― Что ты должно быть подумал обо мне! Мое поведение такое… такое, ― я заикалась, пытаясь вспомнить слова матери. ― Такое развязное!

― Нет, Эмили. Ты не должна так думать, потому что я так не думаю. Очевидно, что ты расстроена и немного не в себе.

― Но в том то и проблема, Артур. Я в себе, потому что могу рассчитывать только на себя. Я совершенно одна против отца. Я так хочу, чтобы мама была здесь и могла мне помочь, ― Мне не нужно было притворяться, рыдания сами последовали за этими словами.

― Но я здесь! Ты не одинока. Эмили, позволь мне поговорить о твоих неприятностях с матерью и отцом. Они мудры. Они придумают, что делать.

Я подавила призрачную надежду и печально покачала головой.

―Нет, ничего тут не поделаешь. Артур, отец пугает меня до смерти. Если твой отец хоть что-нибудь скажет ему об его обращении со мной, это сделает мое положение еще хуже.

―Эмили, я не могу обещать, что мой отец не будет говорить с твоим. Я хотел, чтобы было больше времени неспешно и осторожно продвигаться вперед, но положение вещей именно таково, что похоже нам не суждено получить больше времени. ― Он издал глубокий вдох и, развернувшись на скамейке, оказался лицом ко мне. ― Эмили Вейлор, я хочу попросить разрешения официально ухаживать за тобой, с намерением взять тебя в жены. Ты выйдешь за меня?

― Да, Артур! О, да! ― Это было не просто облегчение от перспективы, открывшегося передо мной побега, которое заставило меня смеяться, плакать и крепко его обнимать. Я действительно заботилась об Артуре Симптоне.

Быть может, я даже люблю его.

Он обнял меня в ответ, а затем, смеясь вместе со мной, отступил назад, сказав:

― Я не переставал думать о тебе все это время с того самого момента, как увидел тебя много месяцев назад, когда ты и твоя подруга присоединились к клубу велосипедистов. Я думаю, я всегда знал, что ты будешь моей.

Я наклонила назад голову и посмотрела на него с обожанием.

― Артур Симптон, ты сделал меня самой счастливой девушкой в мире.

Он медленно наклонился и прижался своими губами к моим губам. Этот первый поцелуй стал электрическим током, прошедшим сквозь мое тело. Я поняла, что льну к его телу, и заманчиво раскрыла свои губы. Артур углубил поцелуй, нерешительно пробуя меня на вкус своим языком. В моем ответе не было никаких колебаний. Я открылась ему, и даже сейчас, когда я пишу об этом мое тело легко вспоминает прилив ощущений тепла и влажности, которые его рот вызвал во мне. Глубоко дыша, он прервал поцелуй. Его смех был дрожащим.

― Я-я должен поговорить с твоим отцом в ближайшее время. Завтра! Я позвоню ему завтра.

Внезапно ко мне вернулся мой здравый смысл.

― Нет, Артур! Ты не должен.

― Но я ничего не понимаю. Ты напугана, и время имеет существенное значение.

Я взяла его руку, прижала ее к своей груди, над моим сердцем, и осмелился сказать:

― Ты доверяешь мне, мой милый?

Пораженное выражение его лица мгновенно смягчилось.

― Конечно, доверяю!

― Тогда, пожалуйста, сделай, как я говорю, и все будет хорошо. Ты не должен разговаривать с отцом наедине. Он сам не свой. Он не будет благоразумным. Артур, он может даже запретить тебе меня видеть, а затем избить меня, если я буду возражать.

― Нет, Эмили! Я этого не позволю!

Я вздохнула с облегчением.

― Я знаю, как ты сможешь обеспечить его благословение, мою безопасность, и наше счастье, но ты должен делать, как я скажу. Я знаю отца гораздо лучше, чем ты.

― Скажи мне, что я должен сделать, чтобы ты была в безопасности.

― Убедись, что ты и твои родители будете присутствовать на ужине в университетском клубе в понедельник, после церемонией открытия в Мидвее. Во время ужина, на глазах у его коллег и знатных дам Чикаго, которые специально просили, чтобы я сопровождала отца, именно тогда ты должен публично просить отца разрешения ухаживать за мной. ― Артур уже кивал в знак согласия, но я все равно продолжила: ― Даже в его нынешнем нестабильном состоянии, отец не станет неразумно вести себя на виду у всех.

―Когда я сделаю официальное заверение моих намерений, и моя семья подтвердит мое слово, у твоего отца не останется никаких разумных оснований отказать мне.

Я сжала его руку еще крепче.

― Это верно, но только если ты все это сделаешь публично.

― Ты права, милая Эмили. Твой отец будет снова вести себя, как и прежде.

― Точно! Ты такой умный, Артур, ― сказала я. Но мои мысли, конечно же, были совершенно иными.

― Но будешь ли ты в безопасности всю неделю? И как я смогу видеться с тобой, не спровоцировав твоего отца?

У меня шумело в голове.

― Отец сам сказал, что мне нездоровится. Я буду послушной дочерью и буду настойчиво утверждать, что он прав, что у меня хрупкое здоровье и мне необходимо отдыхать, чтобы к понедельнику я была бодра. ― И про себя тихонько добавила, что буду рано отправляться в постель и спать с тяжелым комодом, преграждающим вход в мою комнату…

Артур освободил свою руку из моей и нежно постучал по моему носу.

― И больше никаких настойчивых требований касательно ОФЖК. После того, как мы поженимся, у тебя будут целые годы впереди для того, чтобы следовать своему гражданскому духу, и быть волонтером так часто и где только ты этого пожелаешь.

― После того, как мы поженимся! ― счастливо произнесла я эти слова, мысленно отбрасывая остальную часть его предложения. ― Это звучит так замечательно!

― Матушка будет рада, ― добавил он.

Это по-настоящему тронуло мое сердце, и настоящие слезы появились в уголках моих глаз.

― У меня снова будет мама.

Артур обнял меня, и на этот раз я не предлагала ему своих губ. В этот раз я только радостно прижалась к нему.

Слишком быстро он убрал руки, обнимавшие меня.

― Эмили, я не хочу покидать тебя, но я беспокоюсь о прошедшем времени. Отец не сможет долго принимать мистера Вейлора у себя — его здоровье этого не позволит.

Я встала раньше, чем он закончил говорить. Взяв его за руку, я повела его к краю безопасной темноты моей ивы.

― Ты абсолютно прав. Ты должен уйти прежде, чем вернется отец.

И я должна была поспешить забаррикадироваться в своей спальне!

Он повернулся ко мне.

― Скажи мне, как я смогу видеться с тобой в течение следующей недели. Я должен знать, что ты на самом деле в безопасности и с тобой все хорошо.

― Здесь, ты можешь приходить сюда, но только ночью. Если это будет безопасно, и я смогу убежать в сад, я сорву лилию и помещу ее в засов калитки сада. Когда ты увидишь лилию, ты будешь знать, что я жду тебя, моя любовь.

Он быстро поцеловал меня и сказал:

― Береги себя, моя дорогая.

А потом он поспешил прочь в темноту.

У меня закружилась голова от счастья, а от волнения перехватило дыхание, пока я, насколько это было возможно, быстро и бесшумно бежала обратно по дому и вверх по длинным лестничным пролетам. Прошло всего несколько минут после того, как я оттащила комод к моей двери, прежде чем, сквозь шторы моего балкона на третьем этаже, увидела отца, пьяно вываливающегося из нашего экипажа.

Если он и притаился за пределами моей спальни, в эту ночь я этого не узнала. Забаррикадировав дверь, я крепко спала в эту ночь, удовлетворенная тем, что был обеспечен мой побег, а мое будущее будет безопасным и счастливым.

* * *

Избегать отца в течение следующей недели оказалось гораздо проще, чем я ожидала, в связи с финансовыми трудностям на Колумбовской выставке. В банке отца была суматоха в связи с финансированием, на котором настаивал мистер Бурнхэм, одобренным Экспозиционным Комитетом в последний момент. Во вторник и среду отец приходил на ужин и сразу же после этого уходил, мрачно бормоча об архитекторах и нереалистичных ожиданиях. Хотя он не вернулся домой, даже когда взошла луна, я не сбежала в свой сад. Я не выбрала лилию и шанс быть обнаруженной. Но в четверг вечером, когда Карсон объявил, что Отец пришёл домой только для того, чтобы переодеться в более официальный костюм, а затем отправится на ужин и заседание совета директоров в Университетском Клубе, я знала, что у меня будут часы одиночества, прежде чем он вернётся.