Лето так коротко, а мы тратим его совершенно бессмысленно. Например, мы, европейцы, любим ездить в так называемый купальный отпуск. Эта традиция уходит корнями в детство, когда купание было лучшим, что могли представить себе родители о том, что могут представить себе их дети. И теперь, во взрослом состоянии, мы уже не можем представить себе ничего другого.

Ведь в доисторические времена поверхность Земли была затоплена сплошными вечными морями. Потом, к нашей радости, они схлынули, так что между ними можно стало более-менее удобно жить и без плавательных перепонок на конечностях. Я сомневаюсь, что все было задумано так, чтобы мы в свободное время опять все собирались вокруг уцелевших водоемов, чтобы по нескольку раз на дню спасаться от личного пересыхания. Естественно – прекращение боли ощущается как нечто приятное. Но надо бы посмотреть на временно́е соотношение: сколько часов нам приходится поджариваться, чтобы потом на несколько минут освежиться?

Сам я вырос на юге Вены между двумя бассейнами – Лааэрберг и Амалиен. Ради устойчивого положения в обществе мне приходилось регулярно посещать оба искусственно заложенных водоема – один летом, другой зимой. Бассейн Амалиен представлял собой куб хлора, законсервированный в грибковом рассоле и втиснутый в архитектурные формы района Фаворитен. Будучи приверженцем движения в поддержку непловцов, в детстве я проводил там не самые лучшие часы моей жизни. Ибо в стороне от детского лягушатника, то есть в более голубых и глубоких емкостях, мне всегда недоставало для соприкосновения с дном тех сантиметров, которые всегда были в моем распоряжении наверху. Короче, я захлебывался. Правда, мой старший брат присматривал за мной, но что он мог сделать, если моя голова постоянно бесследно скрывалась под водой? После этого на уроках химии учителю можно было уже ничего мне не рассказывать про вкус хлора.

Летний Лааэрбергский бассейн напоминал венский район Фаворитен в плавках, из карманов которых торчали пластмассовые расчески, то есть он был культурным шоком. К кульминациям причислялось пребывание на так называемых деревянных лежаках, где из-за каждого движения обливаешься потом и норовишь посадить очередную занозу. А еще было весело щекотать босой ногой на травке пчел или ос, пока они не начинали мстить, или стоять на пластиковом полу кафе, наблюдая, как шарик шоколадно-земляничного мороженого, которое обронил твой предшественник, тает между пальцами ног. Да и в пролитом кетчупе для картошки фри тоже приятно было пошлепать. То и дело к ступне прилипала уже расплывшаяся жвачка-«базука». При хорошем уходе она могла продержаться на подушечках стопы несколько дней. А когда в голову не приходило больше ничего из развлечений, ты шел в воду, где остальные 1300 купальщиков тебя совсем не ждали.

С этой точки зрения отпуск на озерах Каринтии и впрямь был отдыхом, о котором объявляли дома еще за несколько месяцев – отдыхом от купания в Вене. Конечно, тогда мне не хватало той критической отстраненности, которая теперь позволяет мне заметить: это было скучно. Главным образом я лежал на травке и читал «Бесси»[22] или «Фикс и Фокси»[23], пока не начинала слезать кожа. Перед этим она, конечно, становилась красной. Потом, когда было уже поздно, надо было (дать) обмазать себя слоем крема. Если от жары уже ничего не помогало, то я шел в воду, чтобы намочить плавки и потом заменить их на сухие – разумеется, так, чтобы людям некуда было от тебя отвернуться. При этой процедуре меня прошибал такой пот, что впору было снова идти в воду. Так проходил весь отпуск.

Когда наступил возраст, по достижении которого средства позволяют отдыхать на курорте Езоло и на намывном песчаном острове Гензехойфель на Дунае, главными спутниками отпуска стали песок и соль. Один царапал, другая щипала, и то и другое идеально переносилось с кремом Delial. Что еще человеку нужно, если у него есть 35 градусов по Цельсию, какая-никакая закуска (пара кружек в тени или пара стаканов рецины[24], куба-либры, сангрии, анисовки, ракии – смотря где ты очутился) и соломенный мат на пляже? Когда в вечерних сумерках, превратившись в огненно-красный соляной столб, ты выходил из комы, разбуженный то ли собственным скрежетом зубовным, то ли тем, что из ушей сыпался песок, ты, хотя и не мог с уверенностью сказать, где именно умираешь от жажды, поскольку мозги у тебя сварились на солнце всмятку, – но ты все равно почему-то был настроен идиллически, а на пляже к этому моменту почти никого не оставалось. Кроме того, уже вовсю начинался прилив, и можно было одновременно и купаться, и продолжать чахнуть лежа, и пылать страстью навстречу закату солнца. Впрочем, это совершенно неважно: к концу отпуска все равно выглядел отдохнувшим, потому что третий слой кожи как-то сжалился над тобой и согласился воспринять загар и излучать ту естественную смуглость, ради которой и совершались эти морские мистерии Страстей Господних. Ведь «хороший загар» десятилетиями был мерой всего летнего отпуска. Тем самым цель сезона была достигнута, и можно было, наконец, лететь домой.

Сегодня, когда Европа становится все дороже и мало кто может себе позволить не предпринимать далекое путешествие на Карибское море, купальные отпуска, к сожалению, окончательно утратили смысл. Старый добрый загар вдруг перестали принимать в расчет. Во-первых, солярий придает вашей коже более золотой оттенок, а во-вторых, он добивается его за каких-нибудь полчаса, а не за две недели. В-третьих: мудрые белые люди остаются бледными. Потому что идут злые слухи, будто солнечные ожоги не особенно-то полезны коже. Аргумент, что кожа все равно слезает, кажется, пока не действует.

Вывод: купаться бессмысленно и больно. Спасибо за внимание. А теперь – все в Вальдфиртель.

В эти дни у восьми миллионов австрийцев начинается учеба в школе. О'кей, грудничков, пожалуй, исключим, но и они, наверное, заранее что-то подозревают. Так как начало школы – это не частное дело тех, кто идет в школу, а всеохватывающий синдром, внезапное пробуждение душевной болезни. Она говорит нам: прошло время, когда мы забывали, что у нас все хорошо. Теперь начинается время, которое приложит все усилия, чтобы у нас все было плохо. Свою первую кульминацию оно празднует на Рождество. И как раз в эту сторону мы отныне и движемся.

Вдохните же этот воздух, который отдаленно напоминает о зное уже забытых летних дней: это и есть школа. Птицы начинают пронзительно рычать. Плоды на деревьях посинели от холода и стали похожи на сливы. Под деревьями лопаются колючие палицы – и из них выкатываются коричневые каштаны. Скоро начнутся сбор листьев и вклеивание их в тетради по природоведению. Словом – школа.

Дождь придумали для того, чтобы нам не взбрело в голову искать счастья на воле. Поэтому ближайшие полгода мы проведем в отапливаемых помещениях с искусственным светом. И нельзя будет ни болтать, ни слоняться.

Есть преимущества в том, чтобы не быть знаменитым. Во-первых, тебе каждую неделю не улыбается собственное лицо со страниц журналов, в которых таких же улыбчивых традиционно наказывают дебильными текстами. Во-вторых, ты обладаешь сравнительно небольшой суммой денег и разумно малыми кредитными возможностями, которые взрываются уже оттого, что ты разок невзначай подумал об автомобиле.

В-третьих – давайте посмотрим на Барри Манилоу[25] («Mandy», «I Write the Songs», «Copacabana»). Вы подумали: парень смог. Ошибка: он войдет в историю, прославившись тем, что в возрасте 56 лет запутался в своих виллах. Он ошибочно предположил прошлой ночью, что он находится в своем доме в Малибу (где вход в спальню – справа), когда, повернув не туда, налетел на каменную стену своей виллы в Палм-Спрингс. Манилоу так и остался лежать со сломанным носом. Теперь ему посвящены заголовки во всех журналах мира.