– Несколько человек утверждают, что да. Судя по всему, она допоздна находилась в развлекательном центре после ссоры с родителями. Но мы не нашли никого, кто вступал с ней в контакт позже.

– Кто-нибудь видел, как она ушла?

– Пока нет, но многих еще нужно опросить.

– Ясно. Тебе известно, упоминала ли она о ссоре с родителями в разговоре с кем-либо?

– Неизвестно.

– Секс? Наркотики?

– Еще рановато, – ответил Барри. – Но если ты настаиваешь…

Энди закатила глаза.

– Есть упоминания о первом, но ничего существенного о втором. Это если относиться к сплетням как к Священному Писанию.

Поскольку многие девушки в возрасте Софи уже начинали половую жизнь, не было причин считать ее исключением из правила, особенно с учетом того, что в ее комнате нашли противозачаточные таблетки. Мысль о том, что Софи вступала в беспорядочные связи с мужчинами для того, чтобы привлечь внимание отца или забыть об утрате матери, печалила Энди.

– Если Софи ведет активную половую жизнь, то попадает в зону высокого риска, – заявила она. – Очевидно, она принимает противозачаточные таблетки, но постоянного парня у нее нет, если только ты еще не нашел его.

– Пока нет.

– Ладно, мне пора возвращаться в участок и объясняться с Голдом. Если до пяти часов ничего не изменится, давай встретимся в доме ее подруги. Можешь прислать мне адрес по телефону.

– Ты имеешь в виду Эстеллу Моррис? Легче сказать, чем сделать. Она уехала в Бристоль с матерью и вернется только завтра.

– Хорошо, тогда поговорим завтра. Между тем я попробую присвоить этому делу высокий уровень риска.

Закончив разговор, она еще некоторое время продолжала смотреть на окно комнаты Софи. С этого угла тюлевые занавески казались такими же непроницаемыми, как стены по обе стороны от них, делая истинную причину побега такой же неуловимой, как и тайны, запертые в сердце юной беглянки.

«Где ты? – безмолвно прошептала Энди, ощущая эхо этих слов как голос призраков из темных пещер прошлого. – Куда ты ушла? С кем ты теперь?»

Спаси и сохрани ее Господь, потому что альтернатива была такой, о которой Энди не хотелось и думать.

Касе Домански нравилось жить в Англии. Здесь почти все пришлось ей по душе – от людей до местного колорита и изобилия в магазинах, где было все, что только можно пожелать, или забавных традиций, таких как левостороннее движение и крикет. Ей нравился даже местный климат, хотя такое количество дождей и пасмурных дней сначала огорчало ее; лето в ее стране было гораздо более долгим и жарким, чем здесь, если не считать нынешнего, которое было лучшим после ее приезда.

Кася была стройной миниатюрной женщиной ростом немного более полутора метров при весе чуть больше пятидесяти килограммов, с тонкими светлыми волосами, небесно-голубыми глазами и маленьким ртом, который, казалось, всегда был готов расцвести в улыбке. В следующий день рождения она собиралась отметить свое тридцатилетие, и теперь, когда у нее было так много друзей в Англии, она планировала устроить роскошную вечеринку.

Она знала, что не всем ее соотечественникам удалось так же хорошо устроиться в Англии, но ей тоже сначала пришлось нелегко. После приезда в Великобританию пять лет назад она со своими детьми, трехлетней Аней и годовалым Антоном, делила с сестрой маленькую квартиру в северной части района Темпл-Филдз, входившего в состав Кестерли. В этом месте часто происходили социальные беспорядки, а местные подростки, которые сбивались в шайки, либо продавали наркотики другим подросткам, либо сводили счеты с недружественными шайками. Кася, которая с самого начала хорошо говорила по-английски, часто сожалела, что понимает оскорбительные словечки, обращенные к ней. Ей было жутко, когда люди плевали ей вслед на улице за то, что она копалась в выброшенных вещах или бралась за мелкую работу для местных жителей. Правда заключалась в том, что она никогда не обращалась к правительству за подачками. Она приехала в страну с достаточным количеством денег, чтобы без особого беспокойства прожить первые несколько недель. За это время ее сестра Оленка, которая работала сиделкой в доме для престарелых «Гринсливз» в приморской части Кестерли, помогла ей получить там место, остававшееся вакантным в течение нескольких месяцев.

Эти первые два года были настолько ужасными, что Кася каждый день тосковала по своей матери и ее дому в южной Польше. В сущности, она вернулась бы на родину, но жить там было сложнее, чем в Англии. В ее стране не существовало законов, защищавших женщин и детей от мужской жестокости, в отличие от Соединенного Королевства, где беженцы находились под защитой государства, а в такой помощи Кася отчаянно нуждалась. Ее муж, отец ее детей, регулярно избивал их, так что в конце концов единственным способом спастись от него и его постоянного пьянства был отъезд за рубеж. Поскольку Оленка уже жила в Англии, было решено, что Кася должна присоединиться к ней, поэтому ее родители, которые вовсе не были обеспеченными людьми, потратили все свои сбережения, чтобы собрать ее в дорогу.

Кася уже давно расплатилась с ними и продолжала посылать деньги; в их семейном доме в горах теперь появился внутренний туалет вместо деревянной конуры на улице. Теперь ее мать могла оплачивать труд наемных работников при сборе урожая малины, которая росла на склоне холма, а ее отец купил подержанный трактор. Несмотря на эти приятные излишества, родители продолжали настаивать, чтобы Кася тратила свои деньги на детей. Им было трудно понять, что теперь она имела достаточно средств, чтобы они почти ни в чем не нуждались. Она даже могла покупать маленькие подарки для обитателей дома престарелых в дни именин, и они радовались этой польской традиции, с которой большинство из них раньше не встречалось.

Хотя они с Оленкой по-прежнему работали в доме престарелых, теперь они жили в гораздо более дружелюбном районе Уэйверли: Оленка – в просторной квартире над газетным киоском на Селдон-Райз, а Кася – в нарядном таунхаусе с эркерным окном и вьющейся глицинией на Патч-Илм-лейн, который они с Томашем арендовали у его работодателей.

Томаш. Одно его имя вызывало прилив счастья из глубины ее существа, а на лице тут же появлялась улыбка. Он был ее красивым, талантливым, щедрым и нежным спутником, настоящим великаном с мышцами, твердыми, как скалы Кестерли. А его глаза, когда она заглядывала в них, каждый раз заставляли ее таять. Они познакомились три года назад, когда он приехал в «Гринсливз» уладить какую-то проблему с водопроводом, и если это не было любовью с первого взгляда, то Кася вообще не знала, что это такое.

Вскоре она обнаружила, что весь мир любил Томаша; люди, как только узнавали Томаша поближе, тут же располагались к нему. От этого трудно было удержаться, потому что он всегда лучился добротой и юмором и не жалел времени, чтобы помогать другим. Как и Кася, он прожил в Англии два года; как и она, он до сих пор посылал деньги своей матери, которая осталась в Польше.

Вскоре после того, как они стали жить вместе, в карьере Томаша произошел необыкновенно удачный поворот. Пойнтеры, владевшие двумя самыми большими кемпингами для автофургонов в бухте Перримэна и несколькими другими деловыми предприятиями, назначили его ответственным за техобслуживание всех своих объектов. Более того, они гарантировали ему как минимум два выступления в неделю на пике сезона в развлекательном центре «Голубой океан». Поскольку Томаш любил петь не меньше, чем шутить и смеяться, он ухватился за эту возможность, и теперь, выучив все популярные английские песни, он часто становился самым желанным исполнителем в летние месяцы.

Сейчас, торопливо минуя ворота своего темно-коричневого дома с горшками фигурно подстриженных растений по обе стороны от крыльца и витражной панелью на входной двери, она шарила в сумочке в поисках ключей и одновременно разговаривала с Томашем по телефону.

– Так где ты сейчас? – спросила она, открыв дверь и наклонившись, чтобы забрать почту. Она обожала это место, с темно-красными коврами от одной стены до другой, с посудомоечной машиной на кухне, семейными фотографиями на стенах и ощущением полной безопасности.