— Дай мне три дня. Мне… кое с чем надо разобраться. Я тебе позвоню.

— Конечно, Джон, конечно. — Голос Бака дрожал от предвкушения. — Знаешь, я всегда считал тебя своим другом. И всегда любил.

«Почему бы и нет? — доказывал самому себе Джон по дороге в гостиницу. — Почему бы не сделать ещё одну попытку изменить свою жизнь? Разве не в этом я поклялся себе… тогда? Бак отличный парень. Да и аренду назначит терпимую. Я же с ума сойду, если останусь в своей чертовой комнатенке хотя бы на месяц! Этот… Он… Этот… Надо забыть его, вытравить из памяти навсегда! Бак поможет. Не могу больше его хотеть. Не могу».

*

В тот же вечер на предательски слабых ногах Джон подошел к дверям Ярда, распахнув их ударом ладони, и сразу же уткнулся взглядом на него.

Он сидел именно там, где Джон впервые его заметил — на табурете, примыкающем к барной стойке. Как неизменный часовой, упрямо и преданно охраняющий лишь одному ему известные ценности.

Повернувшись лицом ко входу.

Кого-то ждет?

Кто-то в очередной раз успел купить его, и дело только за малым: придти и взять?

Ну уж нет!

Увидев вошедшего, парень дернулся, круто развернувшись и покачнувшись неловко и очень опасно, и Джон с трудом подавил желание броситься к нему, уберегая от кажущегося неминуемым падения.

Но парень удержался на табурете.

И больше в сторону двери не повернулся.

Он сидел так неестественно прямо, что Джон физически ощущал тугую натянутость его мышц, настороженно ожидая, что вот-вот, сейчас они треснут с тошнотворно пронзительным звуком, и тонкая белая ткань, сквозь которую немыслимо трогательно просвечивал каждый из его распроклятых позвонков, вмиг пропитается кровью.

А он, капитан Джон Ватсон, которого давно уже не мутит от красного цвета, умрет на месте, охваченный и сраженный наповал диким ужасом.

«Будь проклято всё на свете. Мать твою… Я до смерти люблю эту тварь».

Джон выскочил из Ярда, не понимая, куда идти, и что делать дальше.

Он испуганно озирался по сторонам, как слепец, внезапно оглохший и потерявший все знакомые ориентиры. Ему хотелось орать во все горло, орать до тех пор, пока не сорвется голос — так потрясло его собственное открытие. Он готов был хотеть, истекать страстью, выть от вожделения. Но любить он был совсем не готов.

В ненавистном номере Джон обессилено опустился на пол, прислонившись спиной к поцарапанной дверце шкафа, и долго сидел, обхватив руками колени и уткнувшись в них залитым слезами лицом. Ему не было стыдно за эти слёзы: он горько оплакивал сейчас свою бесполезную жизнь. Он вошел в Ярд триумфатором. Ну конечно, ведь он так нужен кому-то, так ценен и важен! А покинул его, позорно сбежав, разбитым и сдавшимся.

Джон с трудом поднялся, люто ненавидя подламывающую колени дрожь, соленый пот, стянувший кожу отвратительно липкой пленкой, жалкую влагу, от которой саднило лицо. Лицо, достойное только глумления — урод, урод, урод! Даже шлюха от тебя отвернулась.

Стоя под теплым душем и остервенело намыливаясь, он под страхом смерти запретил себе даже на милю приближаться к Ярду.

С этой мыслью он и погрузился в черный, мертвецкий сон, предварительно запихав в дорожную сумку всё до последнего лоскутка. Как оказалось, вынужденное согласие на переезд в роскошные апартаменты Бака было для него настоящим спасением.

Но, проведя на кровати следующий бесконечно тянущийся день, тупо рассматривая прокуренный потолок и бесстрастно наблюдая сумерки за окном, Джон поднялся, натянул джинсы, майку, старую куртку и вышел за дверь…

Надо поставить точку. Трахнуть эту шелковую подстилку так, чтобы запомнила на всю жизнь. Вывернуть наизнанку продажную задницу, зацеловать… Блядь! О чем это он?! Вцепиться зубами в горло и вылакать сучью кровь.

За это не жаль отдать последние деньги.

А там — посмотрим.

Джон вколачивался подошвами с мостовую, едва сдерживаясь, чтобы не сорваться на бег.

Почему он был так уверен, что непременно его застанет?

Потому что шлюхам полагается быть на рабочем месте, ждать очередного клиента и раздвигать ноги, безропотно впуская в себя чужую похоть и грязь.

Так заведено у шлюх.

Такая у них судьба.

*

На этот раз он не сидел, он стоял, что-то горячо доказывая бармену — высокий, гибкий, великолепный.

Джон подошел и, решительно крутанув табурет, уселся за стойкой в паре дюймов от жаркого тела. Парень резко повернулся на звук и застыл, вцепившись в закругленный край импровизированного стола.

Джон жизнерадостно улыбнулся.

— Привет.

Но тот молчал, продолжая смотреть на него так, будто увидел воскресшего мертвеца: ошеломленно, растеряно, почти не мигая.

— Привет, говорю, — повторил Джон, собирая в жалкую кучку остатки самообладания. — Как дела?

— Привет.

Окинув взглядом зал, мерцающий переливами радужных красок, Джон притворно вздохнул:

— Шумно у вас. Прогуляться не хочешь?

— Хочу.

Джон поднялся со стула, и, не оглядываясь, направился к выходу, моля бога дать ему силы дойти до дверей, не спотыкаясь на каждом шагу.

В том, что парень идет за ним, он почему-то не сомневался.

Так они и шли по вечерней улице: молча, друг за другом, след в след…

*

Джон повернул ключ в замке, зажег в прихожей свет и наконец посмотрел в сторону парня. Тот уже не выглядел таким потрясенным, скорее наоборот — спокойствию его позавидовал бы даже сам символ невозмутимости.*

Его слегка насмешливый взгляд говорил: ну, и что дальше?

Шлюха! Я вышибу из тебя всю твою блядскую спесь.

Джон снял и аккуратно повесил куртку, аккуратно прикрыл дверцу шкафа, прошел в комнату и включил миниатюрную настольную лампу, свет от которой мутными пятнами замерцал на полу и на потолке, почти не освещая небольшого пространства. Напротив, разлитая по комнате тьма стала ещё гуще, ещё плотнее.

Парень двинулся следом и остановился, облокотившись на спинку кровати.

Молчание было невыносимым, но Джон не собирался его нарушать.

Пусть шлюха отрабатывает свою выручку, развлекая его разговорами.

Словно услышав его мысли, парень спросил: — Как твое имя?

Голос вливался в уши, ядовито растекаясь по телу, и оно мгновенно откликнулось: затрепетало, готовое снова сломаться, подчиниться сладостному призыву, возвращая тот роковой вечер, когда так подло предало Джона, разомлев в уверенных, сильных объятиях.

Джон больно закусил губу, отгоняя морок — нет!

Ничего у тебя не получится, шлюха, сегодня я здесь хозяин.

— Джон. Я — Джон.

— Я — Шерлок.

— Шерлок?

— Да, довольно необычно.

— Нормально. Даже красиво. Как и ты сам. Ты знаешь, что очень красив? Безумно красив. Смертельно.

— Странно, — усмехнулся Шерлок, — ты не похож на человека, расточающего комплименты.

— Я не делаю комплиментов. Слишком для этого прост. Я лишь говорю то, что вижу. Ты мне нравишься.

— Я это заметил. — Шерлок резко откачнулся от спинки кровати и прошелся по комнате, попутно прикасаясь пальцами к немногочисленным предметам убогого гостиничного обихода. — А здесь ничего не изменилось. — Он многозначительно кивнул в сторону собранной сумки.

— Здесь изменилось всё. А это… — Джон проследил за его взглядом. — Я уезжаю.

— Уезжаешь?

Джону показалось, или в его глазах на самом деле мелькнуло что-то, очень напоминающее обреченность?

Конечно же, показалось, но всё же, помимо собственной воли, он уточнил:

— Съезжаю. Отсюда. — И почему-то соврал: — Нашел недорогую квартиру в бедном районе.

— А-а… — тот едва заметно перевел дыхание.

«Только не говори, шлюха, что это хоть что-то для тебя значит. На эту дешевку меня не купишь. И вообще, пора тебе заняться привычным делом».

— Да. Но хватит. — Джон посмотрел прямо в ослепительное лицо. — На этот раз ты здесь не для разговоров. Раздевайся. Не волнуйся, денег у меня хватит.

Шерлок моргнул и заметно вздрогнул, и дрожь эта мгновенно передалась Джону. Его тело вновь вероломно поддалось на провокацию: мелко завибрировало, покрылось мурашками и ослабло.