— Торшер… Но непрочность… Да и точность? — пробормотал Шерлок.
Давно освоившись с привычкой Шерлока разговаривать с воздухом, Джон продолжил осматривать тело. Формально им требовалось либо позволение ближайших родственников погибшей, либо постановление суда, либо разрешение от ведущего расследование детектива, но персонал морга оказался совершенно ошарашен напором, с которым сюда ворвался Шерлок. Джон теперь гадал, когда кто-нибудь соберется с мужеством и решится на глупость попросить автограф.
Пока Шерлок расхаживал, бормоча себе под нос, Джон вновь опустил взгляд на тело. Причины смерти в этом расследовании не отличались особой таинственностью — никаких экзотических ядов или попыток сокрыть убийство. Но он чувствовал себя беспомощным, особенно после провала со следом и этой… как бы Шерлок это ни называл.
Кроме того, он был уверен, что что-то видел. Зачем ему было настолько подробно воображать след от ботинка, чтобы суметь его зарисовать?
Может быть, то свечение действительно там было, но исчезло прежде, чем Шерлок увидел его, подобно тому, как испаряется вода или тают, ничего не оставляя после себя, проложенные в снегу следы?
— Шерлок, ты не против, если я кое-что проверю?
— М-м? Нет, — ответил Шерлок, все еще погруженный в собственные мысли. Он дал Джону вывести себя из морга и ничем не показал, что заметил, как тот обшарил его карманы в поисках фонарика. Вероятность, что он уйдет куда-нибудь один, по-прежнему сохранялась, но сейчас было уже слишком поздно, и все, чего Джону хотелось, это только поскорее закончить с проверкой, вернуться в гостиницу и лечь спать.
Кроме того, ему вряд ли удастся что-нибудь обнаружить.
Протянув руку, Джон погасил лампы и включил фонарик. Разом вспыхнул бело-голубой свет, отчетливо вырисовывая свежие, рассеянные в художественном беспорядке брызги биологического вещества, которые так и не удосужились как следует отмыть с полов, столов, стен и, в одном внушающем определенную тревогу углу, потолка.
— Боже, здесь не мешало бы хорошенько побелить. Или спалить все, — пробормотал Джон и, старательно обойдя самое жуткое из пятен, вернулся к телу женщины.
Поначалу его находки сводились к тому, что он и предсказывал: полный ноль. Но затем, когда Джон принялся осматривать рану на голове, пытаясь охватить все углы разом, он заметил зеленую вспышку. Заинтересовавшись, он присел на корточки и повел фонариком медленнее, заскользив лучом по затылку погибшей.
Оно было там, мутноватое зеленое свечение, видимое только когда луч ультрафиолета падал под очень острым углом.
— Ладонь, — тихо произнес Джон и, неловко переложив фонарик в правую руку, затянутую в перчатку левую опустил на затылок жертвы. Слабо светящийся зеленым отпечаток оказался немного больше его собственной ладони — скорее всего, мужской, хотя его могла оставить и крупная женщина.
Какой-то порошок, подумал он. Нечто вроде осадка. Может быть, плесень или споры. Не было ли в комнате светящихся в темноте грибов?
Он уже хотел позвать Шерлока обратно, но ворочавшийся на самом краю сознания страх заставил его промолчать. Что, если ему кажется? Что, если он каким-то образом сам оставил этот отпечаток, пока осматривал тело? Немного нерешительно Джон наклонился и принюхался, рассудив, что любые химические или органические вещества могут иметь запах, который он сумеет определить, но не уловил ничего, кроме резкого запаха чистящих средств.
Отступив, Джон снова направил фонарик на затылок погибшей. Ему придется позвать Шерлока, а затем рассказать все криминалистам. Это улика…
Отпечаток исчез.
Торопливо присев, Джон как можно медленнее повел фонариком, пытаясь отыскать правильный угол, под которым следовало направлять луч на тело и смотреть на него самому, но что бы он ни видел прежде, от этого не осталось и следа. Неужели он уничтожил улику? Джон посветил на затянутую перчаткой левую руку, но не обнаружил на ней никаких признаков чего-либо необычного. Он даже зашел так далеко, что поменял руки и сравнил левую перчатку с правой, но все равно не увидел никакой разницы.
Джон еще раз проверил затылок погибшей.
Пусто.
Закрыв глаза, он глубоко вдохнул, уверяя себя, что, должно быть, просто придумал это, что все обстоит именно так, как говорил Шерлок в случае с отпечатком ботинка. После чего тихо вышел из морга, задержавшись только затем, чтобы погасить свет. Джон действительно страстно хотел помочь, но что-то в этом деле заставляло его ощущать себя не в своей тарелке. Он не чувствовал себя таким потерянным со времен их самых первых расследований.
Господи, Джон очень надеялся, что ситуация, сложившаяся, когда они занимались расследованием убийства Женщины в Розовом, не повторится. Он на самом деле не хотел ни в кого стрелять — впрочем, если придется, как всегда, выбирать между Шерлоком и кем-то еще, ничего иного ему просто не останется.
========== Глава 4 ==========
Воскресенье, 3 марта 1946 года
Элеонора была сильной и крепкой, а потому уже через неделю после прихода врача совершенно оправилась. Ее кожа снова засветилась, а сама она стала проводить за фортепиано даже больше времени, чем прежде, к огромному восхищению Реджи наполняя Лэтэм-холл прекрасным пением.
Но вот с Гарольдом дело обстояло иначе. Он становился все более угрюмым и замкнутым, хотя такое время от времени случалось с ним и прежде. Реджи, не раздумывая, возложил вину за этот мрачный настрой на его категорическое желание прожить всю жизнь холостяком. Возможно, дела обстояли бы лучше, принадлежи Гарольд к завсегдатаям пабов или дешевых забегаловок или даже люби приставать к горничным, но его поведение оставалось безупречным.
Пришедшееся на третье марта воскресенье было одним из редких дней, предвещавших яркое весеннее солнце и наступление тепла. Приехав из церкви, Гарольд и Реджи остались на террасе, чтобы принять нескольких друзей, в то время как Элеонора уговаривала пришедших в гости дам поиграть в крокет. Убедившись, что у каждого есть напитки и сигареты, Реджи и Гарольд прислонились к перилам. Взгляд Реджи, как всегда, моментально оказался прикован к Элеоноре.
А потом Гарольд обернулся, вставая к дамам спиной, и запрокинул голову, разглядывая нависающий над ними фасад Лэтэм-холла.
— Я уезжаю.
Повернувшись, Реджи пораженно уставился на развернутое к нему вполоборота лицо друга.
— Что?
— Я еду в Индию. О проводнике я уже договорился. Подумал, мне стоит немного поохотиться.
Чувствуя, как мир уходит из-под ног, Реджи одной рукой вцепился в перила, глубоко затянулся сигаретой и потряс головой. Это было немыслимо. Он не представлял себе жизни в Лэтэм-холле без Гарольда.
— Ты не можешь!
Гарольд наконец-то обернулся и смерил Реджи поразительно холодным взглядом. А потом это выражение исчезло, растаяв под напором сочувствия, смягчившего ястребиные черты. Скрытые аккуратной каштановой бородкой губы изогнулись, складываясь в слабую улыбку.
— Поездка займет всего пару месяцев.
— Но… ребенок…
— Я успею вернуться вовремя, — положив руку на плечо Реджи, пообещал Гарольд. — Назови это… не знаю. Назови это отголосками Войны, Реджи. Мне нужно вернуться в обычный мир.
Реджи накрыл ладонь Гарольда своей. Дым кольцами поднимался между ними, скрадывал ароматы трав и сияние солнца. Даже мягкий женский смех, казалось, полностью исчез, и вот уже не осталось ничего, кроме них двоих, лучших друзей, только что глубоко пораженных предчувствием горя от грядущей разлуки.
— Знаешь, ты можешь поехать со мной, — тихо предложил Гарольд.
На мгновение у Реджи возникла мысль согласиться. Он вспомнил страшное возбуждение, которое испытывал, когда отправился вместе с Гарольдом на Войну. Они вместе ступили на чужую землю и вместе сели на корабль, вернувший их в Англию. Все их приключения были общими.
Но стоило Реджи подумать об Элеоноре, как его охватило чувство вины. Даже мимолетное побуждение уехать вместе с Гарольдом теперь казалось предательством данных им брачных клятв. Приводя в чувство, обрушились мысли о лежащих на нем обязанностях. Скромное состояние Гарольда было надежно защищено, и его вполне хватало, чтобы с удобством вести праздную жизнь, а вот самому Реджи было, где жить, только благодаря великодушию и щедрости друга. Его работа, компания — все эти обязанности не могли бы ждать, если бы он подчинился прихоти и уехал, пусть даже всего лишь на месяц или два.
