Миша слушал ее внимательно, не проронив ни одного слова; жаль ему стало всей душой несчастную, маленькую Гашу; он решил ей помочь во что бы то ни стало, и во всей этой неожиданной истории невольно видел помощь свыше, так как ему, как говорится, нежданно, негаданно, давались в руки именно те два рубля, в которых он, в данную минуту, так нуждался для Лёвиных питомцев.

— Хорошо, пойдем, — отвечал он и вместо того, чтобы отправиться к Лёве, как было раньше собирался, пошел за девочкой к городской площади, где еще вчера, возвращаясь из гимназии, заметил груды валявшихся брусьев и досок, из которых должен был соорудиться цирк.

После всего вышеописанного прошло около двух недель. Миша давно воспрянул духом. Данный им совет плотнику и его собственное участие в укреплении столбов окупилось гораздо лучше, чем он ожидал. Хозяин цирка оценил его труд вполне добросовестно; вместо обещанных двух рублей он дал ему вдвое, т. е. четыре; Миша был на верху блаженства. Заручившись платою за два месяца вперед за право пользоваться чердаком для "Красавчика" и "Орлика", он первым делом водворил там своих питомцев и затем немедленно отдал все вперед домохозяину, взяв с него честное слово, что он не будет беспокоить Марию Ивановну, а Марии Ивановне рассказал все подробно.

— Вот видишь, мамочка, не даром я с самого раннего детства старался изучать плотничье и столярное мастерство, теперь, оказывается, оно послужило нам на пользу, — сказал он не без гордости.

— Я и не сомневалась в этом, мой друг, потому никогда тебе и не мешала; помнишь, как ты, еще совсем крошечный, раз напугал меня, когда я, вернувшись с работы, не нашла тебя дома, и увидела, что твой обед стоит нетронутый, а ты изволил на целый день отправиться к старому плотнику? Нет, я думаю, не помнишь; слишком еще мал тогда был.

— Представь, мамочка, что я все отлично помню; и старого плотника Максима… Я очень любил смотреть на него, когда он мастерил что-нибудь; раз он делал кому то кухонный стол из досок; и я, придя домой, сделал точно такой-же стол, не настоящий, конечно, а игрушечный, и не из досок, а из старой коробки.

— Я тоже это отлично помню; ты все показывал его мне и соседям.

— А велосипед мой помнишь?

— Еще бы! Это было не особенно давно.

— А домики из спичечных коробок?

— Отлично помню; один из них даже недавно попался мне под руку, когда я разбирала вещи.

— Неужели, мамочка?

— Да.

— Где он лежит? Я бы с удовольствием на него взглянул.

— Открой сундук; он, кажется, как раз наверху, под крышкой.

Миша подбежал к сундуку, приподнял крышку и достал игрушечный домик.

— Теперь я не стал бы заниматься подобным вздором, — сказал он серьезно и принялся внимательно разглядывать домик со всех сторон.

— А ведь, в общем, не дурно; все сделано, как следует — окна, двери, крыльцо… Даже трубы торчат в крыше; надо будет показать Гаше, она еще не приходила сегодня?

— Нет, что-то замешкалась; впрочем, она обыкновенно приходит в те часы, когда ты бываешь в гимназии и когда знает, что я беру работу на дом, а не ухожу в мастерскую; несчастная девочка, я часто о ней думаю; мне очень жаль ее… Так бы хотелось взять бедняжку из этого цирка; она и сама, кажется, там очень скучает…

— Еще бы не скучать! Еще бы не грустить!.. С этих лет остаться круглой сиротой, не видеть ни от кого ласки, не иметь около себя милой, дорогой мамы! О, это ужасно! — с жаром заметил Миша, бросившись на шею матери. — Придумай, мамочка, что бы можно было для нее сделать… Она тебя так любит! Она недавно мне сказала, что те часы, которые проводит с тобою, составляют для нее лучшую пору дня… Ей так нравится, что ты учишь ее шить, вязать, и вообще она в восторге и от тебя, и от твоих разговоров.

— Да, она и мне это не раз говорила… О, если бы мы были богаты, я навсегда оставила бы ее у себя!.. Славная, хорошая девочка; я так привязалась к ней за последнее время; с тех пор, как я больше не хожу работать в мастерскую, а беру шитье на дом, она ни одного утра не пропустила, чтобы не побывать у меня, зная, что мне скучно одной, пока ты не воротишься из гимназии.

— Я очень жалею, что мне приходится мало видеть ее, говорить с нею только урывками, а когда я возвращаюсь, она как раз должна спешить домой приготовляться к вечернему представлению, которое ей давно уже надоело… Она мне не раз это говорила. — Ну, однако, мы с тобою заболтались, — сказал наконец Миша; — хотя сегодня занятия у нас начинаются позднее, но все же мне скоро пора идти в класс; а прежде чем это сделать, я должен еще сходить на чердак прорепетировать с "Орликом" и с "Красавчиком", иначе они могут забыть все то, чему Лёва с таким трудом научил их.

И, собрав все нужные книги и тетрадки, Миша побежал на чердак к своим маленьким приятелям, чтобы узнать, есть ли у них корм, питье, а потом приступить к повторению.

Как только он присел на длинный белый ящик прикрытый красным ковриком, так зайка и голубь моментально, сами, без приглашения, явились к нему; голубь вышел из голубятни, сел на жердочку и, точно желая приветствовать его, принялся без конца ворковать, а зайка, став на задние лапки, положил передние на крышку сундука и, протягивая мордочку к руке Миши, толкал его носом, прося подачки.

— Здравствуй! Здравствуй! Как поживаешь? Доволен ли новосельем? — обратился к нему мальчик, точно он мог понимать его и ответить, и сейчас же приступил к репетиции.

Мария Ивановна между тем взялась за шитье; старший приказчик магазина, давно к ней придиравшийся, последнее время был еще строже и хотел ее вытеснить, чтобы предоставить место другой.

Мария Ивановна не могла этого не заметить, но сначала делала вид, что не понимает его злого намерения, а потом, не будучи в силах слушать беспрестанные колкости, под предлогом нездоровья, просила хозяина магазина разрешить ей брать работу на дом, и очень была рада, когда маленькая Гаша, познакомившаяся с ней через Мишу, приходила почти каждое утро навещать ее. Гаша подробно рассказывала ей про свою печальную жизнь среди чужих людей.

За все время пребывания у сестры покойного шарманщика Гаше не с кем было поговорить по душе, и она ни разу не слыхала ничего подобного, о чем ей ежедневно говорила Мария Ивановна. Дома вокруг нее все толковали только о том, чтобы побольше получить сбору с представлений, пересчитывали вырученные деньги, спорили и, подчас, даже ссорились за каждый лишний грош. Мужчины, женщины, дети, одним словом вся маленькая странствующая труппа кричала и волновалась; для всех, казалось, единственной целью в жизни были деньги и только деньги, часть которых шла, конечно, на существование, часть проходила так, между руками… Ни одного разумного слова ни от кого никогда она не слышала. Вечные прибаутки, смех, репетиция перед вечерним представлением, подчас истязание несчастных животных, которых учили разным штукам и дрессировали только ради того, чтобы их трудом опять-таки заработать себе деньги.

До встречи с Марией Ивановной Гаше никогда не приходило на ум, хорошо-ли это, что человек, будучи умнее и сильнее, чем какая-нибудь маленькая собачонка, кошка, зайчик или птица, заставлять трудиться и работать на себя существа более слабые?.. Теперь Гаша, не раз задавала себе этот вопрос, не раз над ним задумывалась, и не раз, слыша жалобное взвизгивание Жучки, Шарика или кота-мурлыки, когда хозяин хлестал их плетью во время репетиции, зажимала уши и убегала подальше, чтобы ничего не видеть и не слышать… От Марии же Ивановны она впервые услыхала, что она с детства должна стремиться к тому, чтобы, со временем сделавшись взрослою, быть дельною, разумною, хорошею женой, матерью, хозяйкой, уметь шить, вязать, штопать белье, готовить кушанье, одним словом — уметь делать все то, что составляет, так сказать, основу обыкновенной будничной, домашней жизни…

Мария Ивановна научила ее вязать кружева, самые простые, узкие, и… Боже мой! — как увлекалась Гаша этими кружевами; она все свои свободные часы просиживала за ними, не пропуская ни одного дня, а сегодня вот как раз что-то запоздала.