В целом, в замке царило непривычное ее взгляду запустение: старинная мебель была покрыта толстым слоем пыли, на серебряных канделябрах теперь властвовали пауки, соткав вокруг тонкую пелену паутины, а в ноздри ударял тлетворный запах плесени и сырости, сопутствующий заброшенным домам.

Протянув руку застывшему на пороге Дракуле, Анна ввела его в замок, когда-то слывший обителью грозного владыки Трансильвании. Судя по всему, вампир не чувствовал дискомфорта от направленных на него с иконостаса взглядов, но все же решил положить и распятие, и иконы, к которым принцесса даже боялась прикоснуться, помня мучительный ожог от креста, в деревянный ящик, стоявший у входа. Туда последовали лик богоматери с младенцем Иисусом на руках, святая троица, образ Спасителя, мраморные изваяния апостолов Петра и Павла и десятки других икон, пока, наконец, на священном пьедестале не остался единственный образ. Образ архангела Гавриила, взирающего на них своими карими глазами с каким-то молчаливым сочувствием и пониманием. Запечатав коробку, вампир небрежно задвинул ее под стол, осматривая зал.

— А эта икона? — поинтересовалась Анна, глядя на образ божественного воина.

— Не вижу необходимости! — коротко ответил вампир. — Не бойся, он тебя не тронет!

— Но почему ты не убрал его?

— Должно же в этой обители остаться хоть что-то святое! — усмехнулся он.

Расспрашивать дальше Анна не решилась, хотя, по ее мнению, имя одного из предводителей небесной рати, уж слишком часто всплывало за последние дни, но вскоре девушка и вовсе об этом позабыла, искоса наблюдая за своим спутником.

— С удивлением вынужден отметить, что с тех пор, как я покинул этот дом, здесь практически ничего не изменилось! — проговорил Владислав.

— Видимо, никто в нашем роду не любил перемен! — подходя к нему, отозвалась принцесса.

Оставив позади гостиную и обеденный зал, они прошли мимо кабинета, где висело огромное полотно с картой, закрывавшее всю стену, которое Владислав даже не удостоил своим вниманием, пройдя на жилой этаж, а после поднявшись в библиотечную башню.

— Зачем мы сюда пришли?

— А зачем приходят в библиотеку? За книгами, разумеется, — отозвался граф, ощупывая стену за старым гобеленом, не обращая никакого внимания на изумленный взгляд Анны. Найдя на стыке между каменными стенами небольшую нишу, вампир надавил чуть сильнее, а потом метнулся к противоположной стене, где, издав негромкий щелчок, открылся небольшой тайник, в котором, завернутый в бархат, лежал ветхий манускрипт.

— Что это? — с изумлением проговорила Анна.

— Еще при жизни я увлекался магией и алхимией. Этот свиток был куплен у одного араба-чернокнижника. Он уверял, что здесь содержатся самые сильные заклинания этого мира, сейчас бы нам это пригодилось, — проговорил граф, но, развернув пергамент, раздосадовано отбросил его в сторону. Должно быть, во время весеннего паводка или сильного дождя, а может еще от какого-то катаклизма, по стенам потоками стекала вода, смывшая с листа древние письмена.

— Нет, я не об этом, — не обращая внимания на его манипуляции, проговорила Анна, устремив взгляд на картину в стене с изображением сражения между вампиром и оборотнем.

Очевидно, разгадав тайну убийства Дракулы незадолго до своего исчезновения, Карл оставил в доме подсказки для тех, кто придет исполнить священный долг после него.

— Я никогда не видела ее…

— Я думаю, ты не знаешь и половины секретов, которые хранят эти древние стены, — равнодушно заметил вампир.

— Здесь надпись на латыни, — проговорила принцесса, чьи познания в этом языке были достаточно скромны. Взяв в руки словарь, она стала пытаться перевести, но Дракула, наизусть зная священное пророчество, даже не взглянув на картину, произнес:

— Человек, что душою чист и что молится даже во сне, может зверем стать, когда сам аконит зацветет при полной луне. Когда ночью сменится этот день, воспарит он в поисках крови, как всадник на резвом коне.

— Это пророчество о том, как можно тебя убить, — будто пораженная молнией, воскликнула Анна. — В легендах говорилось о том, что тебе нанесет смертельный удар Левая Рука Господа. Это оборотень! Ван Хелсинг! Все было предопределено столетия назад.

— Да, ты права, не любому оборотню дано меня убить, лишь своему верному воину, Левой Руке, Господь дал такое право. Но, к сожалению для Гэбриэла, и к счастью для меня, этот момент безвозвратно потерян. Оборотень для меня опасен лишь в первое полнолуние, когда моя власть над его сознанием недостаточно крепка, но сейчас он уже ничего не сможет сделать.

— Подумать только, столетия поисков возможности изничтожить тебя, а ответ был всегда рядом, — задумчиво произнесла Анна.

— Неужели Вас, принцесса, расстроила эта новость? — с ехидством проговорил он, поднимая на девушку свои глаза.

— Я поражена тем, сколь слепы мы были все это время. Подсказка была так близко, достаточно было лишь протянуть руку…

— Близорукость — удел смертных. Они редко замечают очевидное. И все же… — повернув девушку к себе и обхватив ее плечи, протянул вампир, — раскаиваешься ли ты в том, что эта истина не открылась тебе раньше? Тогда, когда еще были живы твои близкие, тогда, когда ты была человеком?

— Нет, — после непродолжительного молчания отозвалась она. В ту секунду по его лицу скользнула легкая улыбка, и, заключив девушку в кольце своих рук, граф прижал ее к своей груди. — Но каждый раз, закрывая глаза, — продолжила Анна, заливаясь слезами, — я вижу их осуждающие взгляды, и душу сковывает льдом. Мне не хватает их, но хуже всего то, что мы уже никогда не встретимся ни в одном из миров.

— Прости меня! — едва слышно проговорил он, гладя ее по голове, как маленькую девочку. — Горевать о тех, кого ты любил и потерял — нормально. В этом природа разумных существ, но беда в том, что ни одна междоусобная война не обходится без жертв. Здесь нет виновных и правых, ибо каждый совершал поступки, о которых впоследствии жалел. Эти грехи копились и множились, скатываясь в огромный снежный ком, в центре которого была заключена душа. Каждый из нас защищал свою жизнь и свое будущее. Это влекло за собой смерть и месть, и жизнь шла по замкнутому кругу. Ненависть сама по себе — это невероятная сила, а ненависть, приправленная чувством долга перед Господом и своими предками, может горы своротить. Это и пытались доказать многие поколения нашего рода. Раньше ты видела лишь одну сторону луны, ту, что постоянно повернута лицом к земле, теперь все иначе — тебе открылась ее оборотная сторона, та, что веками находилась в тени, но и в ней есть своя прелесть. С годами боль не утихнет — время не лечит, оно лишь стирает воспоминания и создает иллюзии, заменяя горечь успокоением, но со временем приходит понимание многих поступков. И я надеюсь, что когда-нибудь ты сможешь это понять и простить.

— Я понимаю и прощаю, — проговорила она, поднимая на него глаза, полные слез, — но не могу забыть!

— Над этим властно только время! — проговорил он, запечатлев на ее губах легкий поцелуй. — А теперь ты позволишь мне ненадолго отлучиться?

— Куда?

— Так же как и ты, я хочу проститься со своим прошлым!

Анна лишь легонько кивнула головой, опускаясь в старое кресло. Мир вокруг нее менялся с такой быстротой, что она едва успевала меняться вместе с ним. Порою ей казалась, что какая-то невидимая рука играет их судьбами, ради собственной забавы ломая жизни, кружа в неустанном водовороте событий и с интересом наблюдая за тем, кто сможет выбраться на сушу, а кто захлебнется под тяжестью преград. Жизнь теперь представлялась ей, как великая игра высших сил, а вампиры и оборотни, люди и ангелы — это лишь фигуры на шахматной доске, олицетворяющие непрекращающуюся битву добра со злом. Их, как безвольных кукол, двигали по клеточкам высшие игроки, наблюдая за разыгрываемой перед ними трагедией.

Когда девушка смогла прервать цепь этих горьких размышлений, графа уже не было рядом. Видимо, она настолько погрузилась в эти мысли, что даже не заметила, как осталась в одиночестве. Поднявшись с кресла, девушка направилась в свою комнату, надеясь, что хотя бы в окружении родных стен сможет обрести покой, но спасения от мрачных дум не было и там, поэтому она решила в ожидании занять разум чем-то отвлеченным и направилась в кабинет отца, пытаясь найти успокоение в счастливых воспоминаниях о своей смертной жизни.