Каждый старается задобрить Тихона, чтоб не угнал на край света. Любой сапожник, портной, кожевник, гончар, мельник, шапочник, кожушник, любая торговка, самогонщица не знают, где и посадить, чем одарить. С почтением кланяются - здравствуйте, пан Хоменко! Слова-то какие, обращение! Кто тайком кожу выделает - шей сапоги Тихону и старосте!..
Тихон купается в магарычах. Выведут под руки, посадят на линейку. Само собой, Тихон знает, к кому наведаться, в первый попавшийся дом не пойдет - не столько некогда, как не к чему...
Никто семью полицая не дергает, на работу не гонит, из-под палки никто не работает, по чердакам, погребам не прячется или там в терновнике.
- Что я тебе, землю копать стану? У меня сын полицай! - пыжится Татьяна на народе.
И в дом достаток плывет. Хлеба натаскали, соли нагребли, кладовые-то в наших руках. Тихон - страж ночи! Мяса, сала девать некуда. Разрешит втихую поросенка заколоть - колбасы, окорока не выводятся. Двор полицая и старосты мяса не сдает, молока не носит.
Куда ни глянь - Тихон получает выгоду. По приказу коменданта отбирали хлеб у людей - мол, растащили зернохранилище. Нагребли изрядно зерна отменной пшеницы.
Под чьим присмотром пути-дороги? Стоит Тихон на перекрестке, останавливает проезжих. Увидит стоящую одежину - давай сюда, казенная...
Идут две горожаночки, чернобровые, пригожие, еле ноги тащат.
- А ну за мной, в управу, может, вы партизанские разведчицы!
Божатся-клянутся, что хотят выменять горсть зерна.
- Ходите тут, высматриваете!
- Дома мать, дети холодные-голодные...
- Идемте, я вас погрею... - не теряется Тихон.
Люди с поля возвращаются, полицаи тут как тут, обыскивают.
А уж где раздолье Тихону, так это на базаре. Ведрами мать творог, сметану, масло носила: продавать запрещено - ну и задаривают полицая, чтобы не придирался.
Иль у Тихона недругов мало, некому мстить? Некого к ногтю прижать? Только вот беда - ускользнули самые лютые его враги... Так семьи остались. Дрожат за свою шкуру под надзором полиции. Ефрейтор Курт не вылезает из села. Подружился с Тихоном, похлопывает по плечу: "Карош, карош, полицай!.. Давай девку!"
Тихону ли не знать, как к кому подольститься, как угодить, задарить.
Вот только плохо - одежа третьей категории. Зато уж как выслужится в щуц-полицию возьмут! У них форма! Желтые погоны! Непривычное для деревенского уха название: щуц! Пей, гуляй, управляй всем светом!
И с чего это Тихона все на песню тянет?
"Эх, как встал сын у ворот, спрашивает про свой род. Чего, браток, не женишься, на кого ты надеешься? Надеюсь на денежки, оженюсь на девушке".
Знаменитая песня!
4
...Коровы бродят по сухой степи, без воды, недоеные, вымя набрякло, трескается, течет кровь с молоком. Они к людям - мычат, будто просят: спаси меня. Вымя горячее, молоко перегорело.
Марко как раз доил Ромашку, прямо посреди степи, пахучая белая пена шапкой стоит в подойнике. Молоко поднимает силы у обескровленного бойца. Молоко в дороге, по приказу Павлюка, сдавали в госпитали. Если же госпиталя поблизости не было, отдавали матерям с детьми, которые толпами, голодные, истощенные, брели на восток. Не хватало доярок, вот и запустили коров.
Вдруг натужно загудело в небе, откуда-то из-под солнца отвратительный вой навис над степью, застрочил пулемет, оглушительный взрыв потряс землю, обдало жаром. Померк день, захватило дыхание, туча пыли застлала небо, в подойник посыпались комья... Марка оглушило, в голове зазвенело, загудело, земля уходила из-под ног. От удушающего смрада замутило... Только Марко поднялся - Ромашка свалилась с ног, чуть не придавила его. Корове вырвало бок, вывернуло нутро, но защитила своим телом Марка.
- Ну, парень, раз от верной смерти спасся, значит, долго жить будешь!
Подбадривающий голос Павлюка поднял Марка на ноги, он пришел в себя. Потерянно уставился на лужу молока и крови.
Люди могли укрыться в канаве, которую размыла дождевая вода, а скотине где искать защиты? Впрочем, гитлеровец, видно, просто решил немного развлечься, потому что второго захода не стал делать. Может, еще и оттого, что скот разбрелся по степи...
Замутившиеся глаза Ромашки перевернули душу. Ведь благодаря ей прославился он на выставке. Теперь она била ногами, изо рта лилась кровавая пена, издыхала корова. Весь правый бок перемесило.
Люди взялись за лопаты. Пастух Савва никак не мог успокоиться: потерять такую удойливую, выставочную корову. Колодец, а не корова двенадцать тысяч литров молока в год давала.
Савву Абрамовича лишь по старой привычке называют пастухом: судьба племенного стада в его руках.
Павлюк следит, чтобы скот в пути не скучивался, не сбивался в плотное стадо, - если бы коровы шли кучно, разве бы одна Ромашка погибла? К тому же коровы ослабли в пути - не приходится бояться, что разбегутся. Да и привыкла скотина к грохоту разрывов, только молодняк порой кидается врассыпную. Савва у молотильщиков выпросил тавоту, мазал коровам потрескавшиеся соски и копыта.
- Если б немного раньше скот угнали, мы бы сейчас уже были недосягаемы для фрицев, - размышляет вслух Марко.
- Кто знает, на каком рубеже Красная Армия остановит врага?
- Обескровливать врага всегда следует и с фронта и с тыла. Проникать в глубокий тыл, разрушать коммуникации, уничтожать склады, взрывать боеприпасы...
- Как раз то, что придется делать нам! - порывисто воскликнул Марко.
Марко полон решимости - предстоит кровавая схватка с врагом. Почувствовал прилив сил - побывал под бомбовым ударом! Вот только Ромашку жалко. Украдкой вытер слезу. Из головы не выходят родные места, сосновый бор, зеленые берега над Пслом. Из родного гнезда выгнал враг... Если бы Текля знала... И лучше, что не знает, какие напасти сваливаются на их голову в дороге, все поспокойнее будет на душе. Сама, пожалуй, больше нашего хватила горя под гитлеровским сапогом. Подневольные теперь...
Нынче у всех на уме обращение Сталина к советскому народу, сделанное на одиннадцатый день после вторжения гитлеровцев: в занятых районах надо создавать партизанские отряды, конные и пешие, диверсионные группы, не давать врагу ни минуты покоя, разрушать мосты и дороги, повреждать телефонную и телеграфную связь, поджигать леса, взрывать склады, уничтожать обозы...
Павлюк с Мусием Завирюхой видят - "юнкерсы", "хейнкели", "мессеры" безнаказанно летают в глубокие тылы, бьют по эшелонам, станциям, мостам, переправам. Где же наша авиация?
У Марка никак не укладывается в голове: "Почему мы отступаем? Не можем остановить захватчика? Ведь мужеством, отвагой нас не превзойти. Кто поджигает танки? Таранит самолеты? Видно, гитлеровцы идут великой силой..."
- Какой бы силой враг ни шел, мы одолеем, - полон веры в победу Павлюк.
Мусий Завирюха ушел в свои мысли, хмурый, сосредоточенный: - Нет большей силы, чем воля к победе... Народ, сбросивший многовековое ярмо, никакой силой не покорить!
Марко знает - предчувствие неминуемой победы над врагом, при всех нынешних незадачах, живет в душе каждого. Не такой уж он маловер. Снаряжая Марка в дорогу, старики напутствовали: наш народ непобедим! А у них ведь вековой опыт за плечами.
Друзья многое не могли понять, - да и только ли они, и не скрывали своих сомнений. В смертельной борьбе с захватчиком мысли и сердца должны быть открытыми.
А пока нужно спасать народное добро, чтобы после победы пригнать на зеленые берега Псла племенной скот, удойное стадо. И хоть всякий раз в голове вертелась назойливая мысль: пригонит тот, кто останется в живых, вслух этого не говорили.
Вот кабы можно было ночами гнать стадо, а днем ставить на выпас где-нибудь в лесу, - так разве ночью его устережешь? Да и где они, эти самые леса? Степь и степь! Куда ни ткнись, дороги битком забиты, кое-где их перерезают железнодорожные пути...
Савва советует Марку гнать коров ложбиной, по низинам пастбища хорошие, сочные некошеные травы, может, где нападем на родничок...
