— Сейчас ваш ход, профессор, — позвала с доски фигурка Рона Уизли, тут же послышался шик Дамблдора, но Чарльз, выдохнув, уже вырвал свою руку, хотя и не так резко, как собирался.

— Уже поздно, — произнес он и прокашлялся, пытаясь заставить голос звучать ровно. — Уже поздно. Я должен идти в пос… Я должен идти. Мы можем закончить партию завтра вечером.

По лицу Эрика нельзя было ничего прочесть — разочарование? Облегчение? Волнение? Он просто произнес:

— Хорошо.

Чарльз ушел, оставив доску, и, как только дверь закрылась, оказавшись на безопасном расстоянии от Эрика, он позволил себе сползти на пол, прижимая колени к груди.

Глубокий вдох. Вот так.

В конце концов, как будто он не знал, что все еще по уши влюблен в Эрика. Это ничего не меняло.

На глазах выступили слезы, и Чарльз уткнулся в свои колени, контролируя дыхание, чтобы не зарыдать.

Потому что это действительно ничего не меняло.

***

Они закончили партию следующим вечером, и начали новую, которую надо было закончить послезавтра, а потом оказалось, что они играют в шахматы каждый вечер после ужина. Иногда это была комната Чарльза; Эрик почти всегда пытался настоять на своей, потому что Рейвен имела обыкновение врываться комнату брата без предупреждения (судя по всему, тот даже не был уверен, что она умеет стучаться), а потом весь вечер сидела на диване, шурша бумагами, громко жевала фисташки и свирепо пялилась на Эрика, пока Чарльз не видел.

Шахматы, определенно, помогали решить их проблему с публичными стычками. Они больше не ругались за обеденным столом, поскольку зачем же высказывать все на людях, когда можно сделать это наедине?

И если у остальных преподавателей и глаза ползли на лоб от фраз вроде “Подожду, пока мы останемся вдвоем, и докажу тебе, что ты был неправ” и “Тогда сегодня лучше пойдем к тебе”, это, определенно, не беспокоило Эрика. Он не пытался скрыть свои взаимоотношения с Чарльзом. Этот урок он уже усвоил.

Он даже не мог притворяться, что ему не нравятся их перепалки, даже прямо во время них. Настроение поднималось, когда удавалось заставить Чарльза покраснеть и начать распаляться, его веселили — и нравились — это раздражение, смешанное с беспомощностью, когда Эрик намеренно говорил что-то заведомо иррациональное. Не раз разговор доходил до того момента, когда, лет десять назад, он, скорее всего, закончился бы неистовыми поцелуями, но Рейвен умудрялась это пресекать.

Кроме того, Чарльз, кажется, предпринял все меры предосторожности, чтобы не повторился случай с поцелуем руки, избегая даже случайных прикосновений. Даже когда он немного выпивал, что обычно делало его довольно развязным, он только смотрел на Эрика с тоской, очевидно, считая, что тот этого не заметит. Он говорил и смеялся с Эриком, смотрел прямо в глаза, но никогда не прикасался к нему.

За одним исключением.

***

Профессор Шоу поймал его после завтрака в коридоре, после того как они с Чарльзом разошлись.

— Осваиваешься, Эрик? Заводишь друзей?

— Эм, да, сэр, — произнес тот, на удивление искренне. Он понял, что неплохо ладит с преподавателем Заклинаний, профессором Фрост, и Алексом Саммерсом, бывшим заключенным, которого Чарльз из жалости нанял в качестве лесника, но он подозревал, что Шоу это не волнует.

Он оказался прав.

— Как я слышал, ты много проводишь времени с моим дорогим заместителем, — произнес Шоу, и, несмотря на вежливый тон, его выдавал ледяной взгляд.

— Да, сэр, — ответил Эрик непривычно жестко. — Мне нравится его компания.

— Я думал, ты выше этого. Он хорошо справляется с трудной административной работой, но… Эрик, этот человек просто не из твоего круга, когда речь идет об уме или таланте или… да о чем угодно. Я не вижу, какую выгоду ты можешь извлечь из этого общения.

Эрик почувствовал, как пальцы сжимаются в кулаки, борясь с противоречивыми желаниями: первым было, к его собственному удивлению, сделать так, как он поступал в школе, подыграть, но несмотря ни на что, продолжать общаться с Чарльзом; вторым — сейчас же ударить Шоу по лицу и пообещать, что будет еще хуже, если он когда-нибудь заговорит в подобном ключе о Чарльзе.

— Напротив, сэр, — не без труда произнес он чуть хриплым голосом, — я всегда считал Чарльза равным себе и даже лучшим в некоторых вещах. Возможно, вам стоит научиться судить о своих коллегах по их поступкам, а не по крови.

Шоу отпрянул, и Эрику показалось, что он сейчас упадет. Он не стал ждать, пока директор опомнится, показывая, что разговор закончен, коротко кивнув.

Он прошел всего шагов десять, когда, завернув за угол, чуть ли не врезался в Чарльза.

Было несложно понять, что он слышал весь разговор, потому что он уставился на Эрика с выражением потрясения и восторга. Положив ладонь на его грудь, Чарльз буквально втолкнул его в ближайший полутемный пустой класс.

— Не… не придавай этому слишком большое значение, — произнес он, чуть сбивчиво, — но я просто не могу не поощрять такое поведение.

Поднявшись на носочки, Чарльз обхватил лицо Эрика ладонями и поцеловал его.

Поцелуй был быстрым и легким, почти невесомым, так напоминал их первый, что Эрик мог поклясться, что почувствовал запах имбирного печенья и снега. У него едва ли было время отреагировать, прежде чем Чарльз отстранился, но, даже не успев подумать, он обнял Чарльза, прижимая его к себе, удерживая, чтобы поцеловать по-настоящему, руками проводя по спине, ероша волосы, не хватало этого не хватало тебя ты нужен боже Чарльз…

С мгновение поколебавшись, Чарльз ответил на поцелуй, с беспомощным стоном отчаяния, и Эрик задрожал.

Из-за двери послышались шаги и голоса. Чарльз напрягся, отстраняясь, и сбежал, прежде чем Эрик смог заговорить.

Остаток дня он старательно пытался стереть со своего лица довольную ухмылку, появляющуюся каждый раз, как его не видели ученики, но не преуспел.

Ему понадобилось меньше двенадцати часов, чтобы все испортить.

========== Глава 6. ==========

Чарльз хлопнул дверью так сильно, что часы на стене подскочили; витражные бабочки звякнули.

— Ты почти назвал ее грязнокровкой. На глазах у всей школы.

— Но не назвал, Чарльз. Я не сказал этого!

— О, не совсем, и давай притворимся, что никто и не заметил явной подмены слова… но это было первым, что пришло тебе в голову… сорвалось с языка, как будто оно уже такое привычное…

— Ты должен признать, что меня спровоцировали, — он был спровоцирован, черт возьми, и был уверен, что Имоджен Кокс попробовала бы потрепать нервы самому Альбусу Дамблдору; ни один учитель не имел никакого права мириться с ее дерзкими выходками во время обеда, но именно этого говорить не следовало, он знал, но слова вырвались сами.

— Не смей, — выдохнул Чарльз, — обвинять одиннадцатилетнюю девочку в том, что она вывела тебя из себя, — холодная ярость в глазах была неприятным напоминанием о вокзале. — Одно дело — стыдиться магглорожденных друзей, когда речь идет о твоей личной жизни, но будучи учителем ты…

— Я никогда не стыдился тебя, Чарльз!

— Что ж, а я тебя стыжусь! — Чарльз выглядел ошарашенным собственными словами. Как и Эрик. — Мне было стыдно за тебя сегодня, Эрик. Стыдно перед людьми, которые знают, что мы друзья, потому что как можно быть другом человека, способным сказать подобное?

— Но я не говорил этого! Господи, Чарльз, подожди поступка, а после уже суди меня за него!

— Дело не в том, чтобы сказать, но даже думать об этом…

— О, теперь ты у нас полиция мыслей?

— … позволить выразить свое отношение к студентам. Все увидят, что в приоритете у тебя чистокровные…

— Точнее говоря, Чарльз, в приоритете у меня слизеринцы. Так же это можно считать моей работой.

— Ты не принимаешь этого всерьез. То, что ты только что сделал, может иметь свои последствия с нынешнего момента до самого ее выпуска, а ты пытаешься отшутиться.

— Я не…

— Я не понимаю тебя, Эрик! — Чарльз был близок к тому, чтобы расплакаться. Эрик почувствовал себя нехорошо. — Как ты можешь говорить такое… ты заступился за меня перед Шоу этим утром, а потом просто переключился и чуть не сказал это? У тебя есть свое мнение или ты просто время от времени забываешь, что я такой же магглорожденный, как и другие?