Хотя бы немного согреться.

Он вложил в руки Шерлока тонкостенный бокал, почему-то панически боясь коснуться пальцами кожи.

…Они провели у камина добрую половину ночи, и Садерс, презирая себя за глупый, иррациональный страх, всё оттягивал момент до головокружения желанной близости. Шерлок заметно устал, и, несмотря на снедающее его лихорадочное возбуждение, выглядел измученным и опустошенным. Сад прекрасно понимал, что ему не интересна эта молчаливая идиллия у камина, что он тяготится присутствием любовника и хочет поскорее покончить с вызывающим отвращение сексом, чтобы, как обычно повернувшись спиной, уснуть, в очередной раз заплатив своим телом за чью-то никчемную жизнь.

Сердце не умещалось в груди — рвалось куда-то и гулко бухало, заглушая все звуки Вселенной. Сад понимал, что находится на пределе, что достаточно маленького толчка, чтобы мир огласил его предсмертный, полный отчаянья вой.

— Устал?

— Да.

*

…На этот раз происходящее в полумраке спальни напоминало горькую и отнюдь не смешную пародию. Большой, тяжелый член Сада безжизненно и мягко застыл между бедер, так и не наполнившись пламенной кровью, так и не выделив ни одной сочной капли, хотя тело плавилось в волнах исходящего от Шерлока жара. Впервые его не трясло от похоти. Он не был окутан дурманом и вполне трезво оценивал ситуацию, несмотря на то, что руки касались стонущего любовника, сжимая, поглаживая, мастурбируя твердый, налитый возбуждением член.

Полгода он не видел его кончающим, не слизывал с пальцев густые потеки семени. Загадка была проста. Тот, о ком грезил, о ком стонал и едва не плакал сейчас любимый, распластавшись на шелковых простынях, сотворил это маленькое, но великое чудо — вернул Шерлока к жизни, отняв при этом жизнь у него, Садерса Рэмитуса. Рэма. Ромео.

И, возможно, у себя самого.

*

Заснуть он не смог.

Вздрагивающий во сне, беспокойно метущийся Шерлок был источником адских мучений. Сад не сводил слезящихся глаз с обнаженного тела, время от времени нежно поглаживая грудь и плечи, осторожно целуя ключицы.

Не получилось. Впервые. Сад не был обеспокоен, зная, что ему нечего опасаться: уже завтра он легко приведет в полуобморочное состояние одного из своих любовников. А послезавтра, если конечно ему захочется сыграть в эту омерзительную игру, на полу самого дорогого лондонского отеля отымеет какую-нибудь великосветскую шлюху, и она будет извиваться под ним своим холеным, тщательно оберегаемым телом. Забыв обо всем на свете… До кровавых полос натирая лопатки ворсом дорогого ковра… Обхватывая талию безупречно эпилированными ногами… Она будет насаживаться на каменный ствол, надежно защищенный латексом от её выделений, кончать, стискивая сокращающимся влагалищем, и хрипло выкрикивать очередную блядскую ложь о любви.

Дело не в потенции, будь она трижды проклята, и не в похоти, будь проклято все, что она привнесла в его жизнь.

То, что произошло с ним сегодня, имело очень мутный источник, и в нем Садерсу не найти просвета, не разглядеть дна.

Он проиграл. Окончательно.

Сегодня хотеть Шерлока было стыдно и страшно.

Так стыдно и так страшно, что его неутомимый «конец» болтался между ног бесполезным шлангом, не брызнув даже каплей желания, и это было унизительно до тошноты.

Что делать дальше, Садерс не знал, и не знал, как начать завтрашний день.

*

Когда первая полоска света прочертила темное небо, он поднялся, прикрыв спавшего Шерлока пледом, и покинул спальню. Руки источали едва уловимый аромат семени, и, привалившись к стене погруженной в полумрак кухни, Сад целовал свои пальцы, нежно захватывая их губами, проводя языком по мягким подушечкам, филигранно вычерчивая влажные дорожки вдоль длинной, уходящей в бесконечность, линии жизни…

Потом он сварил себе кофе и пил его мелкими глотками, равнодушно наблюдая, как зарождается новый день.

Безразличие было всеобъемлющем, отдающим могильным холодом.

Но когда в дверном проеме показался сонный, закутанный в теплый халат Шерлок, от равнодушия не осталось даже следа. Всё в Садерсе встрепенулось, потянулось к нему, как тянется к солнцу даже самая захудалая, высохшая травинка.

— Доброе утро, мой мальчик.

Шерлок подошел и обхватил ладонями его вымученно улыбающееся лицо.

От неожиданности этих объятий-тисков Сад окаменел, уставившись ошеломленным взглядом в потемневшие, грозовые глаза. В паху полыхнуло мощно, налилось, поднялось и заполнило запоздалым нетерпением тонкие домашние брюки.

«Как я смешон со своей торчащей ширинкой».

— Что с ним?

Садерс разжал похолодевшие от волнения руки. Разрывающий сердце вой подкатывал к горлу, вибрировал и дрожал, ища выхода, но он последним усилием воли снова загнал его в сердце — назад. Туда, в самую глубину.

Разнеси его в клочья, не жалко. А я между тем устало вздохну и улыбнусь снисходительно и немного печально.

— Не волнуйся, мой мальчик, твой новый знакомый жив и здоров. Вчера он весь вечер безобидно и тихо напивался в Ярде, как видно, поджидая тебя.

Шерлок вскинул руки в трагичном, до нелепости театральном жесте, запустив тонкие пальцы в беспорядочный ворох кудрей.

— Черт! Поклянись, что он жив.

— О, Боже, мой мальчик! Ты падаешь в моих глазах всё ниже. Мы же не на подмостках.

— Плевать. Клянись.

— Клянусь. Памятью прекрасной Лорены.

— Кто это?

— Моя мать. Шерлок, ты столько раз подо мной кончал, но ничего не узнал о Рэме.

Посмотрел долгим взглядом, Шерлок ушел.

========== Глава 27 Спасительное тепло ==========

Джон устал. Его тело жалобно ныло и просило пощады — каждая косточка, каждая мышца. Казалось, даже кровь замедлила бег, продвигаясь привычным путем лениво, никуда не спеша. На исходе был третий час терпеливого ожидания… неизвестно чего.

Как несдвигаемый монолит, Джон сидел на жестком сидении, покинув его только дважды: один раз, чтобы взять новую порцию пива, другой — посетить туалет. Но даже эти кратковременные отлучки заставляли его тело дрожать: вдруг он пропустит момент появления того… парня. У бара он стоял вполоборота, не замечая странных взглядов бармена, не сводя с входной двери настороженных глаз. В туалете его потряхивало от страха — он непременно его проворонит! Не с его, Джона, счастьем вот так сразу получить желаемое. Да и желание его не имело отчетливых форм, не поддавалось логике.

Он поклялся себе забыть, вычеркнуть из памяти свою позорную слабость, вырвать с корнем щемящее чувство, что поселилось в районе солнечного сплетения и не давало нормально дышать, связно думать и уж тем более искать объяснения своим противоречивым поступкам.

Какого же черта тогда он здесь выжидает?! Почему от нетерпения сводит

скулы?! О ком заходится болью его идиотское сердце?!

Красивая, пресытившаяся шлюха.

Но душа цепенеет, и кружится голова.

И крепкие руки снова сжимают его покорное тело…

Необъяснимая жажда увидеть…

Замирающее сердце — всякий раз, когда еле слышно открывается дверь…

Разочарование — нет, это снова не он…

Джон выбрал столик у двери с таким расчетом, чтобы вошедший (вошедший! вошедший!) не сразу его заметил, но чтобы барная стойка, куда тот непременно направится, просматривалась как на ладони.

Что за этим последует, думать Джон не хотел. Да и о чем можно было подумать?

На шею он ему точно не бросится.

Самоуверенный красавчик позабавился с его телом, за несколько шалых минут перевернув мир Джона Ватсона, а потом ушел в свою непонятную жизнь, где таких неудачников щелкают, как орешки, выплевывая ненужную скорлупу.

Но это было уже не важно.

Важно было на него посмотреть.

Ярд снова порадовал ненавязчивой музыкой, приглушенным светом и отсутствием гомонящей толпы. Как будто чья-то невидимая рука заботливо подготовила для их встречи идеальные декорации, убрав всё ненужное.

На этот раз статус данного заведения стал понятен Джону с первой минуты. Не было вызывающих откровений, но за столиком целовались два довольно зрелых субъекта. Да и на мерцающем зеркальными бликами пятачке преобладали однополые пары — тесно сплетенные в танце тела, горящие взгляды, сильные руки, обвивающие такие же сильные талии, обхватывающие такие же сильные плечи… Как он не заметил всего этого раньше?