Именно из-за Артура нам так хотелось получить свои собственные велосипеды для того, чтобы вступить в его клуб велосипедистов.

И именно из-за него наши матери докучали отцам, чтобы те позволили нам покататься на велосипедах, хотя Камилла рассказала мне, что она слышала, как ее отец говорил матери о том, что велосипедные панталоны могли привести молодую женщину в «жизнь пагубной похотливости».

Я хорошо помню, как Камилла заставила меня смеяться, поскольку она была под впечатлении от высказывания своего отца. Как только я засмеялась, она сказала, что была бы готова войти в «жизнь пагубной похотливости», если бы это значило то, что она войдет в неё с Артуром Симптоном.

Я ничего тогда не ответила. Это не казалось мне необходимым. Артур, довольно часто, смотрел на нас, но мы обе знали, когда мы впервые встретились, он посмотрел мне в глаза, снял свою шляпу и поздоровался со мной:

― Доброе утро, мисс Эмили.

Я медленно покачала головой, чувствуя себя дурно. Я повернулась к Камилле.

― Артур Симптон? Он танцевал с тобой?

― Большую часть вечера, ― ответила госпожа Элкотт вместо дочери, кивая головой так быстро, что перья на шляпке развевались с тревожным видом насилия, ее взгляд стал более похож, на взгляд курицы. ― По правде говоря, Камилла и я считаем, что Артур Симптон скоро подойдет ко мне и спросит разрешения на то, чтобы официально ухаживать за Камиллой.

Мой желудок чувствовал себя ужасно переполненным. Как он мог ухаживать за Камиллой? Всего более двух месяцев назад он, пожелал мне доброго утра. Может ли за такой короткий промежуток времени все так резко измениться?

Да, молча и быстро решила я. Да, за короткий промежуток времени все может кардинально измениться. Ведь, даже у меня все изменилось за короткий срок.

Я открыла рот, чтобы заговорить, хотя еще не была уверена в том, что именно собиралась сказать, и тут в комнату ворвался отец, он был без пиджака и выглядел уставшим.

― Ах, Эмили, ты здесь. ― Он кивнул рассеянно госпоже Элкотт и Камилле. ― Добрый день, леди. ― Затем он снова обратил свое внимание на меня. ― Эмили, какой жилет мне одеть этим вечером? Черный или бордовый? Мне снова нужно встретиться с этими адскими архитекторами, и я должен выглядеть солидно. Цвет должен быть подобран правильно. Их бюджет вышел из под контроля, и у нас слишком мало времени. Ярмарка должна открыться первого мая. А они не подготовлены. Они делают всё слишком медленно!

Я моргнула, пытаясь сосредоточить свое внимание на странной сцене. Имя Артура Симптона, связавшегося с Камиллой все еще чувствовалось в воздухе и витало вокруг нас, а мой отец стоял там, и его рубашка была не заправлена, и лишь частично застегнута. Он стоял и размахивал жилетом как развернутым флагом. Госпожа Элкотт и Камилла смотрели на него так, как будто он сошел с ума.

Я вдруг рассердилась, и автоматически перешла на защиту отца.

―Мама всегда говорила, что у черного цвета более официальный характер, но бордовый смотрится богаче. Надень бордовый, отец. Архитекторы должны видеть, что ты достаточно богат, чтобы управлять деньгами и, следовательно, их будущим. ―Я старалась изо всех сил, говорить тихо, чтобы сымитировать успокаивающий тон моей матери.

Отец кивнул.

― Да, да, это так, как говорила твоя мать. То, что выглядит богаче — намного лучше. Да, хорошо. ― Он быстро поклонился, двум другим женщинам, пожелав им хорошего дня, и после, поспешно вышел. Прежде чем дверь закрылась, я смогла увидеть его камердинера, Карсона, который присоединился к нему в коридоре и быстро забрал черный жилет.

Когда я повернулась к женщинам семьи Элкотт, я гордо подняла подбородок.

― Как видите, отец полностью зависит от меня.

Госпожа Элкотт приподняла бровь и фыркнула.

―Я действительно вижу. Что твой отец — удачливый человек, и думаю, что удачливым человеком будет тот, за которого ты, в конечном счете, выйдешь замуж, иметь такую хорошо опытную жену как ты просто везение.

Ее взгляд вернулся к дочери, а потом она вкрадчиво улыбнулась, и продолжала:

―Однако я полагаю, что ваш отец не захочет расставаться с вами в течение нескольких лет, так что о браке не может быть и речи в вашем обозримом будущем.

― Брак? ― Это слово было для меня потрясением. Конечно, мы с Камиллой разговаривали об этом, но, в основном, говорили об ухаживаниях, помолвке, роскошной свадьбе, а не о самом бракосочетании. Голос матери вдруг эхом раздался в моей памяти: Эмили, ты не оставишь меня… Ты должна знать, что это такое быть женой и матерью. Ты не должна идти слепо в это как я. ― Почувствовав приступ паники, я добавила: ― О, конечно я не могу думать о браке сейчас!

― Разумеется, ты не можешь думать о браке прямо сейчас! Никто из нас не должен. Нам шестнадцать. Мы еще слишком молоды. Разве не об этом ты всегда говорила, мама? Голос Камиллы уже звучал напряженно, почти испуганно.

― Вести беседы на эту тему и подготавливаться к свадьбе это разные вещи, Камилла. Возможность не должна быть упущена. Именно это я всегда говорила. ― Госпожа Элкотт смотрела на меня через свой длинный нос, и говорила с презрением.

― Ну, я думаю, что это хорошо, что я преданна своему отцу, ― ответила я, чувствуя себя ужасно неловко и не зная, что еще добавить.

― О-о, мы все согласны с этим! ― произнесла госпожа Элкотт.

Они не остались здесь надолго после прихорашивания отца. Госпожа Элкотт срочно отправила Камиллу прочь, не дав нам даже поговорить друг с другом наедине. Это было так, как будто она услышала то, для чего пришла и видимо, осталась удовлетворенной.

А я? Что получила я?

Я надеялась, что это была проверка. Даже, несмотря на привязанность к красивому, молодому Артур Симптону, который перешел от меня к моей подруге, я считала, что моей обязанностью дочери, было ухаживать за отцом. Я почувствовала, что Камилла и ее мать увидели, что я делала все, чтобы продолжать жить после смерти моей матери, что в течение двух месяцев я выросла из девочки в женщину. Я думаю, что каким-то образом смогу пережить потерю матери.

Но в те долгие, тихие часы после их посещения, мой ум начал переигрывать прошедшие события и рассматривать их по-другому, и в размышлениях о прошлом я чувствовала свою вторую точку зрения, которая была более настоящей, чем моя первая. Госпожа Элкотт хотела обосновать сплетни; она получила желаемое. Она также хотела открыть мне глаза на то, что Артур Симптон теперь не будет частью моего будущего и что никакой другой человек кроме отца не будет частью моего обозримого будущего. Она выполнила обе задачи.

Я сидела той ночью и ждала возвращения отца. Даже сейчас, когда я записываю то, что произошло дальше, я не могу винить себя за эти действия. Как хозяйка Дома Вейлор, моей обязанностью стала забота об отце, я должна была ждать его прихода с чашкой чая, или же с бокалом бренди, как раньше это часто делала мать, когда отец возвращался с работы.

Я ожидала, что отец придет усталый. Я ожидала, что он будет собой: отчужденным, грубым, и властным, но все же вежливым и благодарным мне за мою преданность.

Я не ожидала того, что он будет пьян.

Я видела отца, опьяненного вином. Я видела его красный нос и щедрую на похвалы красоту матери, когда они уходили по вечерам, формально одетые и, волочившие за собой запах лаванды, лимона, и каберне. Я не помню того, как они возвращались. Если я не спала в своей постели, я расчесывала свои волосы или вышивала небольшие узоры на лифе моего нового платья.

Теперь я понимаю, что отец и мать были для меня далеки как луна, потому что я была полностью поглощена своей юностью.

Той ночью отец вернулся поздно.

Он покачнулся в холле, громко призывая своего камердинера, Карсона. Я была в комнате матери, и не отрывала своих глаз от готического романа Эмили Бронте «Грозовой перевал». При звуке его голоса я отложила книгу и поспешила к нему.

Его запах дошел до меня прежде, чем я увидела его. Я помню, что прижала руку к носу, нервируемому чрезмерным запахом бренди, пота и сигар. Поскольку я пишу это, я боюсь, что те три запаха навсегда останутся для меня запахами человека и кошмаров.