Будто почувствовав ее огненный удар на своей щеке, Селин, все еще находившаяся во власти чужой воли, открыла глаза, в которых ярким светом пробежал проблеск сознания.

— Где мы?! — слегка поднимаясь на локтях, проговорила вампирша.

— Не знаю. Судя по всему, это очередная темница Мираксиса, — отозвалась Анна, подходя к стальной двери, но, коснувшись ручки, с шипением отшатнулась в сторону.

— Что такое?

— Серебро! — проговорила девушка. В такие моменты она проклинала свою новую сущность, хотя, сказать откровенно, будучи человеком, у нее было бы куда меньше шансов выбраться из этой передряги живой, учитывая, что и сейчас эти шансы неминуемо стремились к нулю.

— Этого стоило ожидать, — с презрением фыркнула Селин, вглядываясь в небольшую решетчатую амбразуру в окне, сквозь которую узникам, очевидно, когда-то подавали пищу. — Он говорил тебе что-нибудь? — потирая шею, проговорила вампирша. — Зачем Мираксис приволок нас сюда? Почему не убил сразу?

— Он ничего не говорил, но полагаю, что мы еще ему нужны, — задумчиво проговорила Анна, пытаясь найти лазейку в их камере.

— А что говорят тебе твои инстинкты?

— Мои инстинкты? — подняв на нее глаза, переспросила принцесса. — Мне хочется позвать на помощь Влада или Гэбриэла! Спросить совета у отца…

— Не повезло! У тебя есть только я, а у меня — ты! Давай думать! Очевидно, мы нужны ему как приманка! — заключила Селин. — Иной ценности мы все равно не представляем.

— Он ждет, пока Владислав и Гэбриэл явятся нас спасать и прямиком угодят в его ловушки. А мы… мы даже не можем их предупредить, не можем бежать, мы ничего не можем…

— Значит, и нам не остается ничего иного, как ждать и не терять надежду! Время рассудит, — заключила девушка, усаживаясь на пол. Все ее тело ныло от тупой боли, разносящейся по всему телу, в голове сражались десятки мыслей, грозящих свести ее с ума, но хуже всего становилось от нахождения с Анной в столь замкнутом пространстве. Не раз она задумывалась о том, что рано или поздно судьба подведет их к неким откровениям, но в тот момент, когда вампирша стояла лицом к лицу с принцессой, какая-то обида, вызывавшая в ней чувство неприязни к своей сокамернице, полностью завладела ее естеством. Одна мысль о том, что, глядя на нее, Гэбриэл представлял себе эту высокомерную цыганку, пленившую его своими изумрудными глазами, пробуждала в ее душе неконтролируемый гнев, ибо, каждый раз прикасаясь к охотнику, она чувствовала, что между ними находится кто-то другой, теперь представший пред ней во плоти́, а оттого ставший еще ненавистнее, и, даже природное благородство не могло сломить этот барьер, воздвигнутый самым упрямым из всех чувств — женской ревностью. И вроде бы, для нее все было ясно, ведь одного взгляда на принцессу и графа было достаточно, чтобы понять, сколь глубоки были их грешные чувства, но нет, ее ревность была слепа, она отвергала очевидное, выдумывая свое собственное видение ситуации. Но, с другой стороны, если во взаимной симпатии вампира и Анны ей сомневаться не приходилось, душа Гэбриэла оставалась сокрыта от ее пытливого взгляда. Он не любил говорить о прошлом, ибо оно превращалось для него в кошмарный сон, не заглядывал в будущее, ставшее для него эфемерной иллюзией. Этот человек жил лишь настоящим, в котором было место только бесконечным скитаниям, помогающим убежать от собственных воспоминаний. Теперь, когда память вернулась к нему, все обстояло именно так, и во всем этом круговороте Селин никак не могла отыскать места для себя, а оттого не прекращая терзалась надуманными сомнениями. Как бы то ни было, меньше всего сейчас она хотела разговаривать с Анной, которую безосновательно винила в собственных неурядицах, хотя и понимала всю глупость этих мыслей.

Принцесса, в свою очередь, так же не могла избавиться от гнетущих мыслей, только ее, в отличие от Селин, терзали сомнения иного рода. Всю жизнь Дракула мечтал обзавестись наследником, и теперь, когда у нее почти не оставалось сомнений в том, кем была ее сокамерница, принцесса, в очередной раз, не могла заставить себя рассказать ни вампирше, ни своему возлюбленному об этой догадке. Прекрасно понимая, что это признание в очередной раз перевернет ее жизнь, а потому девушка наложила на свои уста печать молчания и страха, руководствуясь пускай и выдуманными, но имевшими для нее некую ценность, мыслями. О, как она хотела поговорить об этом с Ван Хелсингом, заручиться его советом, но судьба в очередной раз развела их в разные стороны.

Час сменялся часом, а меж ними неустанно властвовало упрямое, напряженное молчание, давящее на разум и лишавшее воли. Им тяготились обе стороны, но нарушить его не решалась ни одна из них, лишь монотонные удары капель воды, срывавшиеся с влажного потолка, нарушали эту тишину своим обреченным пением.

— Что вас связало? — не сумев совладать со своими мыслями, проговорила Селин.

— Я не понимаю… — отозвалась принцесса, искренне радуясь возможности поговорить с кем-то, кроме собственных мыслей.

— Что связало тебя и Ван Хелсинга?

Сказать по правде, этот вопрос поставил Анну в тупик. Она готова была говорить о Дракуле, надеясь постепенно вывести вампиршу на откровенный разговор о ее семье, но никак не ожидала, что отважиться на первое откровение предстоит именно ей.

— Что ж, откровение за откровение, — подумав несколько минут, проговорила принцесса.

— Что ты хочешь услышать? — подняв на девушку небесные глаза, поинтересовалась Селин.

— Я хочу услышать историю твоей семьи! Той, что была у тебя в смертной жизни.

— Не думаю, что моя смертная жизнь представляет какой-то интерес!

— Позволь это решать мне! — прервала ее Анна, вознамерившись приподнять эту таинственную пелену. Признаться, ей было непонятно, почему никто из тех, кто ее окружал, не придавал значения их поразительному сходству, в особенности граф и Селин. Это невольно наводило ее на мысли о том, что они знали о своем близком родстве, но, по какой-то непонятной ей причине, предпочитали хранить эту тайну за семью печатями, а оттого она становилась еще более желанной в ее глазах.

— Хорошо. Если этого желает твоя душа, я готова пойти на этот обмен. Итак, что Вас связало?

— Я полагаю, чувство долга! — коротко ответила Анна, пытаясь понять то, верит ли она своим собственным словам.

— Долг погибает в тот час, когда ему в спину вонзает свой пламенный кинжал любовь! — холодно заметила Селин, явно не удовлетворившаяся ее ответом. — Он так стремился тебя спасти, что я с трудом могу поверить в то, что им руководили лишь обязательства.

В эту секунду Анну укололо в сердце чувство стыда. Как часто, находясь в плену у Виктора, она взывала к Ван Хелсингу! Ждала своего принца, который отважится ворваться в логово врагов, чтобы вырвать ее из костлявых лап смерти, но, по счастливой, а может, и по трагической случайности, на этот отчаянный призыв ответил другой, тот, кому она без остатка подарила свое сердце и любовь. Он перевернул ее мир, наполнил душу, переполненную злобой и ненавистью, новым смыслом, но, в то же время, принеся с собой новые испытания, которые захлестнули принцессу настолько, что она почти не вспоминала о том, кому готова была отдать свое сердце раньше. Ни она, ни охотник ни разу даже не помышляли о том, чтобы объясниться друг другу в собственных чувствах, но в ее сердце жила какая-то слепая вера в то, что его стремление оградить ее от неурядиц изменчивой судьбы не ограничивалось велением Святого Ордена, а теперь ей приходилось ворошить не столь далекое прошлое, пытаясь найти оправдание собственным поступкам. Все было так запутанно, что она даже себе не могла признаться в том, испытывало ли сейчас ее сердце какие-то романтические чувства к охотнику, и, уж тем более, испытывал ли он что-то подобное к ней. Однако уверенность ее сокамерницы в оном заставляла принцессу чувствовать неодолимое чувство вины перед Ван Хелсингом, смешанное с отвращением к собственной персоне.

— Я не знаю, как ответить на этот вопрос… В прошлой жизни, — после некоторого промедления начала она, — я желала этого с исступленной страстью, а теперь…