал вычислениями аккуратные записи лабораторных журналов в отчаянной попытке доказать, что ошибся. Или что ошиблась сама наука.

- В четверг, в 4-17 утра, - тихо сообщает Шерлок.

И, несмотря на то, что какой сегодня день прекрасно известно, Джон бросает взгляд на календарь. Значит, никаких выходных уже не будет.

Уверен ли друг в сказанном, он не спрашивает.

Понедельник заканчивается, едва успев начаться. Остаток дня потрачен впустую на молчание и сон.

Джон понятия не имеет, как у него вообще вышло заснуть.

******

Джон твердо намеревался встать во вторник как можно раньше, чтобы не упустить этот день, но просыпается только в полдевятого. Его будит лай собаки снаружи и запах сгоревших тостов. И добрых полторы минуты он просто не помнит, что это утро – особенное, не помнит ничего о конце света, а после еще несколько минут уходят на осознание того, что все это правда. Надо бы позвонить Гарри, вот только он понятия не имеет, что сказать. Понятия не имеет, как избежать бессмысленных теперь ссор. Как говорить и при этом не казаться сбежавшим из дурдома психом или человеком на грани самоубийства.

Так что он просто одевается и спускается вниз с намерением проверить, насколько съедобными вышли тосты, приготовленные Шерлоком. Прикончив половину и выпив почти полную кружку чая, где слишком мало молока, он так и не приходит к однозначному выводу.

- Такое на тебя не похоже.

- «Не похоже» - что? – Шерлок бросает на него вопросительный взгляд из-за стопки бумаг.

- Завтрак, - Джон взмахивает тостом, который, кажется, вот-вот рассыплется угольным крошевом. – И то, что ты все еще в работе. Ты же сам сказал, тут ничего нельзя сделать.

- Нельзя, - друг отшвыривает еще несколько листков, и те медленно планируют на ковер.

- Тогда почему ты все еще… прекрати, пожалуйста. Лучше сгоревшим тостом угостись.

Шерлок приподнимает бровь.

- Он действительно очень сильно подгорел.

- Тогда почему ты его ешь?

- Ты сделал мне завтрак, - медленно произносит Джон, не будучи до конца уверенным, что полностью осознал свершившееся чудо.

Вздохнув, Шерлок усаживается на подлокотник кресла.

- А ты не думал, чем займешься? Что бы тебе хотелось сделать? – Джон поднимает взгляд. – Конец света ведь не для одного меня наступает, - ему кажется, что вопрос выходит напряженным и натянутым, но это не так.

Шерлок бросает на него острый взгляд, внимательный и оценивающий. Иногда Джону хочется, чтобы друг хоть раз посмотрел на него, как нормальный человек. С другой стороны, тогда это был бы уже совсем не Шерлок.

- Можешь, например, раскрыть какое-нибудь дело, - добавляет он. – До того, как наступит конец света. Не нужно будет никому ничего рассказывать и объяснять. Просто выбрать любое дело и…

- Уйти, напоследок хлопнув дверью, - медленно произносит детектив.

Джон сглатывает, кружка в руках вдруг кажется неожиданно тяжелой.

- Ну да, вроде того.

Он бессознательно крутит кружку туда-сюда.

- Я просто говорю, что ты мог бы это сделать при желании.

- Нет, мне ничего не хочется, - следует тихий ответ.

Непонятно почему, но это странным образом вызывает в Джоне сожаление. Быть может, все дело в том, что его озаряет: это же Шерлок. Гениальный, великолепный и потрясающий. А через два дня его не станет. Его не станет, и об этом некому будет узнать, некому будет даже сожалеть. Шерлок просто перестанет существовать, не будет иметь никакого значения, и эта мысль настолько невыносима, что перехватывает дыхание. Ведь это несправедливо, да и вообще все, что случилось, – несправедливо. Как могла вселенная сначала все создать, а потом вот так просто позволить пустить все псу под хвост? Почему создала их такими глупцами?

- Наверное, сосредоточиться на простенькой задаче действительно не получится. Над тобой же нависает этот огромный, невозможный и неразрешимый Левиафан.

- Неразрешимых задач нет, - цедит Шерлок, но это скорее не правдивое утверждение, а оскорбленное отрицание.

- Ты здесь не в своей стихии. Думаю, мир уж как-нибудь простит тебе эту неудачу, Шерлок.

Джон уверен, что слова должны пасть на благодатную почву, но Шерлок все еще напряжен, он весь – отражение раздражения от собственного провала. Джон втискивает кружку между сиденьем и подлокотником и тянется к другу. Он сам точно не знает, что собирается сделать. Быть может, похлопать Шерлока по плечу или неловко обнять одной рукой. Внезапные порывы ласково к кому-то прикоснуться несколько не в его духе, но конец света удивительным образом вызывает желание попытаться.