Фадеич, похоже, был от души рад моему положительному отзыву о его творчестве, а также сорвавшемуся с языка эпитету, в котором я назвал его “Аристидом Майолем Мценского уезда”. К слову, он оказался не таким уж и дремучим - был наслышан о Ренуаре, Дега и даже несколько раз возил свои миниатюры в Москву, где на Таганском рынке из-под полы сбывал каким-то перекупщикам.

Распознав во мне образованного и доброжелательного собеседника, Фадеич вскоре поинтересовался как бы ненароком, “не жду ли я немцев”. Я честно ответил, что вынужден, увы, этим заниматься, поскольку едва унёс ноги от ареста. Фадеич разоткровенничался и тоже сообщил, что также дожидается их прихода, поскольку “колхозы надоели”. Однако он убеждён, что немцы заявятся сюда ближе к середине октября, а то и в ноябре.

Причина тому, по мнению Фадеича, состояла в том, что под Брянском против немцев успешно воюют “русские части”, в то время как на южном фронте “хохлы не хотели воевать, оборонялись плохо и потому быстро сдали Киев”. Тем не менее, не дожидаясь прихода боёв в здешние места, все жители покинули деревню, расположенную от стратегического шоссе на опасно близком расстоянии. Он же “не может бросить на разграбление добро и мастерскую” и поэтому намерен отойти в лес только лишь тогда, когда находиться тут станет по-настоящему опасно.

Сегодня вечером снова пошёл дождь и усилился ветер, выдувая из нетопленой избы последние остатки тепла. Я начал кашлять и задыхаться. Увидев это, Фадеич, дождавшись темноты, всё-таки тайком протопил баню, где я смог немного прогреться и смыть накопившуюся грязь. Там же на печке он сварил миску картошки, которая с салом и под стакан самогона мне тоже очень хорошо помогла. Во всяком случае, на следующий день я намерен проснуться здоровым человеком.

1/X-1941

Утром дождь приутих, и Фадеич отправился на реку, чтобы проверить свои садки и донки. Полдня я пролежал на топчане в полнейшем безделье. Кашель прошёл, дыхание сделалось нормальным - я действительно выздоравливаю!

После полудня вернулся Фадеич с уловом: средних размеров щука и маленький налим. Принёс он и новость (только непонятно, от кого взятую) - немцы под Брянском начали сильное наступление.

Я тотчас же поймал себя на мысли, что мне всё равно, как скоро немцы припрутся сюда, поскольку приближать своё “избавление” кровью бойцов Красной Армии, погибающих сейчас под Брянском и обречённых вскоре на гибель под Орлом, мне противно. Единственная развязка, которая психологически могла меня примирить с реальностью - это если бы наши, руководствуясь каким-то высшим стратегическим планом, без боя оставили бы Орёл. Но судя по всему, шансов на такой исход крайне мало.

Фадеич на примусе зажарил рыбу, и мы съели её вместе с остатками картошки и ржаными сухарями.

Несмотря на вновь доставшиеся мне полстакана самогона, настроение - препаршивое. Нет ни малейшего желания описывать свои терзания, и потому я отправляюсь спать.

2/X-1941

День ещё более пустой - ни рыбы, ни картошки, ни самогона, только сухари. Фадеич ушёл в деревню - наверное, там кроме нас скрытно живёт кто-то ещё, и мой хозяин понемногу с ним общается, либо же мародёрствует, высматривая что-то себе среди брошенного добра.

Вечер: пью вскипячённый на примусе травяной чай и слушаю от Фадеича последние новости. Оказывается, в здании сельсовета остался батарейный радиоприёмник, посредством которого Фадеич украдкой слушает и Москву, и немецкие сводки на русском языке.

Главная сегодняшняя новость: немцы вступили в Кромы, а это - ближайший от нас населённый пункт по симферопольской дороге. Так что в предстоящие дни можно ждать “гостей”.

Фадеич уверяет, что поскольку наши без боя сдали Кромы, то они так же без боя уйдут и из Орла. Этот вывод он делает на основании своего “стратегического расчёта”, по которому, как он уверен, нашим выгодно затянуть передовые части немцев как можно дальше по симферопольскому шоссе, чтобы потом попытаться отсечь ударом из-под Брянска или с юго-востока. Если “расчёт” Фадеича верен, то после лёгкого занятия немцами Орла нас здесь ожидает настоящее месиво. С другой стороны - непонятно, как наши смогут наступать: из-за дождей, непрерывно проливающихся вот уже почти неделю, сельские дороги раскисли и вспухли, войска ни в какой обход по ним точно не смогут пройти. В этом случае немцы, оседлавшие покрытый асфальтом симферопольский тракт, окажутся в лучшем положении и смогут продолжать наступать.

3/X-1941

Я - снова в гостинице! Снова в чистой белой сорочке, сохранённой на дне саквояжа, и даже только что был в буфете, где собственноручно согрел в работающем (!) электрочайнике немного старой заварки и съел чёрствые пирожные. Причём на этот раз - совершенно бесплатно.

События нынешнего дня развивались следующим образом.

Около семи утра Фадеич разбудил меня известием, что по симферопольскому шоссе в Орёл вошли немецкие танки и мотопехота, однако при этом никаких выстрелов и иных звуков боя слышно не было.

Оказывается, предрассветные часы Фадеич провёл на своём “наблюдательном пункте” в брошенной избе, выходящей на тракт, и всё это видел воочию. Фадеич был перевозбуждён, его глаза горели, он нервно хватался за всё подряд…

Пока я возился у рукомойника, он молча сидел за столом, прилагая немалые усилия, чтобы успокоиться. Затем он неожиданно объявил, что “наши не могли уйти просто так” и что, скорее всего, часть советских войск “спряталась в лесу”.

Я попытался высказать доводы в пользу того, что наше убежище должно быть достаточно безопасно, поскольку и советские, и немецкие войска поостерегутся вступать в деревню, где легко можно нарваться на неприятеля, а в случае обходного удара - предпочтут атаковать на открытом пространстве. Однако у Фадеича имелись свои резоны - меня он не слушал, а только всё время бормотал что-то себе под нос и несколько раз убегал в спальню.

Столь же неожиданно, не сказав мне ничего, он одел брезентовый плащ и куда-то ушёл. Я думал, что он вернётся спустя полчаса или час, однако время шло, а его всё не было. В результате в наиболее критический момент я оказался в одиночестве и неведении.

Когда часовая стрелка дошла до цифры десять, я неожиданно осознал, что продолжая здесь находиться, могу очень серьёзно пострадать - ведь если прав Фадеич и наши войска укрылись неподалёку, то первый же дозор разведчиков заберёт меня в плен как шпиона. И появляться в занятом немцами Орле спустя день-другой мне будет нельзя по аналогичной причине. Ведь если я желаю с немцами разговаривать, то они должны быть убеждены, что я спокойно дожидался их прихода, а не был заброшен к ним в тыл после того, как они обосновались в городе. К тому же, ничего не зная про мой туберкулёз, они с неизбежностью примут меня за переодетого красноармейца.

Я понял, что у меня есть очень ограниченный запас времени для того, чтобы вернуться в город и предстать перед захватчиками невинным обывателем. И сразу же резанула другая мысль - а что, если Фадеич отправился на розыски немцев как раз с целью сдать меня как пойманного им “красного диверсанта”? Возможность ведь более чем реальная, поскольку за колхозника или дачника мне никак не сойти, а Фадеич сразу же в глазах оккупантов что-то для себя заработает. Жучок-кулачок! Сомнительно, чтобы из-за одной лишь любви к искусству он кормил меня и поил самогоном!

Поэтому я быстро собрался, укутался в запасной хозяйский плащ, который без зазрения совести решил экспроприировать, и в таком виде, стараясь не шуметь, выбрался из избы и двинулся низом по направлению к шоссе.

Минут через двадцать я уже шагал по первой городской улице. Орёл был пуст, тих и совершенно безлюден - за всю дорогу я приметил вдалеке лишь двух женщин в платках, которые, завидев меня, поспешили сразу же скрыться. Боя за город не было, дома стояли целыми. На одном из перекрёстков я обнаружил три сожжённые советские танкетки. Но на их почерневшей броне не было ни одной дырки или вмятины, из чего следовало, что танкетки запалили наши войска, когда было принято решение стремительно из Орла уходить. Даже будучи человеком невоенным, я понял, что оно к лучшему, поскольку эти устаревшие броневики, памятные ещё с парадов в начале тридцатых, стали бы для фашистов гарантированной добычей.