- С тобой общаться сейчас, все равно, что зубы рвать, но мне кажется, что очки за попытку я все-таки заслужил.

Шерлок уставляется на него из-под растрепанных, упавших на лоб завитков. Покачав головой, Джон подбирает газету, собираясь отправить ее в мусорную корзину, и замирает, услышав голос друга.

- Что, если бы вся твоя жизнь оказалась полной бессмыслицей? Все, что ты делал, все, кого ты знаешь, все твои достижения – все это вдруг напрочь лишилось всякого смысла? Что бы ты сделал?

Оглянувшись, Джон обнаруживает, что друг сдвинулся в кресле ниже, так что теперь сидит, упершись подбородком в грудь. По лицу его ничего нельзя прочесть. Джон сжимает смятую газету. Его вдруг странным образом ударяет то, как осторожно Шерлок сформулировал вопрос. Здесь не любопытство, за этими тщательно размытыми фразами кроется нечто большее.

- Так ведь всем иногда кажется, разве нет? – помолчав, произносит он. – В какой-то момент начинаешь думать, что все тобой сделанное ничего не стоит и, по большому счету, ничего не значит.

Шерлок раздраженно рычит.

- Я не о философии, не о какой-то тоскливой абстракции. Я действительно имею в виду все. Вся жизнь, работа, связи, цели обратились в ничто. Все, кого ты знал, – преходящи. А все, что для тебя было абсолютной константой, – стерто, - в голосе смешались отвращение и обида, что ни капли не добавляет смысла во все сказанное.

Джон пытается придумать хоть что-то подбадривающее.

- То, что ты делаешь – поразительно, и так будет и дальше… - начинает он и тут же умолкает, увидев, что Шерлок резко и отрицательно встряхивает головой, спихивает со столика всю гору бумаг, и те в беспорядке рассыпаются по ковру.

- Нет, не будет, - почти яростно выдает друг и, сжав губы, с силой прижимает к ним кончики пальцев.

Осторожно отодвинув в сторону его ногу, Джон усаживается на столик, скрипнувший под его весом. Он волнуется. Вот уже много дней назад залегшая на лбу друга складка не разглаживается, но и не становится той, которая говорит о любопытстве и сосредоточенности. Кажется, что Шерлок бьется над задачей и не может понять, как ее решить. Джон видел его и в ярости и в злости, но еще никогда – таким, словно бы потерянным.

- В чем дело, Шерлок? – спрашивает он, дотронувшись до лодыжки друга в поисках хоть какого-то контакта. – Только не говори, что ни в чем. Ты ведешь себя вот так уже больше недели, ты пытаешься меня оттолкнуть, но я же знаю, что что-то не так.

Шерлок упрямо хранит молчание.

- Послушай… просто… Если захочешь поделиться, сказать, что стряслось – я рядом. Я могу помочь. Хотя бы попытаться помочь, если ты позволишь.

- Бессмысленно, - отрезает Шерлок. – Совершенно бессмысленно.

- Шерлок…

- Просто иди и займись обычными людскими делами, - раздраженно отмахнувшись, Шерлок вскакивает с кресла и вылетает из гостиной, словно видеть уже не может ни саму комнату, ни Джона, и с треском захлопывает за собой дверь в спальню.

- Да, превосходно поговорили, - выдыхает Джон в тишину.

*****

Неделя в больнице выдается не из легких, и если Джону достает сил на то, чтобы поесть и откопать чайник в куче совсем уж непонятных книг и научных статей, то это можно считать настоящей удачей. Сил на беспокойство попросту не остается. Из-за этого он чувствует себя виноватым, но в принципе не похоже, что Шерлок пытается довести себя до смерти. Он просто кажется впавшим в полную апатию.

В пятницу Джон просыпает рис на статью о черных дырах. Это заставляет предположить, что, возможно, убили какого-то ученого, причем дело засекречено. Он знает, что Шерлок иногда за такие берется и что не всегда о них рассказывает.

Быть совершенно не в курсе, когда творится что-то явно важное, как-то непривычно.

Он ненавидит чувствовать себя бесполезным.

*****

Больше до вечера пятницы ничего не происходит. В тот день Джону удается вырваться с работы на час раньше, и, вернувшись домой, он застает там Майкрофта. Шерлок нормально одет и производит впечатление человека, который как минимум попытался вернуться к нормальной жизни. Джон понятия не имеет, есть ли в том заслуга именно Холмса-старшего, но если уж и случилось такое чудо, он примет его без вопросов. Он замирает, не зная, стоит ли ему что-то сказать, или лучше просто подняться к себе. Особенно, учитывая тот факт, что братья, не отрываясь, молча смотрят друг на друга. Одной рукой Шерлок небрежно и лениво обхватил скрипку, зажатый в другой смычок с силой упирается в подлокотник, согнут до рискованного предела. Майкрофт подался вперед, как будто пытаясь в чем-то убедить брата.

- Мне бы очень не хотелось расставаться на дурной ноте, Шерлок, - осторожно произносит он, и голос его почти по-человечески дрожит.

Шерлок долго смотрит на брата поверх скрипки.

- Значит, не будем, - наконец произносит он с некоторой неохотой.

На секунду на лице Майкрофта мелькает и тут же исчезает в никуда тень изумления. Решив, по-видимому, дальше не испытывать судьбу, Холмс-старший поднимается с кресла так легко, словно мягкое сиденье ему в этом ни капли не помеха, протягивает руку Джону, и тот пожимает ее, не успев подумать, что такое действие по отношению к кому-то, с завидной регулярностью занимающему его кресло, несколько странно. С другой стороны, Майкрофт всегда был излишне формален.

- Всегда рад вас видеть, Джон, - произносит он, и странным образом это звучит одновременно сухо и искренне. Закончив рукопожатие, он улыбается. Не в той обычной безучастной и приличествующей случаю манере, но слегка неровно и неуверенно. Привычку улыбаться именно так политики старательно пытаются искоренить всю жизнь: слишком уж чистосердечным выходит результат. Джон смотрит ему вслед, и ему кажется, он что-то упустил. От Шерлока не последовало ни раздраженного взгляда, ни намека на оскорбление. Он тоже просто смотрит на дверной проем, пока внизу не хлопает входная дверь.

Заваривая чай, Джон решает упомянуть об этой странности, потому что не может избавиться от впечатления, что иногда дело только в нем самом. Кажется, вокруг Шерлока по умолчанию должно твориться какое-то безумие.

- Это с ним сегодня что-то не так, или со мной? – рука с чайником нерешительно замирает над двумя кружками.

- Ты вечно обвиняешь его в каких-то замыслах, - замечает Шерлок и осторожно, как маленького ребенка, устраивает у себя на коленях ноутбук.

- Ну не в лицо же, - отвечает Джон. – Кроме того, если он и ведет себя непонятно, то это нормальная Холмсовская странность, что-то в духе Майкрофта. А сегодня он был по-обычному, по-человечески странным, и это напрягает.

- Не присущая Холмсам от рождения странность, - хмыкает Шерлок. – Кажется, моих навыков недостаточно для расследования этой загадки.

Первая почти-шутка за много дней. И это хороший знак, разве нет?

- Забавно, - бросает Джон через плечо. – Но, если серьезно, у нас же не предвидится войны или вторжения инопланетян? Мне точно ничего не нужно знать?

Если это второе, Джон точно предпочел бы знать это заранее. Инопланетное вторжение – не та вещь, о которой хочется узнать пост-фактум.

Повисает долгая пауза, и Джон уверен, что друг даже дыхание затаил.

- Нет, ничего такого, - наконец произносит Шерлок, и это настолько очевидная ложь, что способность произнести ее спокойно поражает.

Джон смотрит на чайник и стоит, нахмурившись, пока сзади не раздается перестук клавиш: Шерлок что-то печатает.

*****

Шерлок по-прежнему ведет себя несколько странно, но хотя бы не настолько, как раньше. Этого вполне достаточно, чтобы Джон прекратил волноваться, но не задаваться вопросом, в чем дело, он не может. На чем бы Шерлок ни зациклился тогда, совершенно ясно – он все еще бьется над этим, крутит в голове так и эдак. Он не забросил, а может, просто не смог забросить этот вопрос.

Джон уже начал привыкать к молчанию, к раздраженным метаниям туда-сюда и к вспышкам ярости. Он прекрасно понимает, что привыкать к такому – плохой признак, и беспокоится о Шерлоке, ведь тот слишком отличается от других людей. Иногда ему хочется понять, как именно другу удается работать, потому что тогда он сможет помочь. Способность помочь всегда давала ему чувство уверенности.