Худ. Вагаршак Элибекян. Тбилиси. Метехский квартал. Из частного собрания. Публикуется впервые

Худ. Вагаршак Элибекян. Тбилисская зима. Из семейного собрания В. Элибекян. Публикуется впервые

Там же, когда-то, чествовали композитора Александра Снендиарова, после премьеры его оперы "Алмаст". Вот там, в "Симпатии", я видел и запомнил, хоть был еще совсем ребенком, Иосифа Гришашвили, скромно сидящего за столиком. Запечатлелось, как он с неприкрытым детским любопытством, прислушивался к шумным разговорам и тостам, многоголосому пению. Только позже я узнал, как безнадежно был он влюблен в свой старый город — в его колорит, мелодию и фонетику. Общение с его простыми горожанами и рождали высокую поэзию. Здесь не могу не вспомнить, как совсем недавно, к своему счастью и ужасу, я увидел у продавщицы семечек — Офик, в ереванском дворе, где теперь живу, книгу поэта, ставшую давно библиографическим раритетом, бесценный плод всей его жизни и гимн любимому городу, — "Литературная богема старого Тбилиси". К ужасу потому, что, опоздай я немного, книга эта ушла бы под бумажные кулечки для семечек! Поистине богемная судьба богемной книги!

— А вот, уже совсем другая история, рассказываемая отцом. Один из его друзей во время Великой Отечественной войны был призван в армию и проработал всю войну поваром в тылу. Получил даже медаль и очень ею гордился. После окончания войны, демобилизовавшись, он возвращался через Москву на родину, в Тбилиси. Предстояла пересадка на "Курском" вокзале. Поезд запаздывал на сутки. Была зима. Знакомых в Москве у него не было и надо было переночевать на вокзале. "Курский" вокзал был переполнен людьми, — старики, дети, женщины, солдаты, возвращавшиеся с фронтов. Яблоку негде было упасть, не то чтоб устроиться и поспать на скамейке. Тут, наш воин вспомнил о медали, висевшей на гимнастерке, под шинелью. Отойдя в сторонку, он перевесил ее, закрепив поверх шинели. Теперь другое дело! Теперь его должны обязательно заметить и уступить место, как одному из героев войны! Тем более, что среди ожидавших, он ни у кого не видел медали. Сделав это, он довольный, стал расхаживать по вокзалу, ожидая, как ему казалось, должной реакции. Но напрасно, никто не обращал внимания на нашего вояку. — Наконец, он приметил одного молоденького, щуплого на вид солдатика, дремавшего на скамье. "Вот он знает цену медали и обязательно должен уважить и уступить мне свое место" — подумал он. Подойдя к солдату, он стал расхаживать перед ним, выставив вперед грудь с висевшей на ней медалью. Солдат спокойно сидел и никак не реагировал. Терпение нашего героя иссякло. Он, подошел уже вплотную к солдату, встал к нему лицом и выпятил грудь, указывая рукой на медаль — мол, не видишь, кто перед тобой стоит! Тут уж не выдержал солдатик. Резко встав, он широко распахнул свою шинель. Под ней на гимнастерке, по всей груди, блестели ряды боевых орденов и медалей! Нашего горе-вояку, как ветром сдуло, и он, после этого поучительного случая, больше никому не показывал эту свою медаль.

Телевизор

— В один из зимних вечеров, тетя Теда, возвратилась с работы в сопровождении двух ребят, занесших в дом большой картонный ящик. В нем был телевизор! Первый телевизор во всем нашем дворе! Как мы, всем двором, ждали первой передачи! Те, кому приходилось уже видеть это чудо 20 века в Москве, наперебой рассказывали, что это за штука. Но я все равно не мог себе представить, как на таком маленьком экране могут развернуться люди, автомобили, самолеты, в особенности морские корабли. Наконец, настал долгожданный день — самая первая передача тбилисского телевидения. За час до начала у нас дома собрался почти весь двор. И на голубом экране ―Темпа-2‖ появилась первая дикторша, начав первую телевизионную передачу. Затем показали приключенческий фильм. Впечатление было неописуемым. Я был вне себя от счастья. А самое главное, теперь моими частыми гостьями были мой друг Робик и, конечно, Нона.

Бабушка

— На время телевизор заслонил для нас все остальное. Но только на некоторое время. Магическая сила двора была сильней. Неожиданно заболела бабушка. Ее уложили в постель, вызвали врача. Он сказал, что у бабушки желтуха. Было непривычно видеть ее — энергичную и жизнерадостную, источающую доброту, больной, в постели. Бабушка порывалась встать, убеждая, что здорова, но все настаивали на лечении. И оно началось. В доме запахло аптекой. Бабушка пила кучу лекарств, ей делали уколы. Время шло, а бабушка не выздоравливала. Она все худела, стала совсем желтой. Ее поместили в больницу. Вскоре выписали домой. Но бабушке становилось все хуже и хуже. На лето ее увезли в небольшой дачный городок — Степанаван, где она родилась. Как-то отец сказал, что надо съездить к бабушке — она хочет меня видеть.

— Когда мы приехали — бабушки уже не было…

— Проводили ее в последний путь всем двором. Это была моя первая потеря родного человека.

— Вернувшись с кладбища, я взглянул на унаби, и у меня мелькнула мысль, что ведь и он когда-нибудь совсем состарится и… Но я отогнал эту, как мне показалось тогда, нелепую мысль. Ведь жизнь вокруг, несмотря ни на что, казалась бесконечной…

Без Ноны

Вскоре, родители Ноны получили квартиру в новом районе города, и она покинула наш двор. Без нее, для меня, во дворе стало очень грустно. Но я утешал себя тем, что могу видеть ее каждый день в школе. Но, увы, через месяц она перешла в другую школу, поближе к своему новому дому и больше я не видел Нону.

— На этом кончилась моя первая, так и не высказанная любовь.

"Битлз" и… "Биржа"

— Придя со школы, я решил сразу закончить с домашними заданиями на следующий день, чтоб быстрей пойти к ребятам на "биржу". Сестра — Аня, учившаяся в той же школе, была уже дома. Увидев меня, с интересом спросила: — "Ну, как сегодня дела?" Я небрежно достал из карманов кучу записок от девочек нашего класса, в основном от Нельки, и протянул сестре. Нелька появилась у нас в классе недавно и сразу стала задавать тон в лагере девчонок. До этого она жила с родителями в Германии, где ее отец дирижировал военным оркестром, и вот приехала к нам. Вопрос полов уже был для нас самым актуальным. Настала пора наших школьных вечеров и танце вальных вечеринок. В молодежных компаниях, с бобин появившихся магнитофонов, во всю гремели буги-вуги и рок-н-ролл, чарльстоны и блюзы — Литтл Ричард, Элвис Пресли и Рей Чарльз, Поль Анка и Клифф Ричард. Затем ворвались Битлы. Первый раз я, случайно, увидел их фотографии с обличительной заметкой в сатирическом журнале "Крокодил". Тут же поинтересовался у ребят об этом квартете, но никто толком ничего не знал. Посоветовали узнать у знаменитого в то время тбилисского меломана и подпольного распространителя крамольных музыкальных записей, Эмиля. За эту деятельность он даже удостоился фельетона в "Вечернем Тбилиси" или как мы ее называли "Вечерке" — популярной газете, выходящей каждый вечер.

Yesterday" в нашем дворике: Эдик Атоям, Гриша Арутюнян, Робик Зарафьян (ударник).

И вот, наконец, с долгожданной кассетой с записями "Битлз" и несколькими черно-белыми их фотографиями "от Эмиля", я появился на очередной нашей классной вечеринке. Ребята были в восторге. Первые же аккорды ввели нас в шок. Это был не слащаво-буржуазный блюз и рок-н-ролл, который мы слушали раньше, а нечто новое, задиристое и от души. А исполняли не признанные мэтры мировой эстрады, а доселе никому неизвестные ребята на трех гитарах и ударнике. Без всякой оркестровки, на простых аккордах, сочиненные ими же песни! Это были свои парни. Девушки встретили мою находку без особого энтузиазма, требуя включить записи Поль Анки и Адамо. Но этому квартету суждено было совершить настоящую революцию в рок-музыке и добиться, как бы к ним не относились, всемирного признания и уважения. А вскоре и у нас появились первые битники, сменившие стиляг. Это отразилось и на моей прическе — а ля "Битлз" и гитарном репертуаре, а брюки-дудочки уступили место клешу. Но у нас в городе битломания и, появившееся позднее, движение хиппи не приняло массового характера. Большим уважением пользовались у молодежи так называемые "штатники",— имелось в виду подражание в стиле одежды и манерам поведения американским джазменам.