Когда Боунз перевёл взгляд на трикодер, Джим ответил на его ворчание со всем доброжелательством, на которое только оказался способен на фоне произошедших с ним перемен, которые он приписывал весьма необычному методу его воскрешения. После первой вспышки радости при виде Боунза, он всё же вздохнул с облегчением, когда тот перестал суетиться вокруг него и вышел из комнаты чуть более нервными шагами, чем обычно.
Оторвав взгляд от закрывшейся за доктором двери, Джим встретился глазами с неподвижно ожидающим посетителем. Возможно, большинство людей не уловило бы произошедшей с вулканцем перемены, но он заметил следы переутомления и другие признаки стресса на лице друга, пробивающиеся из-под огромной радости, что хотя бы часть тревог осталась позади. Он прогнал мелькнувшее чувство вины, которое не мог не испытать при мысли, что его смерть и медленное возвращение к жизни оказали на Спока такое пагубное влияние, и позволил себе насладиться теплом, охватившим его при мысли, что у него есть кто-то, с такой силой пекущийся о его благополучии.
При мысли о том, сколь многого он достиг с тех пор, как поднялся на борт шаттла в Риверсайде, у Джима сдавило горло, и, понимая, что он мог утратить всё это, вопреки усилиям его экипажа — его семьи — и особенно Спока, он не удержался и вздрогнул.
Семья всегда была особенно важной темой для Джима, таковой и осталась. Его мать старалась, как могла, когда они с Сэмом были малышами, но она словно смотрела сквозь них, думая о чём-то далёком. Её взгляд всегда был отрешённым, особенно когда её глаза останавливались на нём, потому что Сэм, хотя был очень умным мальчиком, но умел не выделяться, влиться в компанию, он знал, как подстроиться под других. А малыш Джимми Кирк был очень необычным, ярким, как и его отец; и как бы ему не хотелось свалить всю вину на провинциальную ограниченность жителей Риверсайда за то, что он чувствовал себя отбросом общества, но он прекрасно знал, что сам в этом виноват точно так же, как и виноват в смерти Джорджа, и когда что-то шло не так, он винил себя в этом; пусть никто не говорил этого вслух, но все думали именно так. Он знал, что думали. Он знал — и считал, что они правы. Он был почти уверен, что Вайнона Кирк умерла вместе с Джорджем. Наконец они с Сэмом стали достаточно взрослыми, чтобы Вайнона смогла преодолеть чувство вины и улететь к звёздам, сначала оставляя их у первых попавшихся родственников, кто только согласится приглядеть за ними, а затем в один из отпусков приведя домой мужчину, которого они время от времени встречали в городе, но с которым не были знакомы. Так началась следующая глава их жизни — жизнь с Фрэнком. Сэм терпел, сколько мог, ради Джима, но дела между ним и Фрэнком не заладились с самого начала. В конце концов, даже его младший брат больше не мог удержать его дома, и Сэм покинул Джима, как Джордж, как Вайнона.
Поэтому Джим полагал, что мироздание простит его за особо серьёзное отношение к семейным вопросам. К тому времени, как он стал взрослым, он смирился с тем, что до конца своих дней будет одиноким, переходя от одного случайного партнёра — или сразу двух, потому что он не был разборчивым — к другому, чтобы заполнить пустоту, пожирающую его изнутри. Поэтому, знакомясь с девушками в баре, он заранее предполагал, что они лишь звенья в длинной веренице красоток, и с тех пор жизнь его проходила в окружении чужаков. Он цеплял всех без разбора, одну за другой, а может — это его цепляли; он много раз вспоминал своих недавних знакомых, чтобы не сказать — бывших, и думал, для кого из них он значил достаточно, чтобы сделать отношения более близкими, и поначалу он не мог понять, что с ним не так, потому что никто рядом с ним не задерживался. Никто не мог выдержать Джима Кирка.
Когда он встретил старого Спока на Дельта Веге и прошёл через слияние разумов, это стало для него большим откровением. Вспоминая об этом теперь, Джим хорошо понимал, что Спок не смог предотвратить эмоциональный перенос из-за охватившей его скорби. Он недавно испытал мелдинг ещё раз, и ощущения были практически теми же самыми. Каковы бы ни были причины, ошеломляющее чувство доверия и нерушимой привязанности, которое он увидел при том, первом слиянии, осталось самым лучшим и самым худшим из всего, что Джиму довелось испытать, потому что исчезнувшее после разрыва контакта великолепие оставило зияющую пустоту, чувство невосполнимой утраты, так что он начал задыхаться и едва не рухнул на колени.
Джиму было несколько неловко вспоминать о том, что первоначально его попытки подружиться со Споком из его реальности были обязаны не только их органичным взаимодействием в борьбе против Нерона, но и горячей, невероятной любовью старого Спока к своему Джиму Кирку. Затем их совместная служба и командование «Энтерпрайз» дали им возможность узнать друг друга лучше, когда они раз за разом подвергали себя риску ради взаимного спасения и возвращения на корабль. Каждый из них готов был пойти на всё, чтобы защитить товарища и сохранить жизни членам экипажа. Они установили своеобразный рекорд по почти полному отсутствию жертв при авариях, потому что, надо было это признать, предпочитали подвергать опасности собственные жизни.
Когда его сняли с командования звездолётом, он почувствовал себя так, словно потерял свою семью — свою родную семью, но после узнал, что вернётся к ним — ко всем, кроме Спока. Это было ударом для него, но тогда он подумал, что, возможно, всё к лучшему, потому что иногда братьям нужно немного отдохнуть друг от друга. Эта разлука была не такой, как с Сэмом, потому что Спок оставил его не по своей воле, а получил приказ о переводе. Итак, дела шли неважно, но могло быть и хуже, а затем их вызвали в штаб — и вот тогда действительно начался ад. Пайк погиб, и Джим понял, что потерял уверенность в себе, в том, что всегда сможет найти выход, потерял ориентиры. В том числе поэтому он обратился к адмиралу Маркусу с просьбой назначить Спока его старшим помощником. В глубине души он хорошо понимал, как ему необходим Спок, чтобы напоминать о том, как действовать правильно. Когда Скотти подал рапорт об отставке, Джим почти не удивился.
Он был рад возвращению Скотта. Правда, пришлось вырубить его, чтобы затем привязать к креслу. Хотя он сумел выжить, всё же ему претила мысль, что последним воспоминанием Скотти о капитане мог стать их спор перед отправкой на задание.
А сейчас он лежал здесь, и рядом был Спок, и он подумал, что это того стоило, потому что Спок приблизился и взял его руку в свои. Когда он сказал «с возвращением», Джим услышал «я скучал по тебе», и «я хочу быть с тобой», и ещё «никогда так больше не поступай со мной», и ещё множество вещей, которые сам Спок никогда бы не произнёс вслух. И Джим улыбнулся, сжав руку друга в ответ.
— Спасибо, Спок. Я рад, что вернулся.
Глава 6
Само собой разумеется, что после сцены воссоединения Джим и Спок перешли к обсуждению текущего состояния корабля, готовности экипажа и полученных от командования приказов. Спок отпустил руку друга и, сцепив свои руки за спиной, приступил к подробному докладу по всем позициям. Джим слушал отчёт Спока, не упуская ни одной детали, проявляя полное внимание, как всегда при получении информации об «Энтерпрайз» и своём экипаже. Когда они дошли до разбора споров с адмиралтейством, Джим рассмеялся, высоко оценив изворотливость Спока, и сказал:
— Я всегда знал, что ты можешь быть очень коварным, если захочешь. Но не волнуйся, тебе больше не придётся иметь дело с адмиралами — предоставь их мне.
— Капитан, вам нужно время на восстановление. Имея в виду ваше текущее состояние здоровья, логично было бы мне продолжить выполнять обязанности капитана корабля.
— Спок, — решительно прервал его Джим с улыбкой на лице, чтобы смягчить тон своих слов, — теперь я этим займусь. Я понял, что ты до сих пор прекрасно справлялся, но если кому-то из нас необходимо иметь дело с этими замшелыми ископаемыми… — Спок поднял бровь, и Джим осёкся, впрочем, не давая себя труда изобразить раскаяние, — почтенными джентльменами, то пусть это буду я.
