— И тем не менее хорошо, что я теперь в камере один,— неожиданно признался арестант.— Жара спала и скоро совсем похолодает, а я как человек, выросший на юге, боготворю холодный, а лучше всего даже зимний, ледяной воздух… Я слышал, что лето в Москве в этом году выдалось необычайно холодным из-за каких-то циклонов - так вот, весь раскалённый воздух с юга всё лето копился здесь, и тут было совершенно невозможно ни думать, ни даже спать… Поэтому кем бы вы, уважаемый товарищ, ни являлись, мне стоит поблагодарить вас за эти несколько дней в прохладном одиночестве. И всё-таки - зачем вы приехали ко мне?

Я понял, что уводить разговор в сторону больше нельзя. Отхлебнув полбокала вина, я подошёл к зашторенному окну, и уткнувшись взглядом в белёсую туаль, через которую медленно просачивался уличный свет, ответил:

— Хорошо. Будем считать, что официальную часть беседы мы завершили. Я предложил вам сотрудничество, вы рассказали мне о будущем троцкизма, которое оказалось совсем не таким, как в СССР все это представляют, после чего мы вдвоём вдруг выяснили, что молодые и энергичные троцкисты скоро заступят на смену обрюзгшим буржуа, а троцкисты старые, за небольшим исключением,- расстреляны. Теперь - теперь собственно то, ради чего я к вам сюда рвался. Моя фамилия взята по отцу, а по матери я - Кубенской. Вам эта фамилия ни о чём не говорит?

— Да, когда-то я эту фамилию слышал,— ответил Раковский, и я безошибочно уловил в его голосе нарочитое равнодушие, которое свидетельствовало о нежелании выдавать что-либо наперёд.

— Мой дядя Сергей Михайлович Кубенской до революции работал управляющим в знаменитой корпорации Второва,— продолжил я.— Так получилось, что я оказался единственным продолжателем Кубенских по мужской линии, поскольку у самого дяди Сергея имелась только дочь. Наверное поэтому, незадолго до своей смерти, наступившей в тридцать восьмом, дядя рассказал мне о тайном вкладе, открытом его патроном в Швейцарии накануне революции по прямому указанию царя. Дядя сообщил мне необходимые адреса и пароли, задействовать которые до сих пор у меня не было ни малейшей возможности. Теперь, как мне кажется, такая возможность появилась - я намерен дождаться прихода немцев и вступить во владение этим состоянием. Многого мне не надо. Я отлично понимаю, что мне придётся поделиться с немцами, без помощи которых вместо Швейцарии я сгнию у них в какой-нибудь яме для пленных большевиков. Я также готов поделиться и с вашими товарищами или родственниками. Почему я готов договариваться и уступать - пароль, который оказался в распоряжении моего дяди, представляется недостаточно полным, дядя лично никогда им не пользовался, и потому перепроверка не помешала бы. Дядя указывал на вас как на человека, который занимался розысками царского сокровища, и потому проверка моего пароля по паролю вашему не только бы помогла успеху хорошего дела, но и не дала б ему пропасть - ведь сейф заминирован динамитом. Ибо если не я сейчас, а кто-нибудь другой рано или поздно введёт ошибочную комбинацию цифр, то всё погибнет.

Пока я говорил, Раковский смотрел на меня безотрывно, и несложно было угадать, как внутри него борются два чувства - восхищения и неверия.

— А вам известно, что Кубенской - это страшный человек? Ради того, чтобы сохранить свою жизнь, он завлёк и сдал Лубянке несколько сотен доверившихся ему людей. Между прочим, так же как и вы надеявшихся получить пароль и употребить швейцарские сокровища каждый на свою “борьбу”.

Вопрос был жёстким, но ожидаемым. Я был к нему готов и знал, что буду говорить во оправдание “предательства” моего дяди. Однако в этот момент я вдруг вспомнил про историю со сменой фамилии и прощальные слова Первомайского о том, что “органы не только расстреливают людей, но и создают”. Желая напоследок связать меня по рукам и ногам вовлечённостью в этот дьявольский круговорот моей невесты, адвокат допустил ошибку, сболтнув лишнего.

Всё немедленно встало на свои места, весь царивший в моей голове хаос из подозрений и недомолвок получил объяснение! Мой дядя, бывший приказчик Второва, мирно и трудолюбиво провёл остаток жизни с фамилией Дмитриев, а вот под фамилией Кубенской существовал кем-то созданный жестокий и бесчеловечный фантом!!

— Это неправда,— ответил я, спокойно и гордо распрямив плечи.— Тот злочинный Кубенской являлся умело разыгранной мистификацией. Мой же дядя даже сменил фамилию, чтобы его оставили в покое.

Услышав слова про мистификацию, Раковский сперва замер, а потом как-то напряжённо вздохнул, признавая, наверное, что я могу говорить правду. Мне даже показалось, что он мог быть в курсе истории с лже-Кубенским, открывшейся передо мною буквально только что.

— А вы не догадались взять с собою фото вашего дяди?

— Догадался. Пожалуйста!

Я извлёк из кармана и протянул полученную от адвоката Первомайского фотокарточку, на которой мой дядя был запечатлён в мундире железнодорожного начсостава. Раковский принял её и долго разглядывал.

— Ваше сходство с человеком на фотографии очевидно,— сообщил он свой вердикт.— Кажется, я тоже его встречал - скорее всего в годы, когда возглавлял Совнарком Украины, а он приезжал на какое-то совещание в Харьков… У меня отличная память на лица - до сих пор помню князя Вяземского и генерала Тотлебена, которые останавливались в нашем доме в Котеле после взятия Плевны у турок… И всё-таки ответьте мне - как вам, простому охотнику за фамильным капиталом, удалось не просто выторговать командировку ко мне в особо охраняемую тюрьму, но и предотвратить, выходит, мой расстрел? Я ведь слишком стар, чтобы верить в чудеса.

Конечно, это был мой прокол, не надо, не надо было подхватывать разговор об опустевшей политической тюрьме, кто тянул меня за язык! Хотелось блеснуть осведомлённостью - и вот тебе, приходится раскрывать последние карты!

— Я полагаю, что жизнь сохранена вам по указанию высшего руководства страны, возможно, даже самого Сталина,— ответил я, решив более ничего не бояться.— Дело в том, что они также поставили передо мной задачу разузнать секретные цифры. Но им ничего неизвестно о том, что пароль я уже знаю, и от вас мне достаточно получить лишь его уточнение.

— Вы встречались со Сталиным?

— Да… Встречался.

— И как он вам?

— Если сказать честно - разговор с ним производит на человека грандиозное воздействие. Сталину невозможно перечить и совершенно невозможно отказать.

— Да, в этом вы правы,— притихшим голосом согласился со мной Раковский.— А знаете что - проблема-то состоит не в Сталине и не в его особом каком-то гипнотизме, а в гипнотизме той революции, которую мы совершили. Именно она, революция, переплавила всех нас и сделала совершенно другими: одних - раздавила, а других наделила сверхчеловеческими способностями. Если бы вы знали, как здесь, в соседней камере до самого этого чёртового четверга спорили и переругивались до хрипоты эсерки Спиридонова и Измайлович - кто именно предал революцию, почему да зачем? Эти старухи не выдержали её напряжения и элементарно свихнулись. То же, я полагаю, произошло и со Сталиным, только помешательство у Сталина - иного рода. В отличие от других, он не свихнулся, а через это своё особое помешательство достиг прямо-таки нечеловеческих высот… Я несколько раз встречал этого неприметного осетина за границей, и насколько теперь могу вспомнить, прежде в нём не наблюдалось ничего особенного. Мы все тогда были единой и сплочённой командой единомышленников, объединившихся ради грандиозного дела, в которое даже и верилось с трудом…

— Революции творят чудеса: новые возможности преображают людей…

— Это не так,— возразил Раковский.— Мы менее всего думали о новых возможностях для себя. Никто из нас не держал в голове задачу насытиться властью или разбогатеть - все мы были сумасшедшими и желали лишь одного - чтобы идея, с которой мы срослись, получила воплощение, а вместе с ней состоялись бы тогда и наши жизни… Наши противники клеветали, что мы-де желаем захватить казну, украсть золотой запас - а ведь это всё глупости и бред, ибо обладание величайшей в мире страной уже само по себе является высшей наградой! Но вот потом… Потом - эта одна шестая часть суши со всеми её богатствами и возможностями многим из нас вскружила голову и заставила поверить, что теперь нужно не переходить к недочитанным страницам Маркса и строить, опираясь на потенциал этой необъятной и богатой страны, настоящий и окончательный всемирный социализм, а колдовать над каким-то особым путём. В этом месте наши пути и разошлись.