— Ты-то какое отношение к празднику красоты имеешь? — возмутилась рядом стоящая Зоя.
Наконец приехал доктор — симпатичная студентка-третьекурсница Катя Роднина. Кто-то сразу пустил слух, что она родная сестра знаменитой когда-то фигуристки. Новость породила всякие толки, и Галкин добровольно вызвался установить истину. Однако Катя разочаровала — не сестра, не родственница даже. Но разочарованный было Галкин умолял ее получше потрясти свое генеалогическое древо — Катя ему явно приглянулась.
Галкин выяснил, что Катя запоздала не по собственной воле, а из-за недоразумения: институтское начальство, забыв о запросе из райкома, заслало ее на уборку картофеля в другой район.
С появлением врача число заболеваний резко сократилось: Катя за здорово живешь справку не выдавала, и ребята изменили тактику — стали приходить к кабинету по вечерам, приглашать врача на дискотеку. Особенно старался Галкин: с гитарой устраивался в коридоре перед медкабинетом и дергал струны, перманентно мурлыча про ненаглядную певунью, с которой в стогу ночевал…
Постепенно Галкин перешел на романсы, призывая врача отворить калитку. Но поскольку Катя и тогда не отворила, Галкин в сердцах сдернул с ее двери плакат "Спасибо, доктор" и заменил его другим: "Минздрав СССР предупреждаю…"
Обидевшись на Катю, Галкин перешел к верному, как он считал, способу уесть врачиху — переключил свое внимание на Таню Миронову, открыто ухаживая за нею. Аня, делая обход, обнаружила их в одной кровати.
— Послушайте, Галкин! Я вовсе не хочу вмешиваться в вашу личную жизнь, но… нельзя же так! Вам-то что, а вот Мироновой такая популярность… Зачем?
— Так я же без всяких эмоций, Анна Ивановна, — широко раскрыл наивные глаза Галкин.
— Вы — да, но Миронова — другой человек. Подумайте над этим…
По вечерам студенты выгоняли простуду дискотекой, а днем — чаем с шиповником и гитарой.
Командир решил срочно провести первый тур конкурса красоты, пока нет работы. Но девушки запротестовали — не тот товарный вид. Катя, не в силах справиться с наплывом больных, выдавала направления в районную больницу.
Два дня лил дождь, и два дня студенты не выходили в поле — лечились, сушились.
На третий небо очистилось, и распахнулась такая яростная синь, какая бывает только в июне. Настроение у бойцов сразу поднялось, в автобус, отвозящий их в поле, входили с шутками, забыв про хилый завтрак.
— Сегодня юбилейная дата: ровно половина срока! — подсчитал Галкин. — Объявляется конкурс под девизом "Лучше двадцать раз по разу, чем ни разу двадцать раз".
Хоть и жаловались студенты, что их юмор совсем отсырел от осенних муссонов, однако предложения посыпались почти сразу:
— В двадцатый раз командир ССХО пожаловался: "Никакой дисциплины. Ну, ни-ка-кой!"
— В двадцатый раз Бобу дали совсем не Бобову делянку.
— В двадцатый раз Галкина спросили, чей же он, в конце концов: Зойкин, Катькин или уже Танькин?
— В двадцатый раз переходящий торт "Сюрприз" перешел к Мироновой-старшей.
Праздничное настроение прибавило и поле: едва ребята высыпали из автобуса, как увидели приятный сюрприз — два громадных оранжевых комбайна и прицеп с кучей пустых мешков.
— У-у, мешки! — загудел хор приветственных голосов.
— У-у, техника! Обвал!
— Комбайн пришел на смену студенту!
— А комбайнеры-то, комбайнеры! Один другого краше!
— Так это же Вася! — Нефертити толкнула сестру. — Помнишь, на танцах?
Водители этих огненных махин спрыгнули на землю и зашагали к сестрам — оба такие же рыжие и похожие друг на друга, как их комбайны. Только у второго в отличие от Василия не было на лице веснушек.
— Вы, случаем, не братья? — спросила Нефертити, подавая Васе руку.
— Братья, — Василий просиял всеми своими веснушками. — Вот познакомьтесь: это — Иван, с города подмогнуть приехал. А они — сестры, — кивнул на Мироновых, явно радуясь такому совпадению.
— Родные? — усомнился Иван, недоверчиво переводя взгляд с Нефертити на Зою.
Галкин, грозно глядя из-под черного сомбреро, решительно двинулся в их сторону. Но у дороги затарахтел директорский "газик", и комбайнеры заспешили к своим машинам.
Командир распределил бойцов по огневым точкам, кого — на комбайн, кого за комбайном, кого — подчищать вчерашнее поле. Там, правда, осталась лишь неотличимая от комьев земли мелочь, но другого вскопанного поля не было, и пришлось озадачивать бойцов "мелочевкой". Туда послали девушек и не занятых за комбайном ребят: эта работа считалась намного легче, чем подбирать клубни за быстро движущейся техникой. Наиболее слабых пустили на комбайн — сидеть не стоять, а тем более не бежать за машиной. Нефертити, конечно, устроилась первой — села ближе к кабине водителя, на железном уступе в виде скамейки, тянувшейся по обеим сторонам траспортерной ленты. Сестра заняла место напротив. Галкин тоже было сунулся наверх, вслед за Таней, но девушки его оттуда сбросили.
— Совесть-то у тебя есть, Галкин?
— Конечно! Сколько надо-то — кило или два? А ты, Нефертити, могла бы со мной повежливее.
Но сидячее место все же освободил, встал за комбайном.
— Сырая больно земля, — покачал головой Вася, залезая в кабину, — ну да ладно, авось не застрянем!
Посмотрел на Таню и еще раз вздохнул:
— Больно сырая…
Оранжевый гигант крупно вздрогнул и, сотрясаясь всем своим многотонным железным телом, поплыл по полю. Второй, украшенный, как и первый, шестеркой девушек, тоже отчалил от края поля. Бойцы, меся резиновыми сапогами вязкую коричневую грязь, тронулись за набирающими темп машинами.
Комиссар шел сбоку — следил за качеством подборки.
— Чище, чище подбирайте, — советовал, переходя от одного комбайна к другому. — Галкин, смотри, сколько за собой оставил!
— Враги подбросили, Александр Витальевич.
Комиссар двинулся к другому полю, где за подборкой "мелочевки" присматривала Анна Ивановна.
Техника есть техника: с комбайнами жизнь показалась намного веселее, студенты это сразу почувствовали. Однако веселье продолжалось недолго: машины, не проработав и часа, встали.
— Я же говорил, земля сырая, — будто с упреком напомнил Васенька, спрыгивая на землю.
Шатаясь, посыпались с комбайна девушки.
— Ну и техника! Полный вперед! — охала, сползая с железной скамейки, Нефертити. — Трясет, словно в камнедробилке.
— Сама виновата, — мстительно улыбнулся Галкин. — Я ж предлагал…
Командира и комиссара волновали другие проблемы: чем занять бойцов на оставшиеся шесть часов рабочего времени? Мелочь уже почти подобрали. Над опушкой стали подниматься голубые дымки костров. Тут к ним снова заглянул директор. Командир заметил, что он против обычного не слишком торопливо выпрыгнул из своего "газика" и направился в их сторону: понял, в чем дело.
— Так что? — с тайным злорадством подследственного, уличившего своего обвинителя в подделке документов, спросил Игорь Павлович. — Фронта работ, как нам обещали, не обеспечили…
Председатель глянул на застывшие посреди поля комбайны поманил пальцем одного из братьев, Василия, приказал:
— Отцепи трактор, сгоняй за вилами. — И, повернувшись почему-то к комиссару, извиняющимся голосом объяснил: — Сегодня вилами поковыряете — техникой тут сейчас не возьмешь…
— Вилами? — возмутился Александр Витальевич. — Да наши студентки их и поднять-то не смогут.
Но директор уже заторопился к своей машине.
Василий потопал к своей — выполнять директорский приказ. Привез рабочий инструмент быстро и в достаточном количестве. Однако распределить его оказалось не так-то просто: вил оказалось гораздо больше, чем рук, желающих их заполучить.
— Их что, в мартенах отливали? — охнула Нефертити, откровенно кокетничая с комиссаром. — А вы не боитесь нас вооружать, Александр Витальевич?
— Кокетничать с начальством — аморально, — осадил Галкин, со значением взглянув на Нефертити. И, повернувшись к комиссару, провозгласил: — У меня рацпредложение. Мы, то есть наша бригада, до обеда обязуемся выполнить норму, а послеобеденное время — наше. Идет?
