Потом Елеша долго распиналась, что скоро конец четверти и что успеваемость в классе оставляет желать, а значит, на педсовете всё-таки может встать вопрос о расформировании, и как это будет плохо для всех, а особенно – для лентяев, коих в седьмом «б» добрая половина.

– Или злая, – шепнул сзади второгодник Куницын. Теперь до него было всего две парты.

Елеша предпочла не услышать и начала вещать дальше – что на предстоящих каникулах отдых должен быть осмысленным, а значит, надо участвовать в школьных мероприятиях, график которых завтра уже будет вывешен на доске объявлений. А кто не будет на мероприятия ходить – тот не патриот гимназии, а значит, первый кандидат на отчисление.

Потом она с какого-то перепугу стала объяснять тему про то, как пишутся «ни» и «не», хотя сама же заявила, что это материал четвёртой четверти. Из её слов выходило, что те, кто не делает уроки, не участвует в общественной жизни, не уважает школьные традиции, ничего не добьётся в жизни – то есть не станет ни высокооплачиваемым специалистом, ни представителем творческой интеллигенции, ни даже в дворники такого неудачника не возьмут.

– Само собой, – вновь прокомментировал Куницын. – В дворники только мигрантов берут. Москвичам фиг.

– Куницын, ещё одна подобная реплика – и будешь объясняться с Антониной Алексеевной, – пригрозила Елеша. – Заодно и выяснится, где ты всего такого понахватался.

Гоша только зевнул.

А когда после седьмого урока семибэшники спустились в раздевалку, к Сане вновь подошёл Макс – но ничего говорить не стал, а просто вручил сложенный конвертиком листок, после чего направился за своей курткой.

На тетрадном листочке в клеточку значилось красным фломастером «УЛЬТИМАТУМ», а ниже – аккуратно бегущие чёрные строчки:

«Лаптев, не надо идти против коллектива. Вечером извинись во вконтакте. Иначе будешь как Жаба».

И незатейливая подпись: «7-б».

Хорошо хоть, уроков на завтра не было. Завтра ведь последний день четверти, не кот начихал. Радоваться надо, десять дней свободы! Можно спать до сколько хочешь, можно бродить по московским улицам, осваивать новые пространства – за три недели на это почти не было времени – и, кстати, поснимать на улицах всякое такое. Потом смонтировать прикольный ролик – Саня даже название придумал: «Москва глазами пришельца». Пришелец – это, ясное дело, он. Нигде не свой, все его дома – временные, квартиры – съёмные. Прямо получается Межзвёздный Скиталец – если, конечно, считать города звёздами. А почему нет, кстати? Прикольно было бы. Ладно, пусть Москва – это Солнце, столица всё ж таки. А тогда Кемерово – Сириус, Пенза – альфа Центавра, Саратов – тау Кита, Краснодар… Для Краснодара сходу не придумалось, Саня исчерпал запас известных ему из фантастики звёзд. Вот тот пацан, Олежек Стебельков, наверное, назвал бы ему сейчас десятки, сотни звёздных имён. Но нет на свете никакого Олежки, а есть только память о нём, и не такая, как о бабе Люде, а едкая, обжигающая… даже тех, кто узнал про него через двадцать два года.

Чтобы отвлечься от мрачных мыслей, Саня врубил «С.Т.А.Л.К.Е.Р» – давно ему хотелось проверить, получится ли разобраться с бандитами в Тёмной Долине, имея из оружия только дробовик. Правда, с огромным запасом патронов. Ну и бронежилет пусть будет наилучший, то есть долговский экзоскелет. Получилось не очень – и виной тому даже не плохая прицельность дробовика, а что он медленно перезаряжается. Бандиты ждать не хотели.

Расстроенный и этой неудачей, Саня закрыл игру и полез в интернет. Хотелось умного и полезного – например, скачать какие-нибудь видеоуроки по монтажным программам. Ну и, конечно, вконтактик посмотреть, нет ли сообщений от краснодарских друзей Лёхи и Женьки.

От них ничего не было, и это тоже подлило две чёрные капли в Санино настроение. Зато мигало и свиристело другое: Даша Снегирёва, называвшаяся в сети Багирой (и тут он угадал!), кинула сообщение: «Ну ты что тупишь? Решил чего-то?»

Можно подумать, что она собирается списать контрошу по алгебре!

Будь у его души зубы, они бы сейчас болели. Пускай не так, когда лезешь на стенку и готов на всё – даже на визит к стоматологу, а когда просто тянет и ноет, и мучительно размышляешь: сознаваться маме или само пройдёт?

Можно, конечно, было и не отвечать, но всё-таки он ответил:

«Я всё уже сказал. Отстаньте от Жабы!»

И тут же (быстрые, видать, у Даши пальцы) пришёл ответ:

«Ну ты сам напросился. Тогда бойкот!»

Лучше всего было бы промолчать, бойкот так бойкот, но всё же он отправил сообщение:

«Да плевать мне с высокой колокольни на все ваши ультиматумы и бойкоты!»

Даша немедленно написала:

«Ты что, влюбился в неё? В уродину?»

На это отвечать уж точно не стоило, но Даша, как выяснилось, и не нуждалась в ответе. Тут же она прислала картинку – вроде как иллюстрация к сказке про Царевну-Лягушку, но ни в одной детской книжке такой картинки Саня не видел. Тут Иван-Царевич взасос целовался с лягушкой размером с него самого, а главное, вместо головы царевича была его же, Санина фотка-аватарка, а у огромной лягушки – голова Лизы Лягушкиной. Кто рисовал, было понятно: юное дарование Танька Скорнякова. Видать, отработала точный заказ. А уж вставить вместо одних голов другие мог кто угодно, это одной левой делается.

Одной левой – но не за одну секунду. Значит, когда Даша спрашивала, надумал ли он просить прощения, у неё уже имелась заготовочка? Значит, заранее хотела ужалить?

Что ж, ужалила так ужалила. Прямо кобра какая-то, а не пантера. Всё-таки правильно тогда Жаба написала: «Здесь обезьяны, хищники и змеи». Змея вот уже проявилась, а скоро, значит, придёт очередь хищников и обезьян.

Значит, всё повторяется, и здесь тоже будет как в Пензе.

«Понравилась картинка?» – поинтересовалась Даша.

А через несколько секунд опять картинка:

«ПРЕДАТЕЛЬ!»

Буквы огромные, ядовито-жёлтые на чёрном фоне, извиваются языками пламени. Тоже, значит, заранее заготовила. Всё у них, у Снегирей, продумано!

…Ему казалось, что полночи не уснёт, будет маяться мыслями про школу, Жабу, ультиматум – но почему-то сразу провалился в сон. Как в болотную трясину. Вот так идёшь себе, идёшь, собираешь ягоды в корзинку, и солнце пробивается сквозь высокие кроны сосен, а потом как-то незаметно сосны сменяются ёлками и берёзами, под ногами начинает хлюпать, а трава всё выше и гуще, но это ещё не болото, а так, предболотье, и ты думаешь, что никакого болота вообще нет, что сейчас вся эта сырость кончится. И действительно, впереди чудесная полянка, в невысокой траве посверкивают ягоды брусники, и тебя захлёстывает жадностью, ты бежишь к этим краснобоким ягодам, но не добегаешь – проваливаешься сперва по колено, затем по пояс, трепыхаешься, орёшь – и вот ты уже по грудь в холодной, вязкой жиже, от которой пронзительно пахнет гнилью, а над головой твоей вьются комары, прицеливаются, куда бы вонзиться, а ты понимаешь, что больше уже не напишешь ни одного диктанта и ни одной контрольной.

И не слишком удивляешься, когда впереди, на расстоянии вытянутой руки, появляется Жаба. Она сейчас в точности как на скорняковской картинке, зелёная вся, пупырчатая, и ухмылка до ушей, а на голове – маленькая золотая корона.

– Ты стрелял? – квакает Жаба и протягивает к нему перепончатую лапу. В лапе – горсточка патронов «жакан», которые так эффективны против гражданских зомби из «С.Т.А.Л.К.Е.Р. а».

– Ну, я, – отвечаешь ты и вытягиваешь руки, чтобы подольше продержаться на поверхности.

– А зря, – поясняет Жаба. – Они же не злые, эти зомбики, а просто глупые, и от них легко убежать. У меня же получается!

– Больше не получится, – у Даши Снегирёвой смех как цветные стёклышки в Мишкином калейдоскопе, такой же затейливо-радужный. А сама Даша стоит напротив Жабы и одета совсем по-летнему – коротенькие белые шорты, фиолетовый топик. Её коса расплетена, густые чёрные волосы раскинулись по спине, руки и ноги покрыты настоящим морским загаром, а вот лицо почему-то бледное. В руках у неё дробовик SPAS-12, и дуло нацелено Жабе в живот.