Процесс проводов решили не затягивать, и вскоре Шолле в сопровождении двух адвокатов, помахав всем рукой, скрылся за стеклянной дверью, где поджидал автомобиль, сразу же сорвавшийся с места в направлении к частному самолёту, различимому на одной из дальних стоянок. Провожающие, забыв о своей прежней невозмутимости сильных мира, словно дети сгрудились у окна, чтобы видеть, как спустившийся из кабины лётчик приветствует своих пассажиров и помогает им зайти в салон, после чего самолёт выруливает на площадку и исчезает в очереди лайнеров, готовящихся к взлёту. И только минут через двадцать, когда за чередой отваливающих ввысь огромных “боингов” и “аэрбасов” по небу восходящей стрелой пронёсся и скрылся за набежавшим облаком небольшой серебристый силуэт, все стали расходиться.

Катрин прибыла в аэропорт на своём кабриолете, однако в обратный путь попросила сесть за руль Алексея. Всю дорогу до Монтрё они ехали не спеша и изредка, словно желая ободрить друг друга, обменивались дежурными впечатлениями о погоде, озере или о запомнившемся по какому-нибудь случаю придорожном ресторанчике, оставленном позади…

Алексей, понимая состояние Катрин, решил на вечер ничего не предлагать и тем более не настаивать ни на каких ранее запланированных поездках. Однако Катрин сама предложила ехать, как замышлялось, в Вербье, и задержаться там до вечера понедельника.

Проезжая Лозанну, Алексей на минуту заскочил в гостиницу, чтобы переодеться и захватить вещи, необходимые для горных прогулок, после чего завёз Катрин за тем же самым в её апартаменты. Спускаясь к машине, Катрин вспомнила, что хотела бы взять с собой ноутбук, оставленный с пятницы в банке, и они решили за ним заехать.

Несмотря на законную для выходного дня безлюдность, здание банка после отъезда Шолле показалось Алексею совершенно пустым и осиротевшим. Катрин отправилась на второй этаж, а Алексей остался в парадном холле, где несли службу двое охранников.

— Простите, месье, но вы случайно не тот самый русский, который был у нас в июне?— неожиданно поинтересовался у Алексея один из них.

— Да, наверное, это я.

— Вчера для вас был очень важный звонок,— продолжил охранник.— Со мной разговаривал господин Кузнецоф. Он из самой Москвы, и он просил, чтобы его сообщение вам передали как можно скорее. Я ответил, что вы должны прийти в понедельник, однако он настаивал, чтобы мы оповестили вас при первой же возможности.

— А что же он просил мне передать?— холодно поинтересовался Алексей, испытывая прилив досады и неприязни за ни к месту и ни ко времени пришедшее напоминание о прошлом - пусть и недавнем, но которое он твёрдо намеревался навсегда исключить из жизни.

— Этот господин Кузнецоф неважно разговаривает по-французски, месье, поэтому он оставил для вас сообщение на своём языке… Подождите несколько секунд, я сейчас найду и включу вам эту запись…

Пока охранник возился со своим умным телефоном, больше похожим на пульт управления, спустилась Катрин.

— Что-то ещё случилось?— спросила она, впервые за целый день улыбнувшись.— А то я собралась и полностью готова!

— Подожди секунду, милая. Просто кто-то из старых знакомых разыскал меня здесь, чтобы что-то передать. Хочу убедиться, что всё это чушь, и мы сразу же тогда поедем!

— Готово, месье, я всё нашёл! Слушайте!— сообщил охранник, нажимая на кнопку.

В полутёмный холл ворвался громкий треск телефонного соединения, и за ним следом - взволнованный и неровный голос Бориса:

“Алексей, здравствуй. Звонил по найденной в твоих вещах визитке наугад, поскольку не знал, где ты и что с тобой. Но когда мне ответили, что ты уже здесь, то есть что ты добрался до Швейцарии, я буквально воспрянул духом. Хочу прежде всего поздравить, что твоя поездка завершилась благополучно, что ты жив и здоров.

Но у нас здесь - катастрофа. В пятницу арестовали Машу. Её обвиняют в убийстве какого-то Шмальца - похоже, это тот самый бандюган, которого кто-то из вас двоих приласкал в лесу под Ржевом.

Сегодня с утра я напряг все свои ресурсы, связи - одним словом, мне удалось эту ситуацию прокачать. История со Шмальцем - это чистая подстава, просто менты нашли на тамошней охотбазе, где вы летом жили, Машины отпечатки пальцев и устроили так, что якобы те же отпечатки были на месте, где Шмальца грохнули. Гинзбург, мой знакомый адвокат, сразу же заявил, что докажет Машино алиби. Однако ему ответили, что алиби сможет признать - если ещё сможет!- только суд, а вот для дружков Шмальца главная предъява - лопата с отпечатками, и они, если им об этом ненавязчиво сообщат, достанут Машу хоть из-под земли.

Лёша, я понял, что ситуация здесь особая и совершенно не относящаяся к обычным ментовским беспределам. Машу взяла в оборот какая-то мутная спецслужба, которая занимается финансами и прознала про твои швейцарские счета. Я сумел встретиться с одним перцем оттуда - точнее, я уверен, что это он следил за всеми моими метаниями и сам вышел на меня в нужный момент.

Короче, чего они хотят: они хотят, чтобы ты передал им информацию по Швейцарии. Все коды, пароли, явки и, разумеется, деньги. Они говорят, что хранящиеся там деньги принадлежат государству, и частные лица ни по нашему, ни по международному законодательству не имеют права ими распоряжаться. Если ты пойдёшь навстречу - то в этом случае они отпускают Машу, оставляют всех нас в покое и плюсом дают каждому по несколько лямов в валюте. Если забыть про наши прежне амбиции, которые всё равно ни к чему хорошему не приведут, то условия нормальные, можно будет жить безбедно и ни от кого больше не прятаться.

Если этого мало - они, я так думаю, согласятся оставить нам и больше - и десять, и двадцать, и даже пятьдесят… Жизнь ведь одна, бабла с запасом хватит. Они обязательно пойдут нам навстречу, главное сейчас - сделать первый шаг.

Если же нет - то они передают Машу прокуратуре и суду. Там ей либо навешивают срок, и тогда на зоне по заказу “шмальцевских” её обязательно убьют, или за недостаточностью улик её отпустят, однако в этом случае бандиты расправятся с ней ещё быстрей.

Ситуацию можно разрулить в течение ровно недели, поскольку по законодательству эта хитрая спецслужба не имеет права задерживать человека на больший срок и должна либо отпустить, либо передать прокурорам. Срок истекает в пятницу, седьмого сентября.

Петрович уже в курсе, он возвращается в Москву, хотя вряд ли чем сумеет помочь.

Лёша, не прошу, молю тебя - спаси Машу! Никто кроме тебя не сможет её спасти!

Ради всего святого, ради Бога - помоги!”

Телефонный автоответчик замолчал. Алексей глубоко выдохнул, и вновь набрав в лёгкие воздух, на несколько мгновений застыл совершенно неподвижно, зажмурив глаза и отпустив руку, которой до боли сжимал пряжку на ремне. Словно безжизненная плеть, рука сместилась вниз, сбив стоявшую на столе никчемную статуэтку.

— Месье, не желаете ли прослушать это ещё раз? Окажись я на вашем месте, я бы ничего не разобрал в этом непонятном языке!

— Нет, спасибо. Мне всё ясно,— ответил Алексей, выходя из ступора.

— Благодарю вас. Если это для вас важно, то звонок был сделан вчера в восемь вечера.

— Значит, в Москве было десять,— чуть слышно сказал сам себе Алексей, и затем произнёс прежним голосом: “Мы уходим. Откройте, пожалуйста, дверь!”

На улице было солнечно и по-воскресному пустынно. В разогретом воздухе пахло цветами. С соседней улицы доносился шум от изредка проезжающих машин, который на фоне всеобщей тишины только усиливал ощущение сонного курорта. В небольшом отдалении за зелёными кронами возвышался шпиль католического собора, с чьим священником Алексей столь беззаботно беседовал в начале лета и помогал детям разгадать его нехитрый секрет.

Теперь вся эта спокойная красота рушилась и летела в тартарары. Перед внутренним взором Алексея немедленно пронеслись калейдоскопом картинки с их недавним нищенским бытом, железнодорожным путешествием в кузове самосвала, промозглой очаковской халупой, многочисленными побегами, братаниями с бродягами, с прозябанием в безнадёжности и нечаянными радостями нечастых удач. Неужели снова всё это к нему возвращается, неужели его жизнь, едва достигшая спокойной и благодатной пристани, скоро вновь превратится в вечный и, увы, совершенно никому не нужный бой?