Но Баташев и в самом деле застрял в Перми на всю зиму. То ли задерживали дела, то ли загулял с тамошними девками да цыганами и думать не думает о том, что дома томится молодая жена.
Илья уже дал себе слово: как только вернётся Баташев, - всё. Но язык не поворачивался сказать об этом Лизе. Каждый раз, когда он приходил, она бросалась к нему на шею так, словно встречала с того света и уж не чаяла увидеть. Сыпала горячими, торопливыми поцелуями, плакала, упрекала, гладила по голове, смеялась и проклинала - всё сразу: "Аспид чёрный… Ненаглядный мой… Илюша, сердце, цыганёнок мой единственный… Совести нет у тебя, где был? Почему не шёл, я все глаза выплакала… Захочешь бросить меня - сразу скажи, не мучь… Любушка мой, Илюшенька…" Он смущённо молчал. Что было отвечать ей? Ведь ещё никто, ни одна баба ему такого не говорила. И неизвестно - скажет ли когда-нибудь. Вскоре он даже перестал спрашивать её, не слышно ли что о возвращении Баташева. При упоминании имени мужа у Лизы сразу темнело лицо, в серых глазах появлялся незнакомый угрюмый блеск. И говорила она одно и то же:
– Не сказывай мне про него! Слышать не могу… Думать не хочу даже.
Однажды Илья не выдержал:
– Что ты от него открещиваешься? Вернётся - и заживёте, как жили. Он тебе муж всё-таки.
Лиза ничего не сказала тогда. А часом позже, когда уже лежала, уставшая и счастливая, на руке Ильи, блаженно прошептала:
– Ты что ж думаешь, я ему теперь дам такое со мной делать? Ему?! После тебя?! Да никогда, Христом - сыном Божьим клянусь и всеми угодниками!
– Ну, спросит он тебя, - усмехнулся Илья.
– Он, конечно, не спросит, - задумчиво сказала Лиза. - Но себе-то я хозяйка!
Вон - ножик лежит, вон - верёвка. Или головок спишных наломать в стакан…
Выбирай, что мило.
Секунду Илья озадаченно смотрел на неё. А затем рявкнул так, что Лиза испуганно зажала ладонью рот:
– Ошалела, дура?! Что несёшь? Совсем с ума сбесилась!
– Илюша! - всполошилась она. - Милый, не кричи, услышат… Ох, замолчи, Христа ради…
– Выкинь с головы, - немного успокоившись, буркнул он. - Муж есть муж, обратно привыкнешь.
– Не будет такого, - тихо, но твёрдо сказала Лиза.
Илья исподлобья взглянул на неё, ничего не сказал. Больше они не говорили об этом, но про себя он решил: пора откочёвывать…
– Значит, к Пасхе вернётся… - медленно сказал Илья. Лиза, приподнявшись на локте, тревожно смотрела на него. Илья видел: она чего-то ждёт.
Каких-то совсем других слов. А у него их не было. - Ну, до Пасхи больше месяца. Пока жить можно. А если ещё ледолом его на Каме подержит, тогда вовсе… Лизка! Ну что ж ты, господи, дура, опять-то…
Она заплакала. Тихо, без всхлипов и рыданий, прижавшись к его плечу. Горячие капли побежали ему под мышку, защекотали. Илья неловко отстранился.
– Ли-изка… Ну, будет, хватит… Вон мадеры выпей. Иль воды. Чего реветь-то? Да что бормочешь, не пойму?
– Уйду я… - сбивчиво, не поднимая головы, говорила она. - В монастырь попрошусь, на богомолье убегу… Не буду с ним, не буду, ни за что не буду…
В монастыре грех отмолю, бог простит… Да как же мне с ним теперь, как же теперь, господи всемилостивый, ка-а-ак…
Илья растерянно погладил её по растрёпанным волосам.
– Да не вой ты… И зачем в монастырь? Лучше детей нарожала бы… Что там, в монастыре? Стучись лбом об пол с утра до ночи… Я был раз, коней ковали в Серпуховском, Богородицком. Тоска одна да ладан. Сёстры, как утки, бегают, слова не скажут. Тебе там не место.
– На погосте мне место, - всхлипнула Лиза.
– Да и я ведь уеду, - помолчав, сообщил он. - Весной к своим подамся, в табор.
Он не ждал, что Лиза так испугается. Но она тут же умолкла, вскинула над подушкой побелевшее лицо. Одними губами шепнула:
– Что?..
– Уеду, говорю, - как можно твёрже повторил Илья.
– Ох-х… - сдавленно вырвалось у неё. Лиза сжала голову руками, повалилась лицом в смятую подушку. И затихла.
Илья подождал минуту, другую. Затем тронул её за плечо:
– Ну… что ты?
Тишина. Он помедлил ещё немного. Затем взял Лизу за плечи, насильно заставил повернуться. Вздрогнул, увидев бледное лицо с закушенной губой и зажмуренными глазами.
– Ли-и-изка… Ну, а что ж мне делать? До Страшного суда киснуть здесь?
Я цыган… Нам в таборе жить положено.
– Врёшь, - не открывая глаз, сказала она. - Полны Грузины вашими. И в Петровском, и на Таганке. Живут и никуда ехать не собираются.
Илья вздохнул. Ну как ей растолковывать? Он встал, избегая глядеть на сжавшийся комочек под одеялом. Подошёл к столу, несколько раз хлебнул мадеры прямо из горлышка. Взглянул на улицу. Луна уже ушла, пустой переулок потемнел. Мокрые шорохи стихли, и только где-то на дальних крышах надсадно орали коты. Близился рассвет.
– Илюша… - Лиза тоже встала. Неслышно ступая, подошла сзади, обняла, прижалась тёплой грудью. - Илюшенька, не сердись только… Послушай…
Что, если… и я с тобой?
– Куда - со мной? - не понял он.
– В табор…
– Чего? - рассмеялся он.
Лиза сердито шлёпнула его по плечу:
– Ты не гогочи… Что, думаешь, забоюсь? Думаешь, я ваших баб не видала?
Вон шляются, ноют под заборами, детей в тряпках кажут… Чем я хуже?
Тоже платком повяжусь, дитя рожу и - ну людей православных дурить!
Захочу - как настоящая цыганка стану!
Илья смотрел на неё, напряжённо соображая: рехнулась или нет?
Лиза зашла вперёд, встала перед ним, положив руки ему на плечи. Из темноты блеснули белки её глаз.
– Илюша! Ну, что тебе стоит? Я хорошей цыганкой буду, ни слова поперёк не скажу. Ваши, я знаю, жён бьют… Видела раз, на Троицкой горке, как цыган свою кнутом хлестал. Ну так бей меня, раз у вас положено…
Я и не пискну, не охну, всё стерплю… По-цыгански говорить выучусь.
Побираться буду для тебя! Илюша, ну?..
Он даже усмехнуться не мог. Стоял и смотрел в её блестящие от слёз глаза, отчётливо понимая: доигрался. Лиза, ожидая его ответа, вплотную приблизила лицо. Илья опустил голову.
– Совсем одурела…
Она сразу как-то сникла, съёжилась. Медленно ступая, вернулась на постель. Хрипло сказала:
– Прости меня, Илюша.
Он вздохнул, уже готовый сам просить о том же. Лёг рядом, притянул Лизу к себе. Она подалась, уткнулась лицом в его грудь. Илья облегчённо обнял её круглые, смутно белевшие в темноте плечи. Кажется, пронесло пока.
Когда за окном начало светлеть и в сером свете отчётливо проступили кресты церкви Григория Неокесарийского, за дверью заскреблись:
– Барыня… Илья Григорьич… Пора!
– Сейчас, - натягивая сапоги, отозвался Илья.
Лиза проводила его до порога. Уже у дверей взяла за руку. Глядя в глаза, сказала спокойно и серьёзно:
– О том, что я болтала тут, - не думай и забудь. Над сердцем твоим я не вольна… Так, чую, для тебя копейкой разменной и останусь. Я от тебя любви не прошу, крест на том поцелую. Но ты… хоть приходи ко мне. Приходи пока. Потом видно будет. Я ведь тебя дни напролёт жду. Дай мне ещё хоть неделю-другую в счастье пожить. Всё, иди. Господь с тобою.
Она отвернулась, быстро отошла к окну. В дверь просунулось обеспокоенное лицо Катьки. Илья поспешил выйти.
Глава 12
В начале мая как-то сразу, в несколько дней, пришло долгожданное тепло. Окончательно высохла талая вода не деревянных тротуарах, солнце целый день стояло высоко в безоблачном небе, деревья покрылись нежной кружевной листвой, зацвели вишни и почти сразу же - яблони, ночи стали короткими и тёплыми, полными запахов цветов, в дремучих купеческих садах Замоскворечья защёлкали первые соловьи. В ресторанах и кафешантанах прибавилось народу, и хоровые цыгане не могли нарадоваться на растущие доходы.
Около полуночи в комнату Якова Васильева осторожно постучали.
– Яша, не спишь? Можно к тебе?
