«Это были весенних дождей одичалый струи…» Это были весенних дождей одичалый струи, Это были мгновенных ночей без примет чудеса, Это были слова без значенья, почти поцелуи, Или слезы в глазах, как на райской сирени роса. Это все оттого, что ты в сердце хранишь откровенье, Я не знаю о чем, да и знать не хочу до конца… Я молиться учусь, становясь по ночам на колени, — Монастырское счастье! Сиянье чужого лица! И делясь о тебе с каждым камнем и с каждым прохожим, Называю последним и лучшим созданием Божьим. «Современные записки» Кн. LVI, 1934 «Все как надо. Вещая прохлада…» Все как надо. Вещая прохлада, Скудный блеск прощального луча. По холмам домой плетется стадо, Бубенцами сонными бренча. Все бедней олива серебрится В сизой мгле над рыжею землей — Этот день, покорный и простой, Больше никогда не возвратится. «Смерть на дудочке играет…» Смерть на дудочке играет, Ветер песенку поет. Белый парус выплывает, Тихо к берегу плывет. Море солнце поглотило, День сгорел, но мир глубок. Стадо сонное застыло, — Дорогая, дорогая, Если нет на свете рая В страхе, в нежности, в стыде, Значит, рая нет нигде… Ветер с моря прилетает, Прилетает, улетает. Всходит белая звезда. Смерть приходит навсегда. «День сгорел. Еще на небе пламя…» День сгорел. Еще на небе пламя, Но уже гора укрылась в тень. И кружит внизу над камышами Темный ветер, провожая день. День и ночь смешались поневоле… Посмотри с горы, как мирглубок. Черной змейкой вьется поезд в поле, И вдали мелькает огонек. Все, что там значительным казалось, Так шумело, плакало, влекло, Словно вдруг от жизни оторвалось, И от сердца, словно, отлегло. Темный ветер, теплый запах с поля… — Знал ли ты, печальный странник мой, Знал ли ты, что радость глубже боли, Что тропинка каждая — домой? «Русские Записки», 1937, № 1 «Звездным блеском тайно полный…» Звездным блеском тайно полный Поздний день вздыхает: жаль… И, сквозь розовые волны, Парус уплывает вдаль. Вот рыбак, на борт не взятый, Возвращается домой, От заката он богатый, Ходить в куртке золотой. — «Здравствуй, радость! Сладко в доме На горе, над прозой дней, Ничему не верить, кроме Так любовь его мечтает С тайным страхом иногда. Гаснет море. Небо тает. Белый парус пропадает. Всходит белая звезда. День уходит навсегда «На скале, возле самого моря, простивши друг другу…» На скале, возле самого моря, простивши друг другу… Это было в раю. Нет, не так, — это было потом, Под высокой сосною, слегка наклоненною к югу, И в тяжелом от нежности воздухе, дивно-пустом. Между тем, не спеша, рыбаки уплывали куда-то, Распустив, словно мятые крылья, свои паруса, И колючей стеною вокруг золотого заката На горе остывали, сгоревшие раньше, леса. Этой нежности тяжкой не знать бы нам вечно причины! Почему мне так больно? — Послушай, вернемся домой. День был только что розовый, вот он уже голубиный, И о нашу скалу разбивается глухо прибой. «Что время? Страх, надежда, скука…» Что время? Страх, надежда, скука, И умирает человек. И даже краткая разлука Всегда — навек. Вот почему мне было больно, Что мы не вместе в эту ночь, И улыбнулся я невольно, Чтоб краткой вечности помочь. «Современные записки» Кн. LXI, 1936 «Еще мерцают в небе зданья…» Еще мерцают в небе зданья, Еще прозрачна в мире ночь. Еще бесслезные страданья Помочь не могут… Как помочь Тому, кто ночью всюду ходит, Когда не хочется ходить; Кто все во всем всегда находит, Чего не надо находить; Кто в пустоте — в ревнивой муке — Ждет, ждет: когда придет пора? В ком хищно дремлют все разлуки, Соблазны вечного добра… Прозрачной ночью городскою Мост над рекой высок и нем. — Чего ты ждешь? Господь с тобою, Я не смущу тебя ничем. «Восемь дней, почти без перерыва…» Восемь дней, почти без перерыва, Дождь идет на трубы и кресты. Разлилась река. И от разлива Стали сразу низкими мосты. Из глуши фабричного предместья, От немых крестов и тощих труб, Выйду я, с тоской своею вместе, Вдоль реки, туда, где старый дуб. Рад, как в детстве, желтой грязи слою, Всей земле, размякшей в январе, Нарисую сердце со стрелою Ножиком карманным на коре — Пусть живет… |
