- Никто, дом старый, кому он нужен? Но если приложить руки, то может получиться неплохое жилье для семьи, как считаешь?

- Надо посмотреть, - вздохнул в ответ Женя.

- Я могу рассчитывать на твою помощь?

- Безусловно, тем более, меня как-то не тянет пока на родину.

Две следующие недели Женя занимался в постели как мог, пытаясь разминать мышцы рук и спины, а когда ему, наконец, сняли гипс, охнул от вида своей худой синей ноги.

- Ничего, дружок, - хохотнул старенький доктор-травматолог, - сейчас нужно постепенно восстанавливать кровообращение, делать массаж мышц и ни в коем случае не спешить, а то вся наша работа пойдет насмарку.

- Я понимаю, - ответил Женя, – и обещаю всё делать так, как скажете.

- Угу, посмотрим, а пока учись ходить на костылях, лишь понемногу опираясь на больную стопу. И ме-е-дленно, понял?

Родители приезжали раз в десять дней и однажды Лариса Евгеньевна привезла с собой местную газету, на развороте которой красовалась фотография Жени и была о нем статья.

- Откуда...? – удивился парень.

- Полковник Саенко связался с нашим военкомом, они же старые товарищи, и рассказал о твоих приключениях.

- Понятно. И что?

- Полетаев проникся, приехал к нам с женой и коньяком, расспрашивал о твоем здоровье, гордился, что тебя наградили боевым орденом «За мужество», а на следующий день вызвал к себе корреспондента из газеты и …вот, что получилось. Теперь нам с отцом не дают проходу, все спрашивают о тебе, интересуются, когда вернешься. Накануне приходили ребята из «Гроно», а до них Анна прибегала вся в слезах.

- Анна?

- А что? Вы же столько лет были вместе и пусть расстались не лучшим образом, но ведь прошлое не выбросишь и не забудешь. А от нас Анна видела только хорошее и, конечно, испереживалась, как ты тут.

- Надеюсь, вы ей номер моего телефона не дали? – грозно спросил сын. – Я ведь специально предупреждал, мама.

- Нет, не дали, но она и не просила, а лишь передала тебе письмо. Держи, потом прочитаешь, а пока рассказывай, как нога, и шепни, что с Антоном, а то он какой-то пришибленный.

- Да Иван Гаврилович слег, сердце, ночью его забрали в кардиологию.

- Ох, - всполошилась Лариса Евгеньевна, - а я, дура старая, даже не сообразила, что отца Антона почему-то нет, сижу тут второй час без толку. Ладно, вы полежите пока, а я схожу на разведку.

Мать вернулась лишь к обеду и рассказала всё, что успела выяснить.

- Это был приступ стенокардии, но сейчас Иван Гаврилович чувствует себя лучше и очень беспокоится, как вы тут без него. Вставать ему нельзя, так что я побуду здесь дня три-четыре, пока у него всё не нормализуется.

- Спасибо, тётя Лара, - выдохнул Антон, - а то я таких ужасов себе напридумывал. Медсестры, которых просил разузнать, ничего толком не говорят, лишь, что отец поправляется, но это ведь не объяснение. А матери что сказать? А Ленке? Я же должен им позвонить.

- Лежи спокойно, я сама позвоню к тебе домой и всё объясню.

- Тётя Лара, вы святая.

- Да ладно, - отмахнулась Лариса, – скажешь тоже. Кстати, палата у Гавриловича хорошая, с врачом поговорила, так что пока я здесь, послежу, чтобы уход за твоим отцом, Антон, был как надо. А перед отъездом договорюсь о переводе Гавриловича сюда, к вам в палату.

- Ох, тетя Лара, чтобы мы без вас делали? – младший Фроляк шмыгнул носом и потянулся её обнять, а потом, чмокнув в щеку, подмигнул Жене:

- Твоя мама – лучше всех!

Письмо Анны.

«Здравствуй, Женя! Узнав, что с тобой случилось, я очень расстроилась. Ведь, чтобы между нами не произошло, я никогда не желала тебе зла.

Но на самом деле я чувствую себя виноватой.

Первые дни после твоего отъезда я ходила, как пришибленная, и часто проклинала тебя, желая всяческих бед. И хотя понемногу моя боль стихала, обида оставалась.

Твоя мать помогла мне с работой в Киеве, я (в кредит) купила небольшую квартиру на Оболони и теперь вполне нормально живу. У меня появились новые знакомые и приятели, а ещё я подружилась с сотрудницей и теперь понимаю, как много потеряла, вычеркнув из своей жизни подруг.

Этот год был сложным, потому что я, как змея, сдирала с себя своё прошлое, иногда с кровью.

Ты был прав, когда упрекал меня во властности, ревности и эгоизме. В своё оправдание могу сказать, что ты НИКОГДА не давал мне отпор. Да, мы взрослели вместе, но я всегда чувствовала себя старше и поэтому считала нормальным решать за двоих. И властность, а за ней и ревность (Женя – мой, руки прочь!) расцвели махровым цветом на благодатной почве.

А ты лишь деликатно возражал иногда. И подчинялся. Так что мы ОБА виноваты, что наша жизнь не сложилась.

Но сейчас, пережив тяжелое время, я хочу сказать спасибо за то, что ты меня бросил, иначе я никогда бы не поняла, что же я за человек на самом деле.

Все эти годы мне довелось жить в твоей тени.

Ты ведь никогда не задумывался, легко ли это для меня. Возможно, властность и ревность были компенсацией моей заурядности. Хотя сейчас я понимаю, заурядных людей нет, в каждом из нас есть таланты, нужно лишь понять, что ты можешь и хочешь делать. Тебе, Женя, повезло, ты сразу нашел музыку и наш город лёг к твоим ногам. А я стояла у подножья твоей славы и следила, чтобы никто на неё не покусился, ведь считала ЭТО своей собственностью.

Из-за желания удержать тебя, я упустила нашу любовь.

Ты и в этом был прав, любовь действительно ушла и теперь я живу в сомнениях, смогу ли её вновь испытать. Моя душа сейчас, как пепелище, а там ведь долго ничего не растёт.

Однажды, когда мы с подругой хорошенько выпили, зная мою историю, она отвела меня на берег Днепра и сказала:

- Ты должна выкричать свою боль, поверь, сразу станет легче.

И я заорала, проклиная тебя, ругалась, как …не знаю кто, а потом долго ревела белугой. А наутро всё изменилось. Всё. Спустя неделю я познакомилась с хорошим парнем, мы часто встречаемся и отлично проводим время, я никуда не спешу и ничего не жду, а просто наслаждаюсь сегодняшним днем и всем довольна.

Так что прости меня, Женя, если своим последним проклятием я подтолкнула высшие силы отомстить за свои слёзы. Я не желала тебе зла.

И мы не враги.

Наверное, видеться нам пока не стоит, а если такое и случится, не паникуй – я изменилась и продолжаю меняться, надеюсь, в лучшую сторону.

И ещё, я нашла своё призвание – цветы и составление букетов. Вместе с подругой мы хотим открыть цветочный магазин и сейчас занимаемся изучением рынка и поставок цветов из-за границы. Не ожидал? А уж я-то…

И прости меня. А я прощаю тебя.

Желаю скорейшего выздоровления. Анна».

Женя отложил письмо дрогнувшей рукой и отвернулся к стене. Антон, которому он когда-то рассказал об Анне, понимающе молчал и ничего не спрашивал. А Лариса Евгеньевна, заметив, что сын просто вспотел от переживаний, молча ухватила письмо несостоявшейся невестки и вышла в коридор.

- Мать письмо забрала, - тихо шепнул Фроляк.

- Ничего, ей можно, - глухо ответил Женя, потому что понимал - родители вправе знать, что написала Анна. В конце концов, это касалось всех Семеновых.

Поздно вечером, когда Антон уснул, состоялась беседа, которую и мать, и сын так долго откладывали.

- Мне стыдно, - шепнул Женя. – Я словно увидел себя со стороны и ужаснулся. Это Я - эгоист и тряпка. Создал себе уютный мирок и жил в нем, пока всё устраивало.

- Не кори себя, вы были детьми, когда начали встречаться, - вздохнула мать. – Упрямо твердили, что будете вместе всю жизнь, а я знала – такого не случится, потому что, повзрослев, поймете, насколько вы разные.

- Столько ошибок наделали…

- Как и все. И хорошо, что вовремя остановились. А если бы нет? Свадьба, семья и абсолютное несчастье вдвоем. А потом крах, развод и горе из-за брошенных детей.