– Знаю я, чего ты воешь, - сердито сказала Стешка. - Только, по-моему, уже успокоиться пора. Всё-таки три месяца прошло. Он, Сбежнев, всё равно не вернётся, а раз так - плевать на него. Он сапога твоего не стоит, хоть и князь. Я так думаю, что…
– Не смей князя трогать, - сквозь зубы приказала Настя. - Ты не знаешь ничего, так и молчи.
– А откуда мне знать? - пожала Стешка плечами. - Ты же не говоришь ничего, ревёшь только. Думаешь, я глухая, не слышу? Каждую ночь почти хлюпаешь. А кто мне миллион даст за то, что я всё это слушаю и сплю из всех сил, а? И чего ревёт - сама не знает…
– Да уж не из-за Сбежнева. - Настя повернулась на бок. Взяв подсунутый Стешкой платок, медленно вытерла слёзы. Её глаза тускло заблестели в лунном свете. Изумлённая, растерянная Стешка молча смотрела на неё.
– Скажи, Стеша… То, что ты тут про Смолякова говорила… Откуда ты это взяла? Цыгане что-то болтают? Да? Может быть, Илья…
– Да никто не болтает! - Стешка в порыве отчаянной искренности стукнула себя в грудь так, что сама же охнула. Спрыгнув с постели, перебежала комнату, торжественно остановилась под образами, перекрестилась, с силой вдавливая пальцы в лоб, живот и плечи. - Ну, вот тебе крест! Второй! Третий! Языком мету, и больше ничего! Ну, Настька, ну будет, хватит… Что ж ты опять ревёшь?
– Боялась, понимаешь… - низким, чужим голосом выговорила Настя. – Боялась, что Илья… скажет кому-нибудь… Спьяну или так, со злости…
– Да что скажет-то?! - завопила Стешка. - Совсем ты меня задурила!
Илья-то тут при чём? Что он рассказать должен?
Настя села на постель. Обхватила колени руками. С досадой сказала:
– Не реви.
– Расскажи, а? - Стешка взяла её за руку. - Я - никому, вот Христом-богом…
Хочешь - руку в печь суну и поклянусь?
– С ума сошла… - Настя опустила голову. С минуту сидела молча, перебирая дрожащими пальцами пряди распущенных волос. На пол ложились чёрные тени обеих девушек. А потом луна ушла, и в наступившей темноте мягко замерцал красный свет лампадки в углу.
…Через четверть часа Стешка сказала замогильным голосом:
– Боже праведный и милосердный… Только этого нам не хватало. Господи!
Князю отказать! И из-за кого?!
Настя молчала, закрыв лицо руками. Глядя на её сгорбленную, жалкую фигурку, Стешка вдруг почувствовала прилив ярости.
– Ну подожди, Илюха! Ну дай только до утра дожить… Да чего дожидаться! - Стешка вскочила, забегала по комнате, хватая то платье, то кофту, то шаль. - Прямо сейчас пойду! Пойду, разбужу и ни единого волоса на нём не оставлю! Ах ты, оборванец таборный! Ах ты, вор базарный, конокрад, паскудник! Попомнишь ты Стешку Дмитриеву! Будешь у меня знать, как…
– Посмей только! - Настя вскочила, схватила Стешку за запястья, несколько раз с силой встряхнула её. - Не смей! Слышишь - не смей! Не виноват он.
Понимаешь - не виноват!
– Да как же не виноват?! Как он смог только, как ему в голову такое прийти могло! Что ты, ты… Ты!!! - Стешка схватилась за голову. Настя наблюдала за ней с горькой усмешкой.
– Ты ничего не понимаешь… Они таборные… Что Илья подумать должен был? Я от Сбежнева вышла, ночь на дворе, косы врастрёпку…
– Ну и что?! - возопила Стешка. - Мог бы подумать башкой своей пустой!
Кто угодно, а не ты! Все цыгане знают, все наши! Когда ты после этого домой пришла, тебя все видели, и никому не забрело в башку такое! Никому!
– Все цыгане… - Настя снова заплакала: на этот раз тихо, без всхлипов. – Цыгане… наши… меня шестнадцать лет знают, а он - полгода всего… Откуда ему знать, какая я?
– Говорю - дурак набитый… - Стешка обняла сестру, и Настя уткнулась в её плечо.
– Не могу я, Стешенька… Не могу - понимаешь? Главное - если б это хоть правда была… Не так обидно было бы…
– Слушай, давай я завтра к нему пойду? - азартно предложила Стешка. – Я ему, паршивцу, всё расскажу, всё выложу! Да он у тебя в ногах валяться будет! На руках в церковь венчаться понесёт! А мы ему кукиш покажем!
Голоштанник ярмарочный, только что из-под колеса вылез, а туда же - на Настьке жениться… Да сходи рожу свою чёрную умой сначала!
– Перестань! - снова вскинулась Настя. - Не смей про него так! Сказала уже, сто раз сказала тебе - не виноват он.
– А кто виноват? Ты?!
– И я не виновата… Но ты не вздумай к нему пойти! - угрожающе сказала Настя. - Я тебе по секрету, как сестре… Вспомни - ты мне крест целовала!
– Ну, как хочешь, - буркнула Стешка. - Только делать же что-то надо…
– Ничего не надо, - покачала головой Настя и легла навзничь, обняв смятую подушку. - Весна скоро. Они с Варькой в табор уедут. А я… замуж выйду.
– За кого?!
– Не знаю. За первого, кто отцу глянется. Какая теперь разница… Мне без него… всё равно не жить… - Голос Насти снова задрожал. - Не могу я без него, Стеша… Не могу… Не могу. Я его ещё знаешь когда полюбила? Когда – помнишь? - первый снег выпал. Я к ним на двор зашла, и вижу - он без рубахи, лохматый весь, в Варьку снежками… У меня тогда аж душа зашлась.
Сразу поняла - никого другого не хочу. Ни князя, ни цыгана. А ещё помнишь, как он на крещенских, когда скубенты приходили, "Твои глаза бездонные" пел? Плохо пел, голос рвался… а я чуть на людях не завыла, так сердце болело, на него глядя. Иногда кажется, что… пришёл бы он, сказал бы, что верит мне… всё бы простила без оглядки!
– Дожили… - со страхом пробормотала Стешка, натягивая на голову одеяло.
На крыше бесился ветер, сучья ветлы колотили по раме. В окно насмешливо смотрело кривое лицо луны.
Глава 11
Оттепели пришли в марте, перед самым Благовещением. Ночами уже не замерзали лужи, за закрытыми окнами слышался мягкий шелест, шуршание, шёпот капель. Снег таял, пластами сползая с крыш и ветвей деревьев. Ночь была полна приглушённых звуков. Потеплел даже лунный свет, заполняя улочки спящего Замоскворечья желтоватым сиянием. Пахло сыростью, мокрой корой вязов. На крышах слышались первые кошачьи песни.
Лиза в рубашке стояла у окна, глядя на пустынный, залитый луной переулок. Где-то вдалеке провизжали полозьями по тающему льду запоздалые сани, прочавкала копытами лошадь. Внизу влажно блестел чёрный, обнажившийся местами тротуар. Лиза, опершись локтями о подоконник, молча смотрела на него.
– Что ты там стоишь? - спросили с кровати. - Иди сюда.
Она подошла к постели. Илья протянул руку. Лиза молча легла рядом, прижалась к его плечу. Он взглянул в тёмное окно.
– Пора мне, что ли?
– Рано ещё.
Снова замолчали. Илья, прикинув, что у него в самом деле ещё почти чистый час времени, запустил руку в вырез рубашки Лизы, нашёл мягкую, податливую грудь. Но, к его изумлению, Лиза отстранилась.
– Да что с тобой? - с досадой спросил Илья. - Не хочешь, так я уйду.
– Господи, одно только на уме, - без обиды вздохнула она. Взяв руку Ильи, прижалась к ней щекой. - Знаешь что? Я тебе всё сказать хотела…
– Ну… - он почувствовал лёгкую тревогу. - Говори.
– Иван Архипыч…. Человек от него утром был, с Кузьмичом толковали.
А Катька, умница, подслушала. К Пасхе, кажется, возвернуться должны.
Илья молчал. Лиза обеспокоенно заглянула ему в лицо. Он отвернулся от её глаз. Постарался сдержать облегчённый вздох.
Что ж… Всё равно рано или поздно нужно было это заканчивать. И так затянулось дальше некуда. Илья был уверен в том, что вся Живодёрка знает, где он проводит ночи. Хорошо ещё, что Катька, бессовестная и бесстрашная, с готовностью взяла всё на себя. Илья мог с чистой душой рассказывать цыганам, что бывает у горничной Баташевых. Кузьма завистливо вздыхал, Митро хмурился:
– Ты, брат, смотри… того… осторожнее. Пока хозяина нет - ещё куда ни шло, а как явится - лучше сворачивайся. Незачем это. Он, кажется, и сам с этой Катькой… Правда, неправда - а лучше постеречься. Найди себе другую какую…
– Не твоё дело, - огрызался Илья. А про себя усмехался, думая: знал бы Митро…
