— Дон, в отличие от тебя, Макс, голову от злости не теряет, душу отводит, не рискуя, а если рискует, то не по мелочи, — прожурчал он. — У тебя с этим были проблемы, сколько я себя помню. Если забыл, то Воронцов не пикнул, когда резали беднягу Тони. К тому же нашим пташкам вполне могло хватить ума договориться, что и как складно врать. Я б на их месте так и сделал.

— Это смотря как спрашивать. Можно и так, что пуле обрадуешься, как родной маме.

— Можно, — не стал спорить с «племянником» Луиджи. — Очень даже можно. Только не пуле, а дроби. И вот проблема — что эта мама их в любом случае ждет, ври или не ври, они знают. Ты готов поручиться, что отличишь?

Снаружи потянуло слабым дымком. Уайтер заткнулся, и Тед осознал, что все это время едва дышал, а сердце молотит как бешеное. О них говорили во множественном числе, значит — рыжий жив и тоже здесь.

— Нет, — тем временем снова заговорил Тачетта, — если тебе так уж горит — бога ради, мешать не стану. Все отопру — и срывай злость сколько влезет. Но я бы на твоем месте поступил как разумный человек.

— Как разумный, это значит — плюнуть? — с сомнением протянул Джо.

— Это значит — думать головой. Вам обоим нужно залечь на дно, и как можно скорее. Сальваторе надо передать весточку, пусть принимает меры. А насколько все серьезно, выяснить куда надежней по своим каналам. Не мне тебе объяснять. С малыми проблемами справятся деньги, с большими — большие деньги. А если дело совсем труба, так и его можно решить, если поразмыслить как следует. Не за решеткой и тем более не на «замыкалке». Так что позаботьтесь о себе, а с этими я все улажу, раз уж притащили.

Багажник вернулся в прежнее положение. Застучали неторопливые шаги, а затем Уайтер громко, раскатисто засмеялся.

— Что, решил тряхнуть стариной? Приспичило ведь, а? Ну, сознайся…

Что именно ответил Луиджи, Теодор уже не слышал, слишком глухо прозвучали слова, но хохот они оборвали вмиг, а затем хлопнула дверца, а спустя пару минут опять заработал движок.

Машину снова потряхивало, канистра опять тыкалась в спину, по телу расползалась глухая ломота, а внутри все сильнее поднималась волна слепой, нерассуждающей злости на всех и вся. На Джо, Уайтера, Луиджи, на чертову дуру, не сиделось ей на другом конце страны, на полицию, которой вздумалось тянуть, на себя самого. Она захлестывала целиком, щипала на языке и стремилась вырваться наружу — в ударе кулаком, ногой по борту, хоть как-то, но этого невозможно было сделать.

Вся их работа, вся работа коту под хвост. Капо скроются, Маранцано свалит из штата, а то и из страны. Быть может, уже сейчас покупает билеты. Семья уйдет в подполье, растворится, пережидая и прикидывая. С ними двумя расправятся уже сейчас, а потом — неясно, через какое время, но это будет обязательно — убьют и малую с родителями.

И через все перегретые до предела чувства упрямо пробивалось одно короткое слово — нет.

Нет, не так, не может быть, чтобы так. Это же Луиджи, черт возьми, просто Луиджи. Помнящий, кто что заказывает, вечно пытающийся подкормить. Считающий себя обязанным Луиджи. Не станет же он…

Мысли остановились и рассыпались на части, когда крышка наконец распахнулась. После вони багажника ворвавшийся воздух был хрустко-свежим; на несколько секунд важным сделалось только втягивать его как можно больше и полнее, и только затем Тед понял, что пахнет близкой водой.

— Вытаскивай, — равнодушно бросили рядом и проговорили уже Теодору: — Давай-ка без фокусов.

Последнее могли бы и не произносить: уставившаяся едва не в лицо лупара — серьезный аргумент. Теда бесцеремонно выволокли из машины и вздернули на ноги. По изнывшемуся телу прокатился колючий рой, распрямившиеся мышцы тянуло, но все внимание сосредоточилось на одном. Том, кто отдавал распоряжения.

Луиджи удерживал оружие с той безыскусной, не показушной простотой и легкостью, которая выдавала давнее и отнюдь не шапочное знакомство. В добивающем до них свете фонаря и вовсе казалось — его пальцы обнимают дробовик почти ласково.

— Помнят руки работу, — проследил Тачетта его взгляд.

Именно в этот момент пришло поразительное в своей простоте и ясности понимание: не всю же он жизнь, в самом деле, торчал за стойкой, подавая кофе и пиво. Далеко не всю. Работа в баре для него просто способ уйти на покой. И он — станет. Может — и станет — этот крепкий семидесятилетний старик, сделавший семью смыслом всей своей жизни. Старик из-за стойки, которому два действующих капо с легкостью передали на время троих бойцов, стоящих молчаливыми тенями. Интересно, им он тоже по памяти наливает? Бывший в курсе всех дел, он, наверное, при желании, даже мог занять место дона, да только не было ему это нужно. Его вполне устраивало просто наблюдать на своем незаметном посту. Смотреть, как развивается и меняется клан, превращаясь из одного в два и обратно. И ради того, чтобы все сохранить, Луиджи, который действительно любит нынешнюю работу, с удовольствием вспомнит собственное прошлое, о котором рассказывал столь аккуратно, что ни разу не возникло и тени сомнения, что он — всего лишь вечный бармен. Вспомнит — и уберет помеху.

Для него убить — что муху смахнуть со стойки. Легко и просто.

— Эх, ни ковра, ни канареек, — с отчетливым сожалением пробурчал тот. — Придется совсем по старинке. Вперед.

Теодор хотел отгавкнуться, проехавшись по «старым добрым» традициям, но взгляд сместился левее, и сердце ровно на миг облегченно дрогнуло: живой. Их действительно везли в одной машине. Судя по виду рыжего, ему пришлось провести путешествие, скрючившись на полу под ногами занявшей заднее сиденье троицы, оставшейся сопровождать Тачетту, когда Уайтер с Джо свалили.

В спину упиралось ледяное дуло; глухие удары асфальта, отдававшиеся в ногах на каждом шаге, сменились мягкими и едва ощутимыми по жирной, развезенной осенними дождями земле. Их провезли чуть дальше места, где Теодор «избавлялся от тела», и спуск здесь был более пологим, подводя не к воде, а к длинной ничейной полосе. Замусоренная, с редким кустарником, ощетинившимся голыми ветками, она являла собой еще одно последнее пристанище всех тех, кто так или иначе перешел дорогу мафиозной семье. Холод почти перестал ощущаться, сделавшись неважным. В голове вспыхивали и тут же гасли варианты действий — глупые и не дающие ничего. Это не двое у Анджело, страха случайно пристрелить у них нет и быть не может.

Должен, должен подвернуться какой-то шанс…

Дэн шагал совсем рядом, с руками, стянутыми за спиной точно так же, как у него, и безучастно смотрел перед собой.

— Вот здесь, думаю, и хватит. А то дальше совсем темень непроглядная.

Теда грубо дернули за локоть, заставляя остановиться. Сдавившая запястья тугая петля лопнула под скользнувшим лезвием и разомкнулась, но руки онемели настолько, что лишь долгую секунду спустя он ощутил не только болезненное покалывание вернувшейся крови, но и то, как саднит кожа, по которой сбегает обжигающе горячая влага. Разрезая хомут, Де Мео особо не церемонился.

Сердце застыло на долю секунды и тут же пустилось вскачь, но даже прикинуть, какая возможность подвернулась, Теодор не успел. В спину снова вжался холодный ствол, надавил, толкая.

— Попробуешь что-то выкинуть, второго сразу пристрелят, — негромко предупредил Луиджи. В землю у ног воткнулась лопата. — Давай. Для двоих стараешься.

Тед медленно покрутил кистями рук и так же медленно повернулся, глядя на шагнувшего назад Де Мео и Тачетту, стоявшего рядом с ним. Дэна так и не освободили, только тоже толкнули чуть вперед. Всего на шаг, но что такое шаг для лупары? Здесь свет придорожных фонарей делался совсем бледным, превращая все вокруг — и землю, и цепляющиеся за нее кусты, и людей — в призраков самих себя. В осколок какой-то другой, вывернутой реальности, втянувшей их всех не иначе как по ошибке и не собирающейся отпускать.

— И почему говорить я не стану, а копать должен? — вредно поинтересовался он. — Как ты там сказал? Пуля все равно будет?