Я спешу наверх, с шумом открывая дверь, и кричу, чтобы разбудить ее. Эрика пугается, ее глаза открываются, она смотрит на меня стеклянным взглядом от тяжелой дозы снотворного, которое я дал ей прошлой ночью. Я должен дать ей больше, чтобы мне не пришлось оставить девушку в покое в сарае до наступления ночи.

Эрика бормочет мое имя и закрывает глаза, когда я быстро прикасаюсь губами к ее губам. Она моргает мне пару раз и пытается улыбнуться. Вместо того чтобы воодушевиться от этого жеста, я отвожу взгляд, раздраженный тем, что она отвлекла меня от моей задачи.

— Время кушать, милая.

Я сажусь рядом с ней на край кровати и держу миску хлопьев на коленях. Я кормлю ее, после подбираю остатки ложкой. Я не болтаю с ней, как обычно делаю, и только останавливаюсь два раза, для того чтобы дать ей попить апельсинового сока.

После того как вытираю ее рот, она перемещает тело, чтобы я помог ей выбраться из постели.

— Не сегодня, дорогая, — целую ее в лоб, в то время как смотрю в окно нашей спальни, туда, где могу увидеть сарай. — У тебя была плохая ночь и надо больше отдыхать. Теперь будь моей хорошей девочкой и выпей таблетки.

Доверяя мне, Эрика не задает вопросов. Она просто открывает для меня рот, таким образом, я кладу четыре таблетки и смотрю, как она их глотает. Я целую ее губы и укладываю обратно в постель, не утруждаясь остаться возле нее, пока она засыпает.

Я спешу обратно в сарай, где нахожу все еще спящую девушку. Ее мышцы дергаются в темноте. Колени скрипят, когда я опускаюсь на них около нее, спазмы усиливаются от моего прикосновения. Небольшая лужа мочи вперемешку с кровью растекается под ней.

Теперь это долго не продлится.

Я трясу ее, пытаясь разбудить, и она открывает глаза, только чтобы их снова закрыть. Потому трясу ее грубее. Ее дыхание превращается в вымученный вздох, ей очень трудно держать глаза открытыми, но я продолжаю трясти ее, таким образом, могу смотреть на нее, когда ее сердце отобьет свой финальный удар.

— Почему? — говорит девушка скрипучим голосом.

— Потому что она не оставила мне выбора.

Я бережно укладываю ее голову к себе на колени, убирая волосы от ее лица, пока она засыпает последним сном.

Мое первое убийство.

Ну, технически это третье, но родители Холли — скорее, возмездие, чем убийство.

Сводящая с ума радость охватывает меня, электризуясь в воздухе с каждым вздохом. В конце концов, она рассеивается, и все, на что хватило эту девушку, так это возбудить растущее во мне желание найти Холли. Охотник во мне радуется, зная, что охота — это почти так же хорошо, как и убийство. Только в этот раз я не буду охотиться на оленя или кролика.

Я охочусь на Холли. Она единственная, кто может восстановить меня.

Я медленно вдыхаю и выдыхаю, напоминая себе дышать неглубоко. Но загубник во рту чувствуется странно, и само понятие дыхания под водой кажется нереальным. (Примеч. загубник — аксессуар для акваланга). Знаю, мои глаза увеличились в пять раз, но, черт возьми, я дышу под водой. Если это не странный момент, то я не знаю, что это.

Делая вдох, напоминаю себе не спускать глаз с датчика, чтобы удостовериться, что у меня не заканчивается кислород.

В течение двух недель Трэвис и я практиковали мои уроки дайвинга с профессиональным инструктором в одном из бассейнов в островной гавани, прежде чем мы рискнули плавать в открытом море. (Примеч. Да́йвинг (англ. «diving» от англ. «to dive» — нырять) — подводное плавание со специальным снаряжением). Бассейн дарует мне обманчивую безопасность, отсутствующую на шести метрах ниже поверхности воды, где живут барракуды и акулы. Я их не видела, но уверена, что они охотились рядом с нами, просто ожидая малейших признаков бедствия для того, чтобы напасть.

Трэвис думает, что мое воображение слишком живое, и я не спорю с ним. Мои многочисленные рисунки предполагают, что я художник, а художники должны иметь здоровую дозу фантазии. Несмотря на мои протесты, он слоняется поблизости, так что это должно что-то значить.

Мы проводим много времени вместе, начиная с моего представления — временного помешательства на пляже. Не думала, что увижу его снова. Серьезно, кто хочет провести свои дни с человеком, чей мозг сошел с рельсов и несется в мир, в который никто не может за ним последовать?

Мы больше не говорим о моем похищении или о потере памяти. Мы просто проводим время вместе, и, когда я теряю контроль, он помогает мне взять себя в руки, а потом делает вид, что все нормально, как будто это часть повседневной жизни каждого человека.

Мы возвращались в заброшенный аэропорт несколько раз, и он стал одним из моих любимых мест, особенно после импровизированного ужина при свечах, которые имитировали фонарики, поставленные по углам полотенец, которые мы использовали в качестве одеяла для нашего маленького пикника. Трэвис пожарил на гриле стейки, а я сделала нам картофельный салат и макароны с сыром. Хотя это были не просто какие-нибудь макароны с сыром. Это рецепт моей мамы, который я нашла, пока рылась в кладовке. Я следовала инструкциям: нарезала лук, сладкий перец и чеснок, потом смешала их в кастрюле с сыром «Вельвета» и молоком, растекшимся по лапше, когда она стала мягкой. Я продегустировала блюдо перед ужином и похвалила маму за изобретательность.

Я не стала бы называть наш ужин романтичным, хотя у него были все необходимые для романтики составляющие. Это был больше спокойный вечер, наполненный смехом и поддразниванием. Мое желание оказаться в крепких объятиях Трэвиса не осуществилось, степень моей потребности непонятна. Но, услышав про мое несчастье, он решил, что будет лучше, чтобы все продвигалось медленно.

Слишком медленно, но, тем не менее, жутко захватывающе.

Мы продолжили целоваться сладкими, длинными поцелуями, разрушающими выстроенную мною оборону. И мы держимся за руки, позволяя себе редкие объятия, всегда заканчивающиеся слишком быстро, моя плоть горит от этого дополнительного контакта. Итак, продолжив читать откровенную литературу мамы, ложусь спать, думая о Трэвисе и о его изящных длинных пальцах, касающихся меня. Проникая в мою душу, открывая ее глубины.

Находясь под водой с аквалангом, прикрепленным к моей спине, я все же не думаю о Трэвисе. Я вообще ни о чем не думаю, кроме моего дыхания. Устав, собираюсь вернуться на поверхность, так что мне больше не придется чувствовать давление баллона на спине, но Трэвис хватает меня за руку и направляет к большому хребту коралловых рифов. То, что мне нужно, чтобы быть ближе к месту обитания рыб, где они могут появиться из своих укрытий и напасть на меня за нарушение границы.

Схватив его за руку, напоминаю себе, что доверяю не только Трэвису, но и себе тоже. Я грамотная, сильная женщина, которая легко может находиться под водой дольше, чем Бог предназначил нам быть. В самом начале кораллового рифа есть отверстие, напоминающее вход в пещеру, и я плыву туда до тех пор, пока мы не оказываемся внутри в окружении кораллов. Очарованная цветами и замысловатыми произведениями искусства природы, я плыву глубже, чем изначально планировала, оставив в стороне Трэвиса, пока не встречаюсь лицом к лицу с рыбой, голова которой не уступает размерам моего тела. Я дергаюсь назад, врезаясь в Трэвиса. Пузырьки убегают через его трубку, пока он смеется надо мной, я показываю ему средний палец и уплываю, решив больше не позволять рыбе—людоеду огромных размеров запугать меня.

Трэвис следует за мной — наверное, боится, что у меня произойдет очередной психоз, и не удивлюсь, если в некоторой степени он чувствует себя героем. Это объяснило бы, почему он интересовался мной. Я хочу проплыть глубже, но слабый свет внутри пещеры потускнел до предела, и я едва могу видеть свою руку, когда протягиваю ее перед собой. Трэвис рядом со мной, и я осторожно оборачиваюсь, чтобы избежать встречи с рыбой, которую видела ранее. Мелкая рыба не пугает меня, поэтому я продолжаю исследовать часть пещеры, которая до сих пор хорошо освещена, и наблюдаю за движущимся подо мной миром. Только когда вижу угря, выглянувшего из своей норы, решаю, что с меня хватит этого особого мира, и возвращаюсь на поверхность.