– Жив курилка! – воскликнул вахтенный начальник.

– Не шутите в такую минуту, – строго заметил командир, – там могут быть раненые и убитые.

Неприятель вдруг круто повернул и, сильно задымив, стал быстро уходить на вест.

– Почему это? – подумал флаг-офицер и, медленно осмотрев в бинокль горизонт, увидал на фоне шхер крейсера «Макаров» и «Баян», шедшие полным ходом на пересечку курса неприятельским судам. Слегка искаженные рефракцией серые силуэты крейсеров казались растянутыми и осевшими носом, точно они уходили в воду. И на мгновенье показалось флаг-офицеру, что все это происходит на странном, неживом, как бы внечувственном экране. И эти крейсера, точно нарисованные на далекой декорации, и вся эта движущаяся панорама, в центре которой стонут и умирают люди.

Тральщики вытянулись в длинную колонну, направляясь в шхеры.

Подошел «Прочный».

– Всех подобрали? – спросил начальник дивизиона в рупор.

– Поднял семнадцать человек, – ответил голос «Прочного». – Погиб лейтенант Князев и с ним двенадцать человек команды.

Первая бригада крейсеров: «Адмирал Макаров», «Баян», «Олег» и «Богатырь» – уже два месяца стоит на стратегическом рейде Люм у выхода в Балтийское море, чтобы в случае проникновения неприятеля в Финский залив отрезать его с тыла.

Время тянется томительно скучно.

Отцвели ландыши и незабудки, своею скромной красотою так оживлявшие суровую финляндскую природу. Кругом – гранитные мшистые острова, поросшие сосной. Безлюдье. Лишь редкие рыбачьи хижины среди диких скал и мрежи на пустынном берегу.

Сегодня, 17-го июня, что-то важное творится в отрезанных от судовой жизни командирских кабинетах. Командиры только что вернулись от начальника бригады и немедленно же пригласили к себе старших офицеров и старших специалистов. Прочие офицеры с терпеливым любопытством ждут в кают-компании.

За круглым столиком ведут нескончаемую игру в трик-трак. Под аккомпанемент пианино шумно распевают «Типерери».

Игумен Вассиан мирно дремлет в кресле после сытного обеда, распустив веером седую бороду на полном животе.

Около него двое шахматистов в трудные моменты с пафосом декламируют морскую поэму о Сидонии Медине и о сватовстве Филиппа:

Игумен, не подымая отяжелевших век, грустно вздохнул.

Игумен поднял веки.

– И что за охота вам гадости декламировать, – мрачно сказал он.

– А вы, батя, зачем слушаете? Шли бы к себе в каюту да помолились.

Игумена не очень уважали, так как был он несколько сонлив, любил покушать и в религиозной области ничем себя не проявлял.

В эту минуту старший офицер и старшие специалисты с таинственным видом вошли в кают-компанию. Взоры всех обратились на них. Музыка, декламация, шахматы и триктрак сразу прекратились.

– Господа, я могу поздравить вас с предстоящей боевой операцией, – сказал старший офицер и, заняв свое председательское место, кратко изложил офицерам суть предстоящего дела.

Штаб флота получил агентское сообщение, что 19-го числа весь германский флот собирается на смотр в Киле. Поэтому первой бригаде крейсеров приказано сегодня же вечером выйти в Балтийское море и на рассвете следующего дня бомбардировать Мемель. Каждый крейсер получает свой сектор для обстрела. Плутонговым командирам надлежит немедленно обсудить с артиллеристами план ведения стрельбы. Вечером на смену крейсерам придет вторая бригада и займет их место на Люмском рейде. В море к крейсерам присоединятся «Рюрик» и миноносцы.

Воодушевление сразу овладело всеми. До вечера, склонившись над планом Мемеля, плутонговые командиры изучали цель обстрела.

А перед заходом солнца на стратегическом шхерном фарватере показались огромные силуэты «Громобоя» и «России», за ними «Диана» и «Аврора».

Обменявшись приветственными сигналами и визитами адмиралов, первая бригада снялась с якоря и, спустившись до самого выхода в море у острова Утэ, пошла шхерами на ост, дабы создать у немецких подводных лодок, дежуривших около Утэ, впечатление ухода в тыл после смены.

На другом стратегическом рейде, у острова Эрэ, крейсера застали линейные корабли «Цесаревич» и «Славу», посланные сюда на случай, если крейсера, столкнувшись в море с более сильным врагом, будут иметь необходимость в поддержке.

Створные огни на Эрэ вспыхнули на полчаса, чтобы дать возможность крейсерам под покровом ночи выбраться из шхер в море и – по миновении надобности – потухли.

На рассвете, в легкой мгле, со стороны Финского залива показался красавец «Рюрик». Встреча с ним была рассчитана математически точно. Лаконическим сигналом адмирал приказал ему быть концевым. «Рюрик» подоспел на рандеву прямо из Кронштадта, где он в течение нескольких месяцев чинился после тяжелой аварии, понесенной им зимою во время похода с минами к немецким берегам.

Утром крейсера вышли в открытое море. Курс на Мемель. Корпуса их дрожат и точно дышат, запыхавшись от полного хода.

Но как бы ни шуровали кочегары, как ни старались машинисты – перед крейсерами 300 миль пути. Они вынуждены идти весь день совершенно открыто. И если в море нет большого неприятельского флота, то всегда есть дежурные подводные лодки, которые или атакуют, или предупредят по радио о движении наших судов к неприятельским берегам. Трудно, невозможно почти, думать, что крейсера нагрянут к Мемелю врасплох.

И вот сама природа неслышно становится на нашу сторону в этой жуткой игре на жизнь и смерть. Легкая завеса тумана опускается вокруг. И весь день крейсера идут по спокойному морю, как в шапке-невидимке, скрытые от нескромных взоров и от ударов из-под воды.

К вечеру туман густеет. Концевые корабли колонны – «Рюрик» и присоединившийся к нам днем «Новик» – давно уже не видны. По законам мореплавания в тумане все корабли должны идти малым ходом, давая о себе знать сиреной через каждую минуту. Теперь смешно даже вспоминать об этом. Крейсера продолжают свой мощный бег – в густом тумане и в темноте. Каждый крейсер видит перед собой только слабо мигающий кильватерный огонь, исчезающий сейчас же, как только идущий сзади выйдет из кильватерной струи. А найти потом трудно, иногда и невозможно. Поэтому чрезвычайное напряжение царит на мостиках. Рулевые, вцепившись в медные пальцы штурвалов, чутко держатся за огонек. Вахтенные начальники не выпускают из рук шнура, условными звонками прибавляя или убавляя по 5—10 оборотов машины, чтобы нагнать или слегка отстать в случае сближения или удаления.

Вахта страшно трудна в такой момент. Командиры не покидают рубки. Штурмана следят за каждой пройденной милей. Комендоры спят у своих пушек.

На верхней палубе потушены все огни. Гробовая тишина. Широкая пенистая дорога мириадами влажных искр стелется за кораблями. Журчат забортные струи. Море точно дышит в спокойном, тихом сне.

Вдруг яркое пятно света блеснуло слева. Все насторожились. Каждый на своем месте и каждый, как натянутая струна…

Невозможно решить, что это. Догадки бесполезны. На адмиральском корабле замигал зеленый огонек: «Ворочаю вправо». Сигнал немедленно пробежал по всей колонне с крейсера на крейсер. Теперь только бы не оторваться друг от друга на повороте. Найти потерянное место в тумане невозможно.

«Баян» благополучно повернул за адмиралом, не выйдя носом из кильватерной струи. В этот момент, слева, в мутном сумраке ночи промелькнули два силуэта.