Даже нормальная, здоровая злость не смогла просочиться в душу — так плотно забила её пустота. Джон невесело усмехнулся. Жизнь продолжает радовать приятными сюрпризами, милыми пустячками. Подкидывает аппетитнейшие приманки. Блевать охота. — Предлагаешь тайно бегать на Бейкер-стрит и трахаться с Шерлоком?

— Да. Я буду терпеть, Джон. Ни разу не упрекну. Не могу без тебя. И если уж ты так сильно этого хочешь…

— Спасибо, конечно. Но мне не нужны твои одолжения. И трахаться с твоего позволения я не намерен. Ты, кажется, не поняла. Это Шерлок. И я люблю его. Всем сердцем.

*

Мэри проснулась рано и при виде пустующей половины постели горько заплакала. Грудь разрывалась от боли — к утру она стала ещё острее. Осознание правды было невыносимым. И не повернуть назад.

Ненависти не осталось. Не осталось даже обиды на жизнь, что жестоко над ней глумилась. И ненависть, и обиду пожрало необъятное одиночество. Всё, что её окружало в этот ранний, безрадостный час: маленькая уютная спаленка, ставшая родной и привычной, каждая купленная ею вещь, безделушки и лоскутки; воздух, которым она дышала; предрассветный сумрак, в который всматривались её глаза, — всё было этим одиночеством. Бесконечным.

Она плакала, плакала, плакала и старалась не думать о Джоне.

*

Джон спал до полудня: утомление прошедшего дня было сокрушительным и надолго пригвоздило к раздолбанному дивану его ноющие кости и мышцы.

Во сне его преследовал страх. Джон метался и корчился на неудобном, продавленном ложе. Звал Шерлока.

Открыв глаза и недоуменно уставившись на аляповатую обивку, он медленно приходил в себя и думал, что не станет ничего выяснять — хватит, да и ни к чему. Примет душ, выпьет кофе и двинется на Бейкер-стрит, к Шерлоку. А оттуда — прямиком в клинику: Бог придумал суточные дежурства для спасения таких закомплексованных ублюдков, как он.

Что делать, Джон решительно не представлял.

Будь что будет.

А что будет? Хоть что-то хорошее будет?

Стоп.

В любом случае, их уже двое, и это уже хорошо.

Двое счастливых мужчин.

Черт возьми, эта проблема вообще имеет решение?!

Джон ворочался с боку на бок, вздрагивая от знакомых звуков из кухни: судя по запахам, Мэри что-то готовила. Вполне обыденные вещи казались дикими, как пляска на похоронах.

Неужели сейчас он сядет за стол? И сам себе ответил: сядет. И, вопреки всему, приступит к позднему завтраку.

Порядочность и благородство — гребаное дерьмо.

Гребаное собачье дерьмо.

Джон спустил ноги с дивана и оглянулся по сторонам: не хо-чу…

*

Эту ночь Шерлок провел сидя в кресле, и лишь под утро потащил ноющее от сладкой усталости тело в постель.

Воспоминания переполняли — болезненно острые, нестираемо пряные.

После ухода Джона его словно накрыло безумной смесью эмоций и ощущений. Впервые в жизни Шерлок впадал в подобный чувственный раж: метался по кухне, трогая и оглаживая всё, к чему прикасался Джон, обтекая повлажневшим взглядом стул, на котором так неумело и так усердно Джона ласкал.

Глупо. Смешно.

Дико. Постыдно.

Он прижимал ладони к лицу, прикрываясь этим иллюзорным щитом от собственного безрассудства.

Что с ним творится, господи?

Что за ураган пронесся по безупречно вышколенному сознанию, разметав в прах годами отточенные приоритеты?

Ошеломленный страстными поцелуями и откровенными ласками, ни о чем другом Шерлок думать не мог. Он понимал, что необходимо переключиться на предстоящую встречу с братом; что у них с Джоном отчаянно мало шансов, и надо срочно придумать выход, предпринять, найти единственно верный путь; что вся существующая в этом мире правда сейчас, увы, не на их стороне. Но…

Но язык, губы, руки Джона затмевали любую мысль, и Шерлок тихо постанывал, охваченный небывалой истомой — Джон, Джон, Джон. Тело настойчиво требовало любви. Низменно, примитивно, животно. Он презирал себя за слабость, ненавидел за нежданную и неуместную похотливость, за неспособность к рационализму и трезвости в самый нужный момент, но продолжал погружаться в эротический транс, как подросток, впервые узнавший вкус и запах желанного тела.

Дорвался. Распробовал.

Голова наотрез отказалась работать именно тогда, когда это было нужнее всего. Взбудораженная ласками кожа горела, а сильные небольшие ладони снова и снова гладили упругий живот. Плоть отвоевывала границы у разума, жар — у бесстрастного холода.

От стыда пламенели щёки, на глаза наворачивались злые слёзы, и, вжимаясь пахом в скомканное одеяло, Шерлок твердо решил: если Джон не вернется ни завтра, ни послезавтра, он уедет из Лондона навсегда.

Город, где не суждено осуществиться единственной мечте Шерлока Холмса, имеет все шансы стать ему ненавистным.

Дорогой Джон…*

*Little_Red_Hen, солнце (если забежала на огонёк), я не удержалась…))

Комментарий к Глава 29 Что ещё ты мне хочешь сказать?

http://cs616925.vk.me/v616925876/7d81/e88zWVdxG-w.jpg

========== Глава 30 Принимая решение, слушай сердце ==========

Позавтракать не получилось. Стоило Джону взглянуть на сервированный стол, как тошнота подкатила к горлу, осев в желудке бурлящей тяжестью. Мутило даже от запаха кофе.

Черт знает что.

С трудом протолкнув по пищеводу пару горьких глотков, он вытер губы салфеткой. — Почему ты не на работе? — И понял, насколько неудачен вопрос: на сидящую напротив, опухшую и помятую Мэри было жалко смотреть.

— Позвонила, сказала, что нездорова. Ты считаешь, с таким лицом я могу появиться в офисе? Счастливейшая из женщин…

Джон промолчал.

— Приму ванну, сделаю маску, отлежусь. Почему ты не ешь? Не голоден?

Голоден. Но румяная куриная грудка, окруженная россыпью горошка и ломтиками картофеля, вызывала приливы отвратительной мути.

— Прости, не хочу. Довольно рано для такого сытного блюда.

— Уже далеко за полдень, Джон.

Серьезно? Черт возьми. Ну что ж, прекрасный повод закончить тягостный фарс под названием семейный завтрак.

Он ещё раз прикоснулся губами к кружке, делая вид, что пьет, ненавидя себя за постыдные попытки самообмана, и поднялся из-за стола. — Мне пора. Сегодня дежурство. Заскочу перед работой на Бейкер-стрит.

От сказанного обоих кинуло в жар: слова прозвучали завершающим аккордом того, что измучило их этой ночью, обнажило и вывернуло наизнанку души и наконец заставило посмотреть друг другу в глаза прямо, ничего не скрывая.

Да, Мэри, я еду к Шерлоку, и это не обсуждается.

Мне трудно, больно и очень обидно, но я постараюсь привыкнуть, Джон.

Жизнь потекла по новому руслу, неизведанному, полному крутых и опасных изгибов, и даже в тихой заводи легко можно было пойти ко дну.

Откровенная правда в синем взгляде: очень хочу к нему.

И откровенная ложь в изумрудном: что ж, это не самое страшное в моей жизни.

Стоило ли продолжать? Возвращаться? Удерживать? Унижаться и плакать? Ради чего? Ведь такую жизнь никто из них для себя не хотел.

Накатившее сожаление было мучительным, причиняющим острую боль. Сколько сил им потребуется, чтобы не заблудиться в хлипких, готовых в любую минуту обрушиться стенах пртворства? И будут ли эти силы?

Мэри первой отвела взгляд. Упрямо поджала губы. Сощурилась. Нет, она пока не готова сдаться. Даже если победы ей не видать.

Всё равно. Мне всё равно. Я попытаюсь. Буду карабкаться. Тащить нас обоих. А боль… Иногда боль — всего лишь подтверждение того, что ты ещё дышишь. Кто, какой наивный глупец сказал, что любовь — наслаждение? Это пытка, и я её выдержу.

— Да-да, конечно. Иди. И передавай привет. Ему. — Ярость вспыхнула в груди неожиданно, и так мощно, что перехватило дыхание. Захотелось грязно выругаться, оскорбить, уничтожить. Налететь со стоном и воем и вцепиться в отросшие посеребренные пряди — за что ты со мною так?! Но Мэри справилась с приступом, и голос её прозвучал тихо, безжизненно-слабо: — Джон, я в самом деле не против ваших с Шерлоком отношений. Помни об этом…