- Да где он вообще такую нашел, если честно?! - проартикулировал в ответ на мои соображения наш нереализованный советский Джеймс Бонд, но зато состоявшийся у М.Ромма адмирал Ушаков, актер, известный еще и тем, что на каком-то официальном приеме по пьяни послал на три буквы лично Хрущева. -Вот у меня были жены - все красавицы! Сейчас тоже, кстати...
Переверзев не преувеличивал. И Надежда Чередниченко, и Алла Ларионова были в этом смысле легендами. Никогда не видел Ольгу Соловьеву, от которой у Переверзева был семилетний тогда Федор, но не сомневаюсь, что он и в третий раз не промахнул.
...Интересно, как переживал Иван Переверзев воочию наблюдаемую им славу Славы Тихонова?.. Не ревновал ли?.. Ведь в сороковые-пятидесятые, то есть каких-нибудь двадцать лет назад, ему точно так же не давали прохода на улицах, выворачивали шеи, чтобы разглядеть получше. Они оказались абсолютно равными по пережитому накалу популярности в пору своих пиковых жизненных расцветов. Только пики их оказались далеко разнесенными по времени. Далеко, конечно, но все-таки не настолько, чтобы не оказаться в зоне одновременного существования. Вот они оказались в тесной группе-делегации, живут в одном отеле, выступают перед одними и теми же аудиториями, слышат речи друг друга. Что думают друг о друге? Или ничего не думают? Один, пребывая в спокойном равнодушии нынешнего своего более молодого возраста, другой в успокаивающем забытьи возраста старшего?..
Sic transit Gloria mundi, "так проходит мирская слава", - глядя на них, думал я на древний манер.
Перед правительственным показом "Фронта без флангов", то есть перед самой торжественной премьерой в Неделе советского кино, когда мы с министром кинематографии должны были обменяться речами-приветствиями, пришлось предпринять особые усилия, чтобы не пустить Тамару на сцену. Попросил венгров сделать все возможное, чтобы увести ее перед началом торжеств в правительственную ложу: чтобы мы - на сцену, а она - туда. Им это удалось. Нас с Тамарой разделил целый зрительный зал. Но зато она сидела, - и все это видели, а я с особым удовольствием, - среди членов правительства народной Венгрии.
Ну, а потом в советском посольстве был прием в честь 30-летия Победы. Там выстроилась длинная очередь к Тихонову за автографами, там Янош Кадар прошелся по залу, всем пожимая руки, и мы, простые смертные, обменялись с ним любезными фразами. А он в это время особенно тепло смотрел на нашего Штирлица.
И вот - завтра рано улетать, а мы, на ночь глядя, оказываемся на территории сугубо советской - в штабе южной группы наших войск. Отсюда, из подбрюшья Европы, могучая армия, размещенная согласно существовавшему тогда Варшавскому договору, присматривала за порядком на этой части континента. Получалось у них тогда не плохо.
Командующий - генерал армии с золотой звездой Героя на кителе Борис Петрович Иванов - встретил сообщением:
- У меня готовность войск - 15 минут, готовность бань - полчаса. Как фильм начнется, предлагаю проследовать в баньки, чтобы не скучать. Пока мы будем смотреть фильм, вы там наслаждайтесь, укрепляйте здоровье. Потом сойдемся.
Было известно, что почетных гостей командующий непременно "пропускал" через свою знаменитую систему бань.
Мы продолжали нести в себе понимание своей исключительности, предопределенной высоким указанием из Москвы: если с послом, то - в личном кабинете, если с командующим, то - при банном почете...
И вот тут сработала мина замедленного действия, о существовании которой я давно знал, но обезвредить не успел. Перед началом сеанса в Доме офицеров Переверзев оттянул меня в сторону: "У меня же полно форинтов, во, карманы набиты, - он похлопал себя по карманам. - Ночь уже, все закрыто. Что делать-то? На хрен мне в Москве форинты! А чуть свет улетать..."
- Я предупреждал, Иван Федорович!..
- Так времени не было - то туда, то сюда...
Руководить -не только предвидеть, но и выкручиваться. Чувствуя себя в ответе за все, направился к командующему южной группой войск Варшавского договора, который уже расположился в первом ряду вместе с женой, приготовясь созерцать "Фронт без флангов". Коротко обрисовал ситуацию.
- Поправимо! - сказал он, зыркнул взглядом вправо-влево, что-то буркнул подбежавшему полковнику, после чего свет погас. Начался фильм.
Тихонова и Гостева повели в баню, а нас с Переверзевым к длинному двухэтажном строению из красного кирпича, в котором, пока мы подходили, стали загораться окна.
В этот поздний ночной час персонально для Переверзева открыли центральный Военторг грозной войсковой группировки. За прилавками стояли срочно вызванные из домов продавщицы, они же, по традиции, - жены местных офицеров. Иван Федорович стал избавляться от форинтов. За полчаса он потратил все. Помню из приобретенного детский самокат на дутиках, дорожный саквояж, большой, другой поменьше, теплые сапоги себе, жене, сыну, ему же маленький тулупчик и себе - большой. Мне пояснил: "По приезде в Сибирь полечу, может и пригодится..."
Большие белые коробки с приобретениями молодые офицеры понесли в темноту, а мы оказались в светлом предбаннике, где Иван Федорович сел на лавку, откинулся и сообщил, что ему плохо. "Нитроглицерин?" "Дайте..." - его губы посинели. "Доктора!"
Военные доктора не медлят. Переверзева на носилках отнесли в госпиталь.
Мне же ничего не оставалось, как в сопровождении голого офицера, одного из тех, кто выполнял приказ командующего "устроить гостям настоящую баню", сначала коротко попариться в бане русской, потом перейти в финскую сауну, потом проверить на себе душ типа шарко, потом нырнуть в холодный бассейн. В бассейне я застал Гостева с Тихоновым, которые до меня прошли тот же путь, но не торопясь.
Когда мы без Ивана Перверзева, отстиранные и румяные, вошли в зал офицерской столовой, члены военного совета армии во главе с командующим, при полном параде и с женами, были там. Они стояли вокруг просторного круглого стола, приготовленного к пиршеству. Жены стали пожирать глазами Тихонова, генералы нахваливать фильм.
Командующий передал мне заключение медиков: сердце Ивана Федоровича совершенно изношено, человека надо срочно укладывать. Завтра ему лететь нельзя, оставляйте в госпитале...
И тут распахнулись двери, и Иван Переверзев во главе небольшой группы войсковых эскулапов появился собственной персоной. На своих двоих, в концертном костюме. Бледный, с виноватой улыбкой.
Об "остаться" не может быть и речи, категорически заявил он. Абсолютно, что бы ни говорили! Завтра должен быть в Москве!
- Ваше решение? -по-военному обратился ко мне командующий.
- Сейчас посоветуемся...
Отвел Переверзева в сторону: "Играете с огнем, Иван Федорович! Они считают, вам нужно отлежаться. Лететь опасно".
- Не бросайте меня, Даль Константинович! -взмолился Переверзев. - Вместе приехали, вместе уедем! Что здесь одному валяться...
Нет такого сердца, которое не откликнулось бы на столь истовую мольбу.
- При одном условии...
- На все готов!
- Вы отмените поездку в Сибирь, а сразу с женой отправитесь отдыхать и лечиться. Если обещаете, полетим. Обещаете?
- Клянусь!.
Узнав о нашем решении, генерал армии приказал полковнику медицинской службы, главврачу госпиталя, с этой минуты не отходить от Переверзева ни на шаг, лично блюсти его ночью, а утром сопроводить до места в самолете.
Возвращались в наш "Интерконтиненталь" двумя машинами. В одной везли Гостева и Тихонова с женой, в другой на пассажирском месте впереди сидел я, а сзади - Переверзев с полковником. Полковник держал на коленях большой медицинский кофр с лекарствами и прочим, что могло бы понадобиться народному артисту, если что.... Они и спать легли рядом, благо кровати в наших номерах были размером с вертолетную площадку.
В самолете полковник в последний раз проверил у Переверзева пульс, давление и только после этого удалился. Вместе с кофром.
