Вьюга заметала село, засыпала сугробами улицу, громоздила валы. Откормленный краснощекий полицай встретил нищенку, загородил ей дорогу, грозно напустился: зачем она тут слоняется? Гонит, стращает - дальше ходу нет! Какое-то недоверие вызвала у него эта женщина. Мало ли народу теперь шатается, каждому в душу не заглянешь, - презрительно скривился он. А и в самом-то деле, зачем занесло сюда в этакую непогоду нищенку? От начальства был строгий приказ задерживать всех бродяг.
Нищенка молча сопела и упрямо порывалась свернуть во двор. Полицай разозлился, дернул за рукав, толкнул в снег и заорал на блаженную:
- Тут запретная зона, понимаешь ты или нет?
Блаженная, однако, не испугалась полицая, махнула палкой, как на собаку:
- Прочь с глаз моих! Ты б лучше кусок хлеба подал, а ты, паразит, ходишь, рычишь зверем, шипишь как гадюка... Сгинь, пропади, поди прочь, не то палкой прибью!..
Подняла шум на всю улицу, еще кто услышит, как она честит полицая, обзывает последними словами, видать, не в своем уме баба, невесть что плетет.
Хоть и осмотрительный, опытный был полицай (кого попало не поставят на такой ответственный пост - не подпускать никого к станции), а и то заколебался, убедился: юродивая... В своем уме да в полной памяти разве позволил бы кто себе молоть такой вздор, идти против власти? Не побоялась такого грозного стража!
Наскочив на бывалого опасливого полицая, Текля сообразила, в чем единственное ее спасение, потому и обрушилась с бранью на огорошенного служаку. Что ни говорите, а помог-таки буймирский драматический кружок...
Полицай приутих, однако не отстал, поплелся за юродивой в хату. Такого не легко обмануть, повидал всякое, знал, как партизаны умеют притворяться. Стоя у порога, пристально следил за каждым движением, за каждым словом, за выражением лица.
Юродивая бросила в суму несколько поданных ей картофелин и сухарь, поклонилась хозяевам и, поникшая, хмурая, даже не взглянув на полицая, вышла из хаты и так, ссутулившись, пошла дальше собирать подаяние по селу. Полицай в нерешительности проводил глазами жалкую, обтрепанную фигуру, исчезнувшую в пелене падавшего крупными хлопьями снега...
Текля прошла мимо трех немецких солдат на перекрестке, приплясывавших возле пулемета и не обративших на нее ни малейшего внимания. Пулемет был нацелен на восток.
Второй пулемет, обращенный на запад, стоял напротив станции.
Немцы, очевидно, думают, что партизаны могут напасть с лесной стороны - с севера, запада и востока, и только юг безопасен - там поле.
На краю хутора стоят минометы, пулеметы, пушки. Расчеты расположились скученно, в одном месте. Нищенка боязливо попыталась проскочить мимо, вслед ей понеслись грозные крики: "Цурюк, хальт, хенде хох!" Она продолжала идти вперед, - не понимала... Сильная рука схватила ее за шиворот, бросила в снег. Нищенка умоляла не трогать ее: она собирает милостыню... Бедняжку повели в просторную хату и поставили перед офицером, склонившимся над картой. Неожиданное развлечение обрадовало находившихся в хате немцев. Кому же, как не полицаю, поручить грязное дело? Офицер приказывает обыскать бродяжку, полицай брезгливо заглянул в мокрую суму, достал сухарь, картофелины, свеколку, драную рубаху - пожитки, образок... Дернул за лохмотья. По всей хате раскатился смех, когда полицай из-под кофты достал какой-то узелок. Размотав тряпку, прочитал бумажку, покрутил пальцем у виска, - мол, не в своем уме, юродивая. Офицер, гадливо поморщившись, махнул рукой, приказал вытолкать из хаты, но из села не выпускать. Полицай повел юродивую в соседнюю хату, поручив хозяйке следить за ней, чтобы не смела никуда отлучаться.
Молодой хозяйке, жившей с сынишкой в тесной хате, вовсе не улыбалось стеречь нищенку, - и без того негде повернуться.
- На полу устроишь, - небрежно бросил полицай, - подумаешь, какой гость... - Из хаты, однако же, не торопился уходить, присматривался к юродивой.
Измученная женщина в мокрых лохмотьях жалась к печке, словно искала спасения. Дрожала, стучала зубами, ее бросало то в жар, то в холод, лоб покрылся мелким потом. Ватник набух водой, тяжелый, не греет.
Мальчонка жалостными глазами уставился на нищенку, просит мать, чтобы положила ее на печь. Но та сама отказывается от теплой постели. Ее гнетет мысль: дело уже к обеду, пора возвращаться, а тут полицай с нее глаз не спускает.
- Скажи на милость, как ты сюда забрела? - допытывается он.
И Текля с плачем, уже настоящим, говорит, что сама не поймет, что с ней такое, умаялась вконец, хватит ли сил назад вернуться? Словно в бреду, в горячке, рассказала свою историю, где правда переплеталась с вымыслом.
- Хожу-брожу по свету, как перекати-поле, все от меня шарахаются, оттого что я не в своем уме, а у меня дитя на руках убили. И негде мне голову приклонить, нет мне, несчастной, пристанища. Теперь вот вернулась ко мне память, прослышала я, что поблизости от станции живет монашка, тоже бездомная, ну, люди добрые и посоветовали мне к ней пристать...
Закравшееся у полицая сомнение после этих слов, должно быть, рассеялось, и он вышел из хаты. Хозяйка близко к сердцу приняла ее беду, а когда узнала, где живет монашка, пристально, с тревогой посмотрела на юродивую. Волчьи хутора в лесной стороне, там партизанский край, и пробиться туда никак невозможно, вот и мост взорвали недавно, - не скрывая отношения к этому событию, сообщила хозяйка.
- А ежели немцы еще месяц здесь простоят, чем я прокормлюсь? расстроилась юродивая.
Хозяйка пожаловалась, что тоже мается с мальчонкой, бывало, борщ с мясом варили - не провернешь, а теперь немцы всю живность сожрали.
- Мне надо любой ценой пробиться на Волчьи хутора. Понимаете? совсем другим тоном и, похоже, в отчаянии заговорила юродивая, оставшись наедине с хозяйкой, и во взгляде ее было столько проникновенной мольбы и откровенного доверия, что хозяйка не стала доискиваться, кто и что она, за ее словами таится что-то очень важное, - прониклась сочувствием к несчастной женщине, которая неизвестно с какой целью стремится в партизанский край. А то чего бы ей приказали не спускать с нее глаз? Она провела ее в пустой хлев, показала через развалившиеся глиняные стены:
- Смотри! Если с нашего огорода выйти в поле, можно, минуя немецкую заставу, перейти железнодорожную колею и выбраться на дорогу, которая ведет на Волчьи хутора. А уж немцам я что-нибудь скажу, придумаю...
Текля благодарно посмотрела на женщину, желая запомнить ставшие ей дорогими черты бескровного лица.
Из хаты на огород окон не было, и потому немцы караулили улицу. Хозяйка вернулась в хату, а Текля, сбросив суму, затоптала ватник в снег и пошла меж кустов... Проваливалась в ямы, как видно развороченные бомбами, увязая по грудь, преодолевала снежные валы, тонула в сугробах. В легкой кофтенке осталась, и то упарилась. Тяжело дыша, переползла, почти не остерегаясь, через линию железной дороги. Вот когда нужен был белый халат. Порезала будыльем ноги, алые капли застывали на снегу, оставляя яркий след, правда, его тут же засыпало снегом. Ноги нестерпимо горели, словно натертые перцем.
Впереди замаячили спасительные столбы, дорога пошла тверже, хоть ее и замело, а все не то, что заросшее сорняком поле. Добежала до перекрестка.
Немцы тем временем хватились ее, нашли затоптанный в снег ватник, суму, подняли тревогу. Запрягли сани, бросились в погоню.
Метель утихла, порывы ветра ослабли, даль постепенно прояснялась. Услышав выстрелы, Текля оглянулась, увидела сани. Обомлела. Собравшись с последними силами, пустилась бежать. Хотя кони тонули в сугробах, все же постепенно настигали ее. Все ближе раздавались одиночные выстрелы и автоматные очереди. Свернула с большака в поле, едва волочила ноги, потемнело в главах, дыхание с хрипом вырывалось из груди, не хватало воздуха. Бросив сани, гитлеровцы, увязая по пояс в снегу, падали и все же - силы-то свежие - настигали ее. Текля слышала смертельный посвист пуль. Вдали в туманной дымке маячил лес. Только бы добежать, там спасение. А сама и не замечала, что едва переставляет ноги, что бежит она только в собственном воображении. Противная слабость разливалась по телу. На бугре упала, не было больше сил подняться. Скатилась в овраг, вся в снегу, попыталась подняться, но не было сил. Сердце колотилось, она уже прощалась с жизнью. Враги все ближе. Неужели от гибели никуда не уйти?.. Сообщит ли кто о ней друзьям? Будь у нее гранаты или автомат, защищалась бы, не далась живой в руки. Звала спасительницу смерть, чтобы не достаться палачам на муку...
