Люмо тоже огляделся. Он стоял лицом к морю и слева от него высился в осенней туманной поволоке подножие маститого горного хребта. Насколько Люмо помнил карту, именно через этот хребет сквозь магический туннель он на поезде добрался к сельской станции. Справа, вдоль берега, докуда хватало глаз, тянулся молчаливый чёрный лес. Именно молчаливый и чёрный. Люмо осознал это только что - он не слышит этого Леса. Ни единого деревца, ни единого лесного духа и зверя.
'Ну-ка, пошли отсюдова', - сказал бы ему наставник. Фамильяр, заглянув в мысли хозяина, категорично посоветовал прислушаться к таким мудрым словам. Люмо отнюдь не был храбрецом, но никогда не боялся леса. Ему хотелось поговорить и с этим, новым, Лесом. Он бы мог прикоснуться к любому дереву и попробовать нащупать единый голос и даже услышать старейшину. Но чем ближе Люмо подходил, тем меньше ему хотелось чего-либо касаться. Лес молчал так, что он перестал слышать бешеный рёв Лютоморя, и молчание это звенело своей тишиной громче любого звука. Никогда прежде Люмо не встречал такой абсолютной тишины, даже немой дед из деревни мог издавать какие-то звуки своим горлом, но этот Лес был безмолвен. Странно, что Люмо не заметил этого, когда шёл по тропинке к морю. Похоже, тогда его мысли были забиты другими вещами.
Издалека и вблизи Лес выглядел лесом. Мрачные тени среди деревьев - солнце не показывалось весь день и постоянно моросило мелким дождём - не вызывали вопросов, чаща была дикой, густо разросшейся. С виду деревья не казались больными, повреждёнными или умирающими, но Люмо так и не смог отважиться потянуться к коре рукой.
Усевшись на кровати и скрестив ноги, Люмо опёрся локтями о столешницу и бездумно глядел, как из кружки к потолку поднимается пар. Вызывать магией огонь ему удавалось так себе, но его сноровки хватало, чтобы развести небольшой костёр в очаге или подогреть воду в жестяном ковше. В общежитие была своя кухонька с посудой, чайником и возможностью кипятить воду, но Люмо пока ещё не осмеливался хозяйничать здесь. Василёк деловито намекал, что всё дело в лени, Люмо не соглашался, но спорить было лень.
Первый день для него выдался скверным. Настроение по накатанной стремилось всё ниже и ниже. С мертвяком Люмо едва удалось справиться. Пока он стоял в очереди, решил повременить с вызовом фамильяра. Конечно, это тоже часть его магии, но Люмо так и не решился. Сложность была и в том, что занятия по защите проводились в закрытом помещении. Снаружи он мог обратиться к дарам Матери-Земли. Это была бы его истинная магия. И вот когда подошла его очередь, он, раздираемый сомнениями, так растерялся, что не смог придумать ничего лучше, чем пустить в нечисть хаотично спроектированный силовой импульс. Как и в первый раз, ему удалось снести гнилую голову с плеч. Люмо от досады бухнулся головой о столешницу и просидел так несколько минут, костеря себя и весь мир. Но в коридоре кто-то так яростно веселился, что хотелось пойти, покричать, дабы не мешали предаваться грусти. От нового повода для раздражения его отвлёк фамильяр. Василёк поскрёбся под кожей, просясь выйти. Люмо закатал рукав свитера и дал волку свободу.
День шёл к концу. Солнце спокойно погружалось за макушки деревьев, окружающих территорию университета. Люмо вытащил на стол все выданные ему брошюры и принялся изучать устройство университета и местность. Василёк улёгся на другой край стола, прижав морду к окну, с любопытством разглядывал мир за стеклом. Так они и скоротали остаток вечера. Приготовив всё необходимое к завтрашнему дню, Люмо переоделся и забрался в постель. Выключая лампу, он вспомнил, что так и не написал ни одного из трёх писем, но, уже попав в ловушку одеяла, отложил дела на завтра. 'Завтра' - это его любимый день для забот.
***
Ждана резко обернулась назад, но в такой темени не было возможности разглядеть хоть что-то, зато, отвлёкшись от дороги впереди, она запнулась о корягу и покатилась в низину. Сердце забилось в ужасе. Ноги и руки ободрало, но Ждана из-за страха не замечала боли. Подскочив на ноги, она беспокойно всматривалась в каждую тень, тяжело дыша. Чаща полнилась звуками, от каждого из которых Ждана всхлипывала, зажимая рот, чтобы её не услышали. Не нашли. Лунный свет едва пробивался сквозь мохнатые лапы деревьев, играя со зрением в изматывающие шарады. Каждое дуновение ветра шевелило тени, они то ползли к Ждане, то отскакивали назад, издевательски подхихикивая из кустов и с веток деревьев птичьими голосами, шорохами ночных зверей и шелестом трав. Сухие веточки и опавшие листья скрипели от любого движения, выдавая Ждану. Слёзы на исцарапанных щеках смешались с грязью, и её всю трясло.
- Я не хотела, не хотела, - запричитала Ждана. - Не хотела, не хотела...
- Я хочу домой, - выдохнула она, вжавшись в шершавый ствол дерева, и вскрикнула от ужаса, тут же вновь зажимая рот.
- Пожалуйста, пожалуйста, - шёпот перешёл в скулёж. - Ничего не знаю, ничего. Пожалуйста, пожалуйста...
- Мамочка... - с ужасом прошептала она.
Её опрокинуло на землю и потащило со звериной силой вглубь чащи. Крик всплеснулся по деревьям вверх, сгоняя птиц с насиженных мест и эхом расползся вширь, сжираемый сутолокой волн Лютоморя.
И даже в этой галдящей ночи хруст костей оказался самым громким звуком, впуская после себя в лес долгожданную тишину. Но и та погостила недолго, сбегая от дикого страха ближе к тёплым постелям спящих людей.
Люмо подскочил в кровати. Рубашка и штаны для сна промокли, да и одеяло с подушкой тоже. Влажные волосы облепили лоб. Вся кожа покрылась испариной и горела от разогнавшего кровь впавшего в бешеный ритм сердца. Василёк призрачным истуканом застыл на столе, высматривая что-то за окном. Но тишина стояла настолько всеобъемлющая, насколько непроглядной была нынешняя ночь. Лишь чёрное небо цепко следило за всем открытым оком полной луны.
