========== Архангел Гавриил ==========

Вся его жизнь была похожа на постоянное бегство за невидимой целью, которая ускользала от него каждый раз, когда он пытался до нее дотянуться или ухватиться за эфемерный шлейф видений, следовавших за ним по пятам независимо от того, куда он направлялся. Битвы далекого прошлого, отчаянные крики умирающих, для которых он был проводником в загробный мир и божественный свет — эти сны являлись к нему в ночи́, но, подобно химерам, рассеивались с первыми лучами солнца. Прошлое, которого он не помнил, не желало его отпускать, костлявой рукой ухватив за горло и с каждым днем все сильнее сжимая свою хватку.

Раньше Ван Хелсинг постоянно стремился вырваться из тех границ, которые диктовали ему обстоятельства, пытался не обращать внимания на фантастические образы, вырывавшиеся из задворок его памяти, а потом он встретил Анну. За то короткое время, что они были знакомы, девушка смогла перевернуть его представления о жизни — сама того не понимая, принцесса заставила его забыть о прошлом, прекратить нескончаемую гонку и с надеждой посмотреть в будущее, которое в тот момент казалось почти реальным. А что в итоге? Мечта так и не смогла обрести физический облик, а судьба опять затянула в пучину прошлого, оказавшегося еще более мрачным, чем охотник осмеливался представлять, но хуже всего было то, что и грядущее виделось ему нескончаемой пеленой тьмы и обреченности, которые витали вокруг него.

Гэбриэл даже представить себе не мог, за какие грехи его наказывал Всевышний этим нескончаемым кошмаром, этим беспамятством, этими обреченными чувствами и Дракулой, который стал его персональным проклятием, неотъемлемой частью его прошлого, его настоящим и если один из них не падет в кровавой схватке, то еще и будущим. Допустить подобное он никак не мог, но и убийство вампира теперь не казалось ему выходом из сложившегося положения. На проверку мир тьмы оказался устроен намного сложнее, чем кто-то из живых мог себе представить. У детей ночи была своя иерархия, свои подводные камни и свои междоусобные розни, в которые собственными стараниями он оказался втянут, и теперь ему нужен был проводник, способный вывести его из этого мрака. А кто мог справиться с этой задачей лучше того, кто уже однажды был с тобой в одной лодке, но стараниями судьбы оказался выброшенным за борт? Хотя, если уж быть совсем откровенным, то другого выбора у него и не было.

Охотник, несмотря на отсутствие приказа из Ватикана, не мог безучастно наблюдать за разразившейся между бессмертными войной. С одной стороны в пользу его вмешательства говорила логика, а с другой — его личные мотивы. Подобно Анне, Ван Хелсинг лучше узнал оборотную сторону темного мира и понял, что есть куда большее зло, чем вампир-одиночка, терроризирующий небольшой городок.

Их были сотни, а может, и тысячи. Объединенные в кланы, они при желании могли под покровом ночи поработить и обратить в подобных себе целые города, заняв вершину пищеварительной цепочки. И это было действительно страшно, ибо он представления не имел о том, что может взбрести в опьянённый победой разум древней вампирши и ее прихвостня, столь оберегаемого Селин. В сравнении с этой опасностью, умеренные запросы Дракулы уже не казались ему безумием, и раз уж граф был последним рубежом, способным помешать им достичь своих целей, то так тому и быть.

Анна оказалась права, сейчас их троица оказалась на обочине жизни, вызвав на себя гнев бессмертных, их общий враг был куда сильнее каждого из них, а значит, хотя бы на время им надлежало забыть о старой розни, сосредоточив усилия на Викторе и Мирабелле. К тому же, если Дракула падет до того, как сможет раскрыть тайну их общего прошлого, последнее так и останется сокрытым в пыли веков. И сейчас, зная некоторые подробности былой жизни, лишавшие душу покоя, Ван Хелсинг уже не мог прозябать в забвении.

Его кровь смогла открыть Селин лишь маленькую частичку его истории, а он хотел знать все. Хотел сорвать все маски, за которыми скрывались предательство и ложь — две вечные стороны на медали заговорщиков.

В этих мрачных мыслях прошел его, наполненный одиночеством и сомнениями путь, поэтому когда мрак ночи прорезали еще более темные шпили древнего замка, охотник наконец-то вздохнул с облегчением. Дорога, пролегавшая сквозь старое кладбище, обрывалась у семейного склепа Валериусов, а дальше поднималась к небольшим воротам, охранявшим подступы к замку.

Страх перед темнотой был ему неведом, а потому он смело ринулся вперед, проходя меж стройными рядами могил, то и дело натыкаясь на обломки старых надгробий, обращавшихся в тлен вслед за теми, кто покоился под ними. Каждое мгновение его взгляд останавливался на покосившихся от времени крестах или встречался с пустыми глазами статуй, взиравших на него из потустороннего мира, а оттого холодок пробежал по его спине.

Никогда в жизни не было такого, чтобы охотник страшился, слушая суеверные россказни о про́клятых, или боялся призраков, обитавших на грани миров, но сейчас, по неведомой даже ему причине, каждый шаг давался ему все с большим трудом, а душу охватывало неясное волнение. И дело было не в пугающей атмосфере, не в заунывном поскрипывании деревьев, простирающих к небесам свои кривые ветви, не в скрипе ограды, ударяющейся о камень.

Несколько недель назад в погоне за оборотнем, он уже был здесь ночью, ступал по священной земле обители усопших, но тогда даже мускул не дрогнул на его лице, а теперь вся душа трепетала и рвалась наружу из темницы бренной плоти. Он не понимал этой перемены, а потому начинал опасаться собственных мыслей. Раньше кладбище представлялось ему лишь местом упокоения мертвых тел, переступивших порог земной жизни и из вместилищ красоты сделавшихся прахом, теперь же ему казалось, что он видел их беспокойные души, вырвавшиеся из гробового плена.

Но когда его взгляд столкнулся с мраморным изваянием, стоящим на широком постаменте у дальней ограды, охотник впал в какое-то оцепенение. Лунный свет, падая на раскинутые в разные стороны крылья ангельского создания, заставлял статую светиться в ночи́. Пройдя по заросшей ежевикой тропе, Ван Хелсинг подошел ближе, вглядываясь в безмятежное лицо совсем еще юной девушки, увековеченной в камне. Природа оставила на мраморе свой отпечаток, избороздив полунагой силуэт и волосы незнакомки мелкими трещинками, но ее лик прошел сквозь века нетронутым ни временем, ни стихией, сохранив прекрасные черты. Высокие скулы, прямой нос, большие глаза и венец длинных волос, скрывающих округлые груди — это была красота истинной аристократки, которой могли позавидовать древние богини. Но когда взгляд скользнул по эпитафии на надгробной плите, его сердце пропустило удар, а душу сдавило в стальной хватке отчаяния. Холодная надпись гласила:

То не мертво, что вечность охраняет,

Смерть вместе с вечностью порою умирает!*

Несмотря на то, что он слышал эти слова впервые, они показались ему удивительно знакомыми. Его разум начал биться в лихорадочных мыслях, пытаясь вернуть к жизни затерянные в вечности воспоминания, но все усилия терпели провал за провалом, а смысл написанных слов все глубже впечатывался в его сознание. Эпитафия, которая вначале показалась ему бессмысленным набором слов, все больше обнажала глубокий философский смысл, олицетворяющий жизнь, как замкнутый круг. Это был настоящий жизненный парадокс: ведь единственным охранником вечности была, как ни странно, смерть, которая погибнет лишь вместе с вечностью, ибо когда не будет сущего, не будет и смерти, но она бессмертна, потому что вечность не знает конца, и при том жива, ибо перейдёт чрез все века. Однако для тех, кто видел оборотную сторону ночи, был ясен и другой, сокрытый от людей смысл: ибо охранниками вечности были бессмертные — дети ночи, в их жилах не текла кровь, но они не были мертвы, они существовали в тени, вбирая с кровью жертв их знания, накапливая вековую мудрость. Каждый из них олицетворял смерть и был хранителем вечности, и лишь их погибель могла оборвать вечность, ибо вместе с прахом вампиров по ветру развеивались их вековые знания, история цивилизаций канувших в Лету, завершалась целая эпоха.