Разбойники разом в лице переменились, а он вдруг достал саблю из ножен, хотя отродясь вроде и не носил с собой оружия, махнул – и полетела голова атамана с плеч. Не помня себя, соскользнула девушка с остановившегося коня и кое-как на ноги встала. А жених ее тем временем, молча и страшно, разбойников рубит, а те поначалу-то отбивались, а потом в ужасе разбежались в стороны.

Жених вернулся к ней, помог на коня влезть позади себя и повез ее. Вьюга все усиливалась, ветром все слова забирало, что девушка своему любимому говорила. А тот не отвечал ей, сгорбился. Конь все медленнее шел, и девушке казалось, петлять они начали, да разве что в метели разглядишь?

Ночь уже на убыль шла, когда успокоился снег, утих ветер. В рассветных сумерках подъехали они к какой-то ограде, и жених слез с коня и девушку снял. Глянул ей в глаза печально, взял за руку и повел. И казалось ей, будто не хотел он ее вести, все останавливался, вздыхал, а потом и вовсе руку ее выпустил и оттолкнул.

Руннон ахнула, кинулась снова к нему, но любимый отвернулся, пряча лицо. «Не ищи меня боле, – тихо сказал он. – Не жених я тебе, свободна ты».

Тут петухи пропели, раз, другой и третий. Конь, что они оставили у сухого дерева, страшным голосом вдруг вскрикнул. Руннон обернулась посмотреть, но у дерева никого уже и не было. Взглянула на жениха, а его нет.

Стоит она у ограды кладбищенской, одна-одинешенька, вдали городок виднеется, что за перевалом от них был.

Потом-то уже, когда она до городка дошла, до людей, рассказали ей, что несколько месяцев тому назад разбойники застигли торговый обоз на перевале и всех убили. Горожане нашли тела спустя некоторое время, кто они да откуда не знали, и всех похоронили на городском погосте в безымянной могиле.

Стало быть, услышал жених зов своей невесты и встал из могилы, а потом, верно, забрать с собой хотел, да не смог. Любил так сильно, что не стал губить ее.

Долго после этого горевала красавица Руннон, спустя несколько лет все же вышла замуж, детки появились, внуки. И дожила она до глубокой старости в почете и уважении своих близких. Как умирала она, будто засыпала, легла, покойно руки сложила, попрощалась со всеми.

А тут вдруг стук в дверь. Пошли открывать: никого там. А Руннон улыбнулась этак тихо, молвила: «Иду», да и померла.

Вот и сказке конец».

- И где ж тут про любовь, про любовь где? – возмущенно загалдели стылые духи. – Любил бы, так не расстался, с собой бы взял!

- А она хороша, хороша тоже, – расшумелись на той стороне костра веретенники, мелкие, вертлявые духи, что в сухой траве живут. – Любила бы, так не вышла б другой раз замуж, ишь ты. Позабыла она его вовсе, вот и вся любовь!

- Пш-ш-ш, – зашипело на них косматое создание. – Что вы, бурелапые, знаете об этом? Сидели б, молчали, хворостины сухие! Ввек вам не изведать, что это такое!

- Так он из могилы встал, чтоб ей помочь, а не чтоб себе забрать, – сказал человек. – Сумел же подняться... и собой остался, в разуме...

Косматое создание захихикало, залилось смехом.

- Что тебе за дело до того, в разуме он или нет? Ты-то свой растерял давно! Разве стал бы разумный духам костер разводить да сказки слушать?

И тут всколыхнулись все, зашуршали: «А пусть теперь он говорит! Его очередь! Его очередь!»

Человек подбросил еще веток в костер, поворошил угли, чтоб ярче разгорелось, и ответил:

- А и пусть. Расскажу вам.

«Жил да был однажды славный барон по кличке Медведь. Силен был и вздорен по характеру. Два сына было у него и две дочки, и всех он воспитывал в старой манере, по старой памяти, когда каждый день опасались нападений саракисов. Даже девчонки у него из лука стреляли.

Сосед у него еще был, Белоголовый Ницэ, богатый рыцарь, да роду худого. Сватал он за своего сына одну из дочек, Медведь его обсмеял прилюдно.

А в другой раз и вовсе прогнал, хоть и не по-людски так с гостями обходиться. Да вздорен был, я уже говорил.

Дочек, Эсперанцу и Иоанну, сговорил за сыновей другого соседа, родича своего дальнего, а Белоголовый злость затаил, и сын его тоже.

А потом раскололо страну, как помер король, не оставив наследника. Братья короля, дядька его да дочка стали грызться, откуда ни возьмись вылез герцог с золотым стягом, гербом старой династии, и началась война.

Медведь свое ополчение собрал и пошел за этого герцога — уж три сотни лет как его предки присягали старым королям, - а Белоголовый ссудил деньгами и людьми дядьку короля. Тот возьми и победи.

И война в другую сторону пошла, скосили всех, кто против нового короля выступал. Белоголовый в почете был, а Медведя казнили, с сыновьями вместе.

У Белоголового Ницэ целых два отряда головорезов было, вроде как порядок наводить. Чего он только не творил, он и сынок его сумасшедший. За старую обиду сполна отомстил, и хотел еще, чтоб все-таки было по его. Чтоб одна из дочерей Медведя невесткой его стала.

А они скрывались, да убегали, им слуги верные помогали. Кое-как удалось девушкам отправить весточку женихам, которые уж не знали, как их отыскать и помочь. Раду и Грево поехали навстречу, да только не знал никто, что весточку перехватили.

Белоголовый послал своих бандитов искать их по всем окрестным дорогам, и те аккурат отыскали беглецов, когда они только-только встретились.

И ведь место такое было хорошее — укромное, тихое, думали, что безопасное.

Юноши, конечно, отдавать невест добром не захотели, схватка завязалась. Обоих убили, да и старшая дочка Медведя, которая бросилась жениху помогать, погибла случайно. Младшую посадили в клетку и увезли в городок, где ждал ее уже новые жених и отец».

Черный человек вздохнул и замолчал.

- Что за сказка?! Хуже сказки не слыхал! - заверещал один из веретенников.

- Скука одна, и закончилось ничем! - поддакнул мохнатый мужичок.

- Съедим тебя, человек, съедим! Не повеселил ты нас!

- Неужели и всё? - разочарованно спросило косматое рядом. - Так все и померли?

Человек крутнул в руках нож, задумавшись о своем, и сполохи на лезвии утихомирили разошедшихся духов леса.

- Не всё это, не конец, - признал человек и откашлялся, чтобы продолжить.

«Разбойники Белоголового побросали убитых в сторонку от дороги, да хоронить не стали, недосуг было. Повезли они горюющую девушку в город, не оглядываясь. Темнело уже, а места те были слишком уж тихие да тайные — в старину, говорят, страшным богам молились там. Эхо молитв, да дым жертвоприношений и до сих пор чуется в том уголке, особенно в сумеречную пору.

И вот снова полили кровью землю, и попросили о помощи, и прислушались темные боги.

А ночью один из мертвых вернулся. Чудом, не иначе, намоленным бедной Иоанной, которую везли в клетке.

Мертвый встал, похоронил товарищей как следует, и отправился на выручку девушке...»

- А дальше что? - тихо спросил лешачок, разморившийся от тепла.

- А дальше уже рассвет, - ответил человек и кивком указал на встающее над верхушками деревьев зарево.

И как пролетела ночь… в разговорах да сказках — совсем незаметно. Лесные духи таяли, уползали, разлетались, едва слышно ворча и бранясь. Еще бы — им, стылым, теперь так и эдак вертеть недосказанную историю, и никогда уже конца ее не услышать.

На полянке остались только человек, маленький лешачок, косматое создание да старик с руками-ветками.

- Пойдешь на восход, - строго сказал он. - У оврага с разбитой березой свернешь левее, до замерзшего ручья. Держись его, и выйдешь к тракту человечьему. Благодарствую за костер.

Кивнул старичок, да исчез, будто и не было.

- А вы чего не уходите? - спросил человек.

Косматое хохотнуло, заскакало безумным танцем вокруг гаснущих углей.

- А поглядеть хотела, что делать будешь! Забавный ты!

Потом оно вытащило старое помело из кустов и взгромоздилось на него; из-под черной косматой шубы вдруг проглянули тонкие девичьи ноги.

- Так ты ведьма, - устало сказал человек. - Ну благодарствуй и ты, за помощь твою.