— Я не могу ткнуть тебе в это пальцем, Эрик, — но он должен, черт возьми, он преподаватель Прорицаний, он целые дни напролет болтал о том, что необходимо делать наблюдения и расшифровывать их значения. — Послушай. Ты видел его на месте преступления, и его ни на миг не взволновала смерть девочки. Конечно, это Шоу, но все же… Он не захотел расследования, даже рассматривать его возможность, что это все о нем говорит?

— Это не означает…

— Наши возможности ограничены, мой друг. Ни один из учеников, даже самый одаренный, не мог сделать этого — не мог наложить смертельное заклятие такой силы, что остался след. Даже Авада Кедавра на такое не способна, а большинство людей сочли бы его более подходящим для подобной цели. Кто бы не наложил это заклятье, он сильный, умелый и опытный. Гораздо сильнее, чем кто-либо из нас. И проницательный, настолько, чтобы предусмотрительно изменить память мадам Помфри. Ты видел ее лицо, когда мы привели ее туда, она не помнила, что уже видела метку раньше, а она не могла пропустить ее, когда занималась телом. Ты представляешь, насколько это тонкая работа? Кто мог это сделать? Рейвен? Мойра? Кэссиди, МакКой, Саммерс, Фрост?

— Вообще-то… — услышав последнее имя, Эрик изогнул бровь.

— Ладно, может быть и Фрост. Но ты должен признать, что это значительно сужает круг. Шоу все равно единственный из преподавателей, у которого такой уровень способностей.

— Ты делаешь слишком много предположений, Чарльз. Это мог быть кто-то вообще не из Хогвартса.

— Ты прекрасно знаешь, как трудно пробраться на территорию.

— Но возможно.

Чарльз с раздражением выдохнул и потер шею; грубая шерсть полуперчаток царапалась. Небо над ними было ярким, но чувствовалась прохлада октября, и трава, на которой они сидели, была сырой и холодной. Он был бы не прочь уже пойти в замок, но надо было ждать, пока не закончится тренировка. Все преподаватели были согласны с тем, что не стоило в ближайшее время оставлять учеников без присмотра.

— Зачем Шоу убивать ученика? — спросил Эрик.

— Я не знаю. Он точно недолюбливал Имоджен. “Хуже, чем бесполезна”, полагаю, он использовал эту фразу. У него хороший мотив, лучше чем у кого-либо другого.

— “Хороший мотив” вряд ли убедительный аргумент, Чарльз.

— Послушай, Эрик, может быть, это и не Шоу. Но мы не можем пойти к нему с уликой, которая, возможно, указывает на него. Скажи, что ты понимаешь это.

Эрик только раздраженно пожал плечами, отмахиваясь в духе “Я устал спорить, но все еще не согласен”.

Чарльз тяжело вздохнул, переводя взгляд на то самое место возле трибун…

— Мой друг, я никогда не понимал твоей преданности Шоу. В лучшем случае, можно сказать, что этот человек слишком жаждет власти и зациклен на том, чтобы не быть человеком.

— Это так, — произнес Эрик, все еще резким тоном. — А еще он единственный человек на планете, который помог мне, когда моих родителей убили. Что все их друзья, их благодарные клиенты? Никто и пальцем не пошевелил, чтобы вытащить меня из приюта. А Шоу забрал. Привез сюда. Я обязан ему всем, Чарльз, — своим образованием, карьерой, возможно, здравым рассудком, даже… — его голос внезапно сорвался, смягчился; он коснулся кончиками пальцев щеки Чарльза. — Даже тобой. Я никогда бы не встретил тебя, если бы не он.

Плевать, что на самом деле Эрик не имел этого в виду, но уже находиться здесь, откуда было видно то самое место, где он стоял, позади трибун, слыша слова “Довольно умен для грязнокровки”, и не мог не думать о той боли, которой могло и не быть… Не только из-за одного мучительного разговора, но о целом десятилетии, полном сомнений, горечи и “Я скучаю по тебе”, не говоря уже о тех годах в школе, когда он был маленьким грязным секретом Эрика, о той боли, которую он чувствовал, видя его каждый день, когда сидел на расстоянии вытянутой руки, но, в то же время, так далеко. Но если бы не было той боли, у них бы не было и тысяч прикосновений, шуток, легких поцелуев, заботы, полуулыбки Эрика, которая предназначалась только ему, как будто он не мог поверить, что ему позволено быть таким счастливым. И не было бы Эрика с его собственным языком, движениями рук и бровей, щурящимся, когда о чем-то думал, злился или все сразу; с Эриком, который был стоическим и послушным с учителями, грубым и громким со слизеринцами, и чем-то совершенно иным с Чарльзом: забавным, легкомысленным и страстным. Чарльз знал, всегда знал, что никогда не сможет отпустить это, как бы больно ни было.

Даже подумав об этом, Чарльз все равно повернулся, совсем немного, подаваясь навстречу прикосновениям, ненавидя себя за это, но недостаточно, чтобы отстраниться.

— Один из моих старост — сын Луны Лавгуд-Скамандер, — произнес Чарльз как ни в чем не бывало, как будто Эрик уже не касался его лица, пальцы не скользили по шее, а большой палец не очерчивал скулу. И когда он только закрыл глаза? — Я могу написать ей, она проводила исследования символики и магических теорий, у нее, возможно, будут какие-нибудь зацепки насчет того, что за заклятье могло оставить след в виде лотоса.

— Один из моих старых друзей Аврор, он тоже может что-нибудь знать о следах от заклятий, — голос Эрика звучал немного более хрипло, чем обычно, но никто из них не придавал этому значению. — И мы можем сами поискать. В конце концов, у нас есть доступ к одной из лучших библиотек в стране.

— После ужина?

— После ужина.

Чарльза передернуло от холода, а вовсе не потому что палец Эрика скользнул по его губам; квиддичную тренировку было пора заканчивать. Никто из учеников подходяще для такой погоды одет не был. Встав, Чарльз направился к полю, не осмеливаясь обернуться на Эрика, когда бросил через плечо:

— Тогда до встречи в библиотеке.

— Буду там.

Ох, Чарли-бой, ты полный идиот, что ты творишь?

***

Чарльз не мог не улыбнуться, глядя на ошарашенного Эрика, который уставился на библиотекаря, которая появилась, чтобы пустить их в Запретную Секцию. Мадам Пинс ушла в тот год, когда они закончили школу. Новая библиотекарь, которую наняла МакГонагалл, была молодой девушкой с азиатской внешностью, разноцветными волосами и многочисленным пирсингом; она предпочитала, чтобы к ней обращались, как к “Карме”.

— Только помните, что мне нужно закрывать в восемь, — произнесла она, закрепляя на месте веревку. — И дайте знать, если в чем-нибудь понадобится моя помощь.

— Обязательно, спасибо, — произнес Чарльз, прежде чем пробормотать: — Закрой рот, Эрик.

— Она…эм…

— Хорошо справляется со своей работой и ученики ее обожают. Так, книги о проклятьях должны быть вон там…

Вскоре у них была, минимум, дюжина книг, разбросанных по столу; Эрик углубился в довольно устрашающее исследование об эффективности различных смертельных проклятий, пока Чарльз листал пособие по магическим символам и рунам.

— Ага, — пробормотал он, наконец, заметив бледный, изящный рисунок лотоса. — Вот оно, вот оно. “Может символизировать чистоту, совершенство, перерождение, сотворение, просветление”… Довольно странный выбор для смертельного заклятия, надо сказать. Что думаешь? — Чарльз перевел взгляд на Эрика, обнаружив, что тот смотрит на него совершенно рассеянно. — Эрик, ты хоть слово слышал из того, что я сказал?

— Э-э, нет, прости, — Эрик покачал головой, ухмыляясь. — Я просто задумался о том… У тебя очень напряженное выражение лица, когда ты читаешь что-нибудь важное, такое бывало, когда мы что-то учили. По дороге мы, кажется, прошли мимо нашего стола.

— Да, прошли, — произнес Чарльз, почти прикрывая глаза, внезапно погрузившись в воспоминания…

— Ты такой милый накануне экзамена, — усмехнулся Эрик, — одновременно бесишься и паникуешь.

Чарльз свирепо уставился на него поверх стопки книг и бумаг.

— Ты тоже должен паниковать, знаешь ли, если только не хочешь в этом семестре завалить Трансфигурацию.

— Ой, я сдам, — Эрик отмахнулся от него, откусывая от яблока, из-за которого, скорее всего, их выпинают из библиотеки в любую минуту, — как и ты, причем с самыми лучшими оценками на факультете.