Не счесть числа несчастных женщин, которых оторвали от родных! В народе даже родилась поговорка: «Красивая жена – несчастье, уродливая – сокровище».
Юнъэр хорошо знала о распутстве Ван Цзэ, но не мешала ему. Занятая собственными любовными утехами, она старалась держаться подальше от Ван Цзэ. Чтобы он не застал ее врасплох, она втыкала в землю за воротами дворца золотую шпильку, и тогда дворец оказывался в огненном кольце, либо бросала на землю серебряную шпильку, и у дворцовой ограды разливалась широкая река. Но случалось, ей наскучивали развлечения, тогда она приглашала Ван Цзэ, и они вместе предавались супружеским радостям…
Между тем, видя, как Ван Цзэ нарушает законы, предписанные Небом, хэшан Шарик понял, что скоро последует возмездие, и поэтому при первой же возможности ушел, даже не простившись.
Что же касается Хромого, то, пользуясь своим положением дядюшки государыни, он мог творить, что вздумается. Чжан Луань и Бу Цзи хотя и занимали равное с ним положение, но на самом деле власти не имели и проводили время в праздности и безделье. У Саньлан, переменивший имя на У Лан, Чжан Ци и Жэнь Цянь, получив должности правителей округов, стали нападать на соседние владения, грабить население, а захваченной добычей делиться с Ван Цзэ. Все это стало возможным благодаря тому, что изменник и карьерист Ся Сун утаивал при дворе от государя истинное положение дел. Все тяготы ложились на народ, и не было предела его страданиям.
Однажды император Жэнь-цзун отправился во дворец Великого предела воскурить благовония. После окончания церемонии, когда он уже собирался возвращаться обратно, из толпы чиновников вдруг вышел цензор Хэ Тань. Он ухватил государя за полу одежды, пал ниц и разразился рыданиями.
– Что случилось? – удивился император. – Докладывайте нам, и если дело серьезное, мы примем меры.
– Более серьезных дел, чем мое, и быть не может! – доложил Хэ Тань. – Наследию вашему, оставленному великими предками, грозит гибель. Да и вам самому, обладающему достоинствами Яо и Шуня[180] , возможно, не миновать беды, какая некогда постигла Цзе-вана и Чжоу-вана![181]
– Я вас не понимаю, – еще больше удивился Жэнь-цзун. – Говорите яснее.
И тут Хэ рассказал все как есть.
– В Сися взбунтовался Чжао Юаньхао, в Юнчжоу восстал Нун Чжихао, и никто их не усмиряет. Сейчас еще взбунтовался Ван Цзэ и захватил всю провинцию Хэбэй. Вы же, государь, не думаете о том, как подобрать способных военачальников, которые смогли бы усмирить мятежников, и это вызывает у меня опасения, что Поднебесная перестанет быть достоянием рода Чжао!
– Мы уже послали Фань Юна против Чжао Юаньхао, а Ян Таню повелели усмирить Нун Чжихао, – возразил Жэнь-цзун. – Как только в Бэйчжоу взбунтовались войска, мы послали туда цзичжоуского правителя, чтобы навести порядок. Как же вы можете упрекать нас в бездеятельности?
– Фань Юн уже стар, и Чжао Юаньхао совершенно с ним не считается. Ян Тань воюет давно, но топчется на месте и только зря расходует провиант. Бэйчжоуский мятежник Ван Цзэ полностью разгромил Лю Яньвэя, незаконно присвоил себе княжеский титул и сейчас угрожает землям Хэдуна. Доклады о бедственном положении на местах сыплются в столицу, как снег, но глава Тайного государственного совета скрывает их от вас. Государь, если вы не покараете Ся Суна, в Поднебесной не будет спокойствия!
Ся Сун, стоявший рядом, позеленел от страха и даже не посмел оправдываться.
– Изменник Ся Сун, мы дали тебе великую власть, а ты, вместо того чтобы преданно служить нам, обманываешь своего государя! – разгневался Жэнь-цзун. – Тебя следовало бы казнить, но мы будем пока снисходительны и только разжалуем тебя в простолюдины!
Ся Суну не оставалось ничего иного, как униженно кланяться и благодарить за милость.
– Кого же назначить теперь главою Тайного государственного совета? – спросил цензора император.
– Ныне в Поднебесной едва ли найдется человек, которого по справедливости и бескорыстию можно было бы сравнить с Бао Чжэном, – сказал Хэ Тань. – В прежние годы он занимал должность кайфынского правителя и служил безупречно. Однако, не желая угождать Ся Суну, он вынужден был подать в отставку. Назначьте его, и вам не о чем будет тревожиться. Кроме того, если нужны способные полководцы, обратитесь к тому же Бао Чжэну, он порекомендует вам истинно достойных людей!
Жэнь-цзун с радостью издал указ о назначении Бао Чжэна главой Тайного государственного совета. Указ был незамедлительно доставлен Бао Чжэну, который теперь жил на покое в своем поместье, и тот тотчас же прибыл в столицу и явился во дворец, чтобы лично поблагодарить государя за оказанную честь.
– Ныне в Сися, Гуаннане и Хэбэе творятся беспорядки, – сказал Жэнь-цзун. – Какие меры вы можете предложить для их устранения и установления мира в государстве?
– Прежде всего следует послать Фань Чжунъяня в Сися, Ди Цина – в Гуаннань, а Вэнь Яньбо – в Хэбэй, – отвечал Бао Чжэн. – Тогда в Поднебесной вскоре воцарится покой.
– Что вы думаете о положении в Хэбэе? – продолжал император. – Неужели туда надо послать большое войско? Нам докладывали, что там произошли волнения среди воинов из-за несвоевременной выплаты жалованья…
– Если бы речь шла только о Ван Цзэ, можно было бы не говорить об опасности, – сказал Бао Чжэн. – Но у него есть помощники-колдуны, способные натворить немало бед.
– В таком случае почему вы советуете послать туда Вэнь Яньбо? – удивился Жэнь-цзун. – Ведь ему уже восемьдесят, сумеет ли он справиться?
– Вэнь Яньбо еще бодр и полон сил, к тому же сама судьба назначила ему именно в этом возрасте совершить самый выдающийся подвиг, – возразил Бао Чжэн. – Если вы пошлете его в Бэйчжоу, можете не сомневаться: Ван Цзэ будет разгромлен.
Сын Неба безотлагательно издал три указа, повелевая трем упомянутым военачальникам прибыть в столицу и приступить к исполнению обязанностей…
О Фань Чжунъяне и Ди Цине рассказывать мы не будем, а продолжим рассказ о Вэнь Яньбо. Был он уроженцем округа Фэньчжоу, некогда отличился при подавлении тангутского мятежа[182] и затем, благодаря талантам своим, постепенно возвысился до положения первого министра. Не поладил с Ся Суном, попросился в отставку и был назначен наместником в Сицзин[183] . Сейчас ему уже исполнилось семьдесят девять лет, но силой и духом он не уступал тридцатилетнему.
