«В свои сорок четыре года я в этом мире совершенно одинок, – погрузился в размышления инок. – Моя семья – это монашеская братия, но она далеко. Мать погибла в геологической экспедиции, когда мне было всего восемь. Отец после этого много пил. Он умер, пока я воевал в Афгане. Друзья афганцы тоже спились или с ума посходили, а новых друзей я так и не завел. Жен и детей не было, так получилось. Любовницы давно про меня забыли, и слава Богу. Получается, единственные, кто про меня не забыл, – это Катя-Гретхен да Петя-Батон. Смешно. Бывшие сутенерша и вышибала – достойные наследники созданной мной империи. Прыткие ребята оказались, особенно Катя. А я думал, Князева увижу на ее месте. Странно. Куда он делся? Ведь это он, скорее всего, меня тогда заказал. А я хоть и выжил, но вышел из игры. Путь к его единоличной власти был расчищен. Так что же случилось? Странно… Родных у меня нет, поэтому не удивительно, что из-за меня взяли Неониллу. Точно просчитали, что за монахиней я с гор спущусь, – Лазарь разволновался. – Это я в своей прошлой жизни на нее бы наплевал, а теперь не могу: «Русские своих на войне не бросают» – правильные слова. А войне этой конца и края не видно. Нужно придумать что-нибудь! Что? Я-то ладно, пусть убивают. А Неониллу нужно срочно выручать, пока ее не покалечили. Но как? Где они ее прячут? Конечно, не на той даче, где сами сидят. Может, потрясти шофера? Старец советовал не применять силу. А как быть? Только этот парень скорее всего ничего не знает про Неониллу. Они бы его тогда со мной один на один не оставили. Водила простой…».

– Давно у этих работаешь? – стараясь казаться спокойным, спросил водителя Лазарь.

– Месяц как устроился.

– Не видишь, что бандиты?

– Какие они бандиты? – засмеялся парень. – Все законно. У меня трудовая книжка есть, и в военном билете отметку сделали, что я приписан к военизированной охране. Оружие и всякие там секреты – это в любом серьезном бизнесе в порядке вещей. Легально же… Не знаю, мне нравится! – он самодовольно и мечтательно улыбнулся.

– Смотри, чтобы тебе билет на тот свет не выписали… – предупредил Лазарь и хотел добавить: «Как мне когда-то», но сдержался. Парень и без того удивленно на него оглянулся и пожал плечами. На этом разговор закончился.

«Понятно, – подытожил про себя Лазарь. – Другого я и не ожидал от этого пацана. Нужно дальше думать. Времени нет. И ведь из-за меня это все! Вот что плохо. Как я себе прощу, если с Неониллой что-то случится?! Да и сейчас уже каково ей! А ее родителям. Господи… Я думал, все тогда кончилось, но выходит, мое прошлое всегда стоит за спиной. И его тень в любой момент может накрыть не только меня, но и невинных людей».

Через пятнадцать минут они въехали в Москву.

– К какому метро везешь? – поинтересовался Лазарь.

– К какому хотите. Тут все недалеко: Тушинская, Сходненская, а могу и подальше, до Сокола подкинуть.

– А ну-ка остановись у этого храма! – неожиданно скомандовал Лазарь. – Сегодня всенощная под Преображение. Пойду молиться. Других вариантов мне твои хозяева не оставили.

Отпустив машину, Лазарь вошел в церковь. В притворе было прохладно, но в самом храме прохлады не чувствовалось из-за большого скопления людей. Оказалось, что Лазарь попал на престольный праздник: храм именовался в честь Преображения Господня. Инок вспомнил, как у них в горах на Преображение отец Салафиил с братией освящали фрукты. А один раз он спускался на праздник Преображения в Сухуми, в кафедральный собор. Тогда длинный стол в центре собора был уставлен корзинками и пакетами с фруктами, и на вершине каждой такой горки фруктов возвышалась свеча. Это радовало глаз. Вот и сейчас радостное настроение праздника коснулось души Лазаря, и он приободрился, отвлекшись от тяжелых мыслей. «Как хорошо здесь», – подумал он.

Высокий, статный инок привлек к себе всеобщее внимание. Вскоре прислужник от имени священника пригласил Лазаря в алтарь.

– Откуда сам-то? – поинтересовался священник.

– Из Абхазии.

– Пустынник, что ль?

Лазарь кивнул головой.

– И замечательно! Давай с народом помолись. А то, поди, одичал в горах, – улыбнулся священник. – Что делаешь в Москве? По делам приехал?

– Знакомых повидать.

– И отлично! Не имей сто рублей, а имей сто друзей, – одобрительно улыбнулся священник. – Ну, все, начинаем службу.

* * *

Для родителей инокини Неониллы, тяжело переживших уход единственной дочери в монастырь, большой отрадой стала Ангелина. Сейчас ей было только-только за двадцать. Она приехала в Москву из далекой провинции. В столице попала в серьезный переплет. Неонилла, словно родная сестра (она была лет на шесть-семь старше), приняла активное участие в судьбе новой подруги. Когда той пришлось на время покинуть Москву, инокиня, отпросившись из монастыря, отправилась с ней в Иркутск. После возвращения в столицу Ангелина, благодаря Неонилле, обрела надежный приют в просторной квартире ее родителей на Тверской.

Здесь-то на кухне и проходила сейчас беседа, в которой принимали участие Елена Сергеевна – мать инокини Неониллы, Ангелина и Сергей Сергеевич Полурадов, полковник погранвойск в отставке, брат Елены Сергеевны. Он приходился дядей инокине Неонилле и называл ее по мирскому имени Надей.

Сергей Сергеевич пил крепкий кофе из чашечки китайского фарфора и пытался разобраться в случившемся.

– Лена, ты не переживай. Подробно объясни, – уже по третьему кругу спрашивал Сергей Сергеевич сестру. – А то «Помоги!» да «Помоги!». А как я тебе помогу, если ты меня совсем запутала?

Но вместо членораздельного рассказа Елена Сергеевна, опять заплакала:

– Не могу я… Ангелиночка, расскажи дяде Сереже.

Ангелина с убитым видом сидела и смотрела в окно на Тверскую улицу, где текла и бурлила безудержная автомобильная река.

– А что я могу рассказать, дядя Сереж? – обернулась она к полковнику. – Ну, после того, как Неонилла пропала… Ну, когда мы ее не дождались из монастыря. Причем она позвонила, что выезжает, а сама пропала. Так вот, в тот же день вечером меня на улице остановил какой-то тип и сказал, чтобы я передала отцу Серафиму… Это тот батюшка, который в Подмосковье служит, он меня крестил несколько лет назад. Чтоб я отцу Серафиму сказала, что Неониллу взяли заложницей за Жана Замоскворецкого. Может, помните, несколько лет назад был шум в Москве, когда убили этого самого Замоскворецкого, по кличке Жан. Он был крутой. А Жан-то спасся и скрывался, но только это была тайна. Все думали, что он убит. Так получилось, что отец Серафим, Неонилла и я знали, что он жив. Но мы с Неониллой не знали, где он прячется, а отец Серафим знал. Тип, который подошел ко мне на улице, говорит, мол, скажи священнику, что мы Неониллу отпустим, если Замоскворецкий вернется в Москву, у нас к нему есть разговор. Я испугалась и сначала тете Лене ничего не сказала, – девушка кивнула на Елену Сергеевну, – а поехала к отцу Серафиму и рассказала все ему. А он сказал, чтобы я не боялась и всю правду рассказала тете Лене, и чтоб мы верили и молились, а он поедет срочно к Замоскворецкому и все ему передаст, и все будет хорошо…

Елена Сергеевна, потихоньку плакавшая во время повествования Ангелины, разрыдалась и вышла из кухни.

– А милиция? – спросил Сергей Сергеевич. И сам же ответил: – Ищет. Но только не там, где нужно, а там, где сказано. А уж сказано в данном случае – наверняка, это будьте спокойны. Потому что если бы искали не там, где сказано, а там, где нужно, то нашли бы уже. Одна надежда теперь могла бы быть на Замоскворецкого. Слышал я о его делишках, как же… И потому такой надежды у меня, к сожалению, нет.

Полковник помолчал, смахнул с усов капельку кофе и грустно добавил:

– На войне, как на войне. Ладно, нужно будет переговорить кое с кем.

* * *

Инокиня Неонилла напоминала живую куклу. Ее лицо было неестественно белым, губы казались слишком алыми, а круги под глазами слишком темными. Она лежала на кровати в закутке, отгороженном от остальной комнаты одеялом, подвешенным под потолок. Рука инокини безжизненно свисала, глаза были полузакрыты, губы что-то шептали. Дышала она тяжело и прерывисто.