А какое ему, собственно, было дело до этого гомосексуального царства… Тем более что в целом здесь довольно спокойно и даже уютно. Вполне подходящее местечко для того, чтобы выпить стаканчик-другой крепкого пива.

Если бы не он…

Джон понимал, что ожидание его совершенно напрасно, но, как и всё, имеющее привкус запрета, оно затягивало, не отпускало.

«Ещё десять минут… Ещё пять, и я ухожу… Какого дьявола, мать твою?!

Ещё две минуты…»

Без четверти двенадцать он поднялся из-за стола, проклиная собственное упрямство, чувствуя себя так, словно только что совершил самую глупую в своей жизни ошибку, и на негнущихся ногах направился к выходу, не оглядываясь назад, не замечая кривой усмешки до полусмерти уставшего Эда.

*

Заперев за собою дверь, постанывая от ломоты во всем теле, через силу стащив рубашку и джинсы, Джон тяжелым кулем рухнул на скрипнувшую кровать и провалился в глубокий, близкий к коматозному сон, напоследок втянув ноздрями едва уловимый аромат своего безумия.

Проснулся он продрогшим до самых костей: на улице похолодало, и вездесущий северный ветер проникал даже в запертое окно. Ночью он все-таки умудрился закутаться в тонкое покрывало, натянув его до самых бровей, но это не спасло от сотрясающего озноба — Джон дрожал, как лист на ветру, такой же одинокий и бесприютный.

«Что я здесь делаю? — промелькнула тоскливая мысль. — Почему не могу оторваться от этого проклятого места, от этого города, в котором всё стало до такой степени непонятно, что я успел запутаться в первый же день…»

В конце концов, у него есть Гарри, и до Уимблдона рукой подать.

Почему бы не увидеть сестру? Какая разница, с кем она делит кров? Разве сам он не задыхался в крепких мужских объятиях?

***

— Не может этого быть! — рассмеялся в трубке звонкий девичий голос, и от этого полузабытого звука затрепетало сердце. Повеяло детством, мамиными рулетами, беззаботностью и уверенностью в том, что они рождены для счастья, и оно с нетерпением ждет их за первым же поворотом.

— Привет, Гарри. Как ты?

— Да уж получше, чем ты, бродяга! — продолжала она смеяться — радостно, искренне. — Хочешь сказать, что у твоей сестрицы появится шанс дать тебе хорошую затрещину?

— Хочу.

— Когда же?

— Принимаю душ, собираюсь и еду. Говори адрес.

— И сейчас ты не шутишь? — недоверчиво переспросила она. — Ни капельки?

— Ни капельки, будь уверена. Я уже направляюсь в сторону душа.

— О, Джон… — А вот теперь Гарри, кажется, готова заплакать. — Я так по тебе соскучилась. Так много думала о тебе всё это время. Что приготовить к твоему приезду?

— Что-нибудь погорячее — в этом чертовом Лондоне я жутко продрог.

— Старый пожиратель невинных душ неприветливо встретил?

Джон смущенно откашлялся.

— Как сказать… Не очень. Кстати, Гарри (почему, черт возьми, это кстати?!) … Твоя… — он запнулся, не зная, как продолжить вопрос. — Мой приезд не нарушит твоих… ваших планов?

Гарри снова расхохоталась.

— Боже мой, до чего ты стал деликатен! Никак не смиришься с тем, что твоя сестра лесбиянка? Надеюсь, ты не начнешь читать мне мораль?

«Да уж… Это было бы очень смешно».

— Не начну, — натянуто улыбнулся он. — Буду рад познакомиться с твоею …подругой. И даже обнять.

— О! — веселилась Гарри. — Только не слишком крепко — я ревнива, как необузданный мавр!

Напряжение отпускало. Вчерашнее напрасное ожидание, опустошившее душу и истомившее тело, постепенно теряло яркие краски.

Господи! И это он?! Это он панически боялся лишний раз освободить мочевой пузырь?! Он сидел, как припаянный к жесткому стулу, пялясь на танцующих мужиков?

Нет! Игры разума, не иначе…

Срочно уехать из Лондона хотя бы на пару дней.

Разобраться во всем.

И решить, как существовать на этой планете дальше.

***

Гарри встретила его на Уимблдонском вокзале, и сразу же горячо обняла — прижалась, уткнулась носом в ключицу и зашмыгала носом.

— Джон… Джон… — бормотала она, поглаживая его спину и плечи. — Неужели

ты?

Наконец она отстранилась и с головы до ног окинула его внимательным взглядом. В покрасневших глазах он прочел всё, что она увидела: свою усталость, растерянность и потрепанность жизнью.

— Н-да… Не скажу, что твой вид вызывает бурный восторг… Но это поправимо. Отдохнешь, придешь в себя. У нас прекрасный дом. Я поселю тебя в мансарде, и ты будешь спать, как младенец. Спать и есть. И ни о чем не думать. — Гарри снова его обняла. — Я так сильно тебя люблю, мой дорогой.

И, черт возьми, как это было необходимо!

Она повезла его в так называемую «деревню», считающуюся одной из самых дорогих в пригородах Лондона: двухэтажные домики, образец уюта, комфорта и дороговизны, сады и палисадники, покрытые светло-зеленым кружевом весенней листвы, красочно оформленные магазинчики, пабы. Не тронутый грохочущей, дымной цивилизацией рай средневековой английской деревни.

— Я смотрю, ты в порядке, — заметил Джон, с интересом посматривая в окно серебристого дамского Volvo. — Уимблдон ко многому обязывает.

— Как видишь, в порядке. У нас с Клэр небольшое бумажное производство. Так, мелочи, но мелочи, приносящие стабильный доход. Между прочим, мы официально оформили отношения.

Джон удивленно вскинул брови

— Что?! А почему я ничего не знаю об этом? А папа с мамой? Как они…

И давно?

— Джон, — Гарри улыбнулась довольно и чуть-чуть снисходительно, — сколько вопросов! Отвечаю. Папа с мамой… Во всяком случае, остракизму меня не подвергли, и, кажется, даже смирились. Обещали приехать в гости. Ты… Иногда ты бываешь ужасным ханжой, братец. Хотелось немного оттянуть момент сообщения новости, которая явно тебя не обрадует.

— Я рад, — перебил её Джон и твердо добавил: — Очень рад.

Гарри недоверчиво взглянула в его лицо.

— Это правда? Хм… Удивительно. А ты изменился.

— Да.

*

Дом был очаровательным: славное, удобное гнездышко нежно любящей пары. Впрочем, ничего другого Джон почему-то не ждал, хотя Гарри никогда не была, во-первых, сентиментальной, а во-вторых, особо склонной к бытовым хлопотам. Но всё меняется. Себя вот с некоторых пор он совсем перестал узнавать…

Под стать дому была и Клэр: милая, воздушная брюнетка, которую сразу же захотелось от чего-нибудь защитить. Да хотя бы от ветра, который и здесь, в Уимблдоне, обжигал холодными порывами, проникая под одежду и загоняя домой — в надежное, умиротворябщее тепло.

— Здравствуйте, мистер Ватсон, — Клэр протянула ладошку.

— Привет. И можно гораздо проще — Джон. — Он тепло улыбнулся, видя её нешуточное волнение.

— Между прочим, мой братец собирался с тобой обниматься, — очень серьёзно предупредила Гарри подругу. — Берегись, дорогая, этого гризли — он только с виду такой… небольшой и совсем неопасный. На самом деле, так сожмет — только косточки хрустнут.

Джон вздохнул с облегчением, полной грудью — хорошо! Всю дорогу он сомневался: надо ли ехать, как произойдет их с Гарри встреча, что они скажут друг другу… Теперь он был твердо уверен — за последние несколько месяцев…, а может быть, лет… приезд сюда стал самым верным его решением.

Все в доме было пронизано взаимной любовью, каждая мелочь подчеркивала стремление заботиться друг о друге, предвосхищая малейшее, самое обыденное желание, создавая друг для друга максимум удобств и комфорта: корзинка с вязанием на нижней полке кофейного столика — кто-то из них любил вечерами негромко пощелкать спицами, прихлебывая горячий кофе («Неужели Гарри? — мелькнула у Джона почти бредовая мысль. — Взбалмошная, непоседливая Гарри и вязание… О, нет!»); стопка журналов с эзотерическим и мистическим направлением («А вот это уже точно Гарри. Она всегда увлекалась подобного рода историями») и маленькая конфетница, полная лимонной карамели («Ну конечно, кто же ещё!») …

Всё это глубоко потрясло Джона, в который раз обрушив на него горькую правду о собственном одиночестве, которому, казалось, уже не будет конца.