— Ну не так уж все мрачно. Международные связи зато усиливаются — берлинскую картошку скоро кушать будем.

— Вместо берлинского печенья! Даже Смоленск на валюту картошку покупает, читали? Миллионы золотом тратим, а каких-то там тысяч рублей, чтобы овощехранилища построить, не находим. Не вредительство ли это? — Нефертити распрямилась. — А насчет международных связей вы совершенно правы. Мой дядька погиб в боях за Крым. А теперь мы его — без единого выстрела иностранцам отдаем. А остальное? Всякие совместные предприятия и акционерные общества — это что? Мой батя матери пантокрин в этом году искал — после операции он ей вот как нужен! Черта с два нашел, пока в Якутию к оленям не слетал. Да и то — с большим трудом добыл, потому что американцы там целый завод строят. Они нам — железки, мы им — оленей. А также — лес, газ, нефть. Все чрево земли-матери выкачали. Раздели ее, обстригли, голой по миру пустили, с протянутой рукой, — далеко отшвырнула попавшийся вместо клубня булыжник. — А потом тот же пантокрин, ту же бумагу у Америки на валюту покупать будем. Не говоря о всякой там пластиково-капроновой дряни.

— Сами не умеем перерабатывать, пусть хоть американцы, — выдавила Полина.

— А что мы умеем? Что? Митинговать? — Миронова зло швыряла в корзину осклизлые клубни. Вдруг ее рука замерла, взгляд беспомощно приклеился к другому концу поля. — Не хотите попить, Полина Васильевна? — спросила, выпрямляясь. — В горле пересохло.

И, громко чавкая резиновыми сапогами, Нефертити направилась к бидонам. Полину жажда не мучила, но отказать Мироновой было неудобно.

— Только портить умеем, разрушать. Потому что мы варвары. И обожаем свое варварство, наслаждаемся им…

Нефертити замолчала, сосредоточенно шагая по полю. Этот его необработанный участок с полегшими стеблями увядшей картофельной ботвы чем-то напоминал Полине картинку из школьного учебника по истории Древней Руси, где изображено поле брани: "…и наших полегло на том поле — тысяча, а врагов — тьма…"

Пожухлая ботва источала пряный запах тлена.

Галкин и Зоя уже мелькали меж берез, удаляясь к лесу. Нефертити с ненавистью выплеснула воду, сделав всего один глоток.

— Все отравлено, испоганено: вода, земля, культура, нравственность. Вы заметили, что тут птицы не поют? Ни одной на всем поле — даже галок нет. Войны не надо — сами вымрем.

Ветер рванул пленку, взметнув ее грязным парусом, брызнул в лицо холодной липкой водой. Нефертити бросила прощальный взгляд на опушку и повернула назад.

— Мы в этом году на Черном море отдыхали. Там почти все пляжи закрыты — говорят, где-то прорвало канализацию. Никак очистить не могут — который год! Пьем собственные испражнения, каково!

— Вместе с родителями отдыхали?

— Куда от них денешься. Галкин говорит: вырвать свободу у родителей — все равно что отнять кость у собаки.

— Галкин, я слыхала, талантливый парень?

— Ну? — снова насторожилась Нефертити. — Талантливый. Особенно в постели.

— Таня, как вы можете! Любовь — это же…

— Любовь? Любовь! — фыркнула Миронова. — Ой, держите меня пять человек — любовь!! Да кому она сейчас нужна, эта любовь? Техника, Полина Васильевна, простая техника. Вы что, не знаете, как это делается?

Полина покраснела.

— Нет, я не совсем то имела в виду, — виновато поправилась Миронова. — Любовь — это слишком утомительно. Зачем? В наш-то век? Век демократии и хозрасчета! "Без всяких эмоций", — как говорит Галкин.

— Демократия, — раздумчиво повторила Полина, с удовольствием отрываясь от клубней. — Трудновато дается нам сия наука.

— Так мы ж и учиться уже разучились! А демократия — наука.

Она быстро швыряла тяжелую от налипшей земли картошку, не давая Полине передохнуть.

— Вы не устали, Таня? — забеспокоилась Полина, глядя, как быстро наполняется очередная корзина. — Отдохнуть не хотите?

— Нет! — резко ответила Миронова. — Я обязательно выполню норму! Сделаю им это чертово изобилие! И гляну, как они будут бороться…

"Изобилие для нас хуже голода", — вспомнила Полина какую-то телепередачу.

После холодного мрачного поля, после дождя и ветра возвращение в лагерь казалось светлым праздником. Наспех сполоснув в большом корыте перед столовой сапоги, не заходя в корпус, студенты бежали скорее внутрь — не столько к хитрому Петиному ужину, сколько к теплу, свету, цивилизации.

Сваленная в кучу мокрая одежда вскоре начинала дымиться густым терпко пахнущим паром. Все столпились у свежей "молнии", обсуждая последние новости.

— Опять Нефертити все рекорды перекрыла!

— Конкурс красоты отменяется, "Мисс Картошка" уже есть!

— Слушай, Тань, имей же совесть! С твоими темпами у начальства "Сюрпризов" не хватит!

— Хочешь всю Россию нитратами закормить?

— Наоборот! В мешках-то картошке сподручнее гнить! — взял Нефертити под защиту Боб Беспутнов: — Зря бочку на человека катите.

— Все мы под Бобом ходим, — не остались в долгу студенты.

Не успели рассесться за столами, как к зданию, коротко посигналив, подкатил забрызганный грязью голубой "Жигуль". Игорь Павлович вышел встречать гостя, секретаря парткома института.

— Жаль, скат подвел, — сокрушался секретарь, поднимаясь с командиром по лестнице. — Хотел на поле успеть.

— Главное — на ужин не опоздали.

Потирая руки — руль-то холодный! — секретарь прошел в столовую, сел за стол. Студенты с интересом наблюдали, как он отнесется к ужину — треске с вермишелевым гарниром.

— А что? Очень вкусная вермишель, — похвалил, набив рот. — А треска вообще блеск! Ее ведь почти всю уже выловили, так что скоро и такой не будет.

Но, когда студенты разошлись, в тесном кругу преподавателей стал снимать со всех стружку:

— Что ж это вы студентов вермишелью закормили? Уже жалобы посыпались: три раза в день вермишель да рыба, рыба да вермишель.

— Директор обещал мясом отоварить, но… — слабо защищался командир.

— Надо требовать!

— Директор говорит, надо зарабатывать.

— Так в чем же дело? — иронично улыбнулся секретарь. — В старые времена, когда — из-под палки — это еще понятно Но теперь-то сельхозработы на добровольной основе! По доброй воле поехали!

Несмотря на бурлящие вокруг перемены, парторганизация в их институте не утратила своей руководящей роли. Поэтому секретарь мог позволить себе и иронию и выговор — рядовые члены партии, он знал, сильно возникать не станут.

— Ну ладно, — произнес уже добродушнее, — пошли глянем, как студенты проводят досуг. К конкурсу-то готовятся?

На первом этаже народу было мало — студенты отдыхали в корпусах, набираясь сил для танцев в дискотеке. Галкин с Беспутновым настраивали свои "блиц-гитары", Нефертити вяло постукивала одним пальцем по клавишам старого пианино, кто-то смотрел телевизор. Натренированно-бодрым голосом диктор сообщал:

— …Перестраивается и оборонная промышленность, нацеливая свои мощности на переработку сельскохозяйственной продукции. Не крылатые ракеты, а чипсы, картофельные котлеты и другие изделия…

— Ой, опять про картошку! Надоело! — Зоенька подошла к телевизору, собираясь переключить программу.

— Оставь, интересно же! — попросила Нефертити и тут же, аккомпанируя себе на расстроенном пианино, стала импровизировать:

Уже не делаем ракеты

И не тревожим Енисей,

Но, как и прежде, по котлетам

Мы позади планеты всей.

— Это, очевидно, называется "поэтом можешь ты не быть"? — улыбнулся Игорь Павлович, беря секретаря под локоть и направляясь с ним к двери.

— Постойте, постойте, — окликнула их Зоя. — Тут как раз про канадских фермеров передают. Они разоряются, потому что слишком много производят, девать некуда.

— Нам разорение не грозит, — подмигнул Зое командир.