Вот твои торопливые руки.
Пыль дороги, и жест твой, и слово.
Снова вместе по комнатам оба.
Ты смеешься, что гость без понятья.
Переклеила всюду обои.
Вроде незачем, вроде так надо.
Бьется, слышу, но губы безмолвны.
Снится село мне, и часто ночами,
Взглядом веля, придаю ему дленье,
Видя, как держит мое принужденье
Грезу, в тот миг как назначу очами
В воздухе сретенье сна с небесами,
Где их раскинуло воображенье.
Вот ниоткуда деревьев рожденье,
Листья чуть позже врываются сами,
Ветка, влетевшая в точке излома
Сна, вылетает во тьму окоема…
Вечер над миром сдвигается шторой,
Девушки с поля идут через лето,
Юбками плещут в траве, о которой
Сон мой запомнил, что снится все это.
Шаг этих девушек ненастоящий,
Одновременный и странно дразнящий,
Словно идут лишь затем, чтобы верил
В истинность их, в эту пыль из-под стоп их
К зорям. И как это чудится в стольких
Снах, если жизнь в них ворвется, как ветер,
Все о них знаю… Они мое знанье
Видят насквозь, и внутри оно пусто,
Движутся дальше сквозь трав колыханье,
Только уста растворяют искусно,
Словно поют. И хоть сцена немая,
Знаю, что песня. Движенью внимая
Губ их, безмолвных навек и мгновенно,
Словно слова узнаю постепенно:
«Кто нас при грезил? И в чем наша доля?
Правда ль, что мы возвращаемся с поля?
Правда ль, что жизнь в нас таится без фальши?
Будем же сниться послушно и дальше!»
Слов этих нет, но для слуха как милость
В миг, как подумаю, что неизбежны.
Вот и звезда над рекой наклонилась,
В золоте воды реки безмятежны.
В бельмах береза, черешня лоснится —
Все это снится.
Все это снится. Чуть голову ниже,
Головы девушек тоже клонятся…
Вот они движутся лесом, я вижу,
Как ниоткуда он стал появляться —
Сразу, в сеть сна неожиданно впущен,
Весь расцветает навстречу идущим
Зеленью первой, так буйно шумящей,
Непредсказуемой и настоящей,
Жизнь в ней кипит вперемешку с закатом,
В листьях светясь проницающим светом,
Пурпуровея кренящимся летом.
Меркнет вдали, нанесло облака там.
Тени ложатся от девушек в чаще
Одновременно и странно дразняще,
Как бы приснившись и врезавшись в память,
Чтоб показать мне, на что им тут падать
И от кого… Мотыльки, вдруг мелькая,
К форме пробиться пытаются точной.
Вот этих девушек в пене цветочной
Пробую счесть — их примерно такая
Сумма, точней не покажется глазу,
Но понимаю навылет и сразу
Цифру, как будто не цифра, а градом
Падают в пропасть разверстого духа.
Знойный июнь воцарился над садом,
В доме — июльские полночи глухо,
Август в полях угасает сквозь ставень.
Что мне за месяц весь сон переставил?
Быстрый сентябрь на дворе золотится —
Все это снится.
Все это снится! И меркнет и рвется,
Не проходя. А село остается
И вечер в блестках закатного клина.
Как же давно ниоткуда и длинно
Девушки эти идут небывало!
Я вслед за ними, меня обуяла
Жажда пребыть, где синеет прохлада
Леса внезапного в пойме распадка.
Только не втиснуться внутрь без остатка
В сон — сам себе остаюсь, как преграда,
Хоть и брожу в нем, ладонью касаюсь
Листьев, но нет меня здесь, опасаюсь.
Девушки вместе глазами своими
Точно укажут, где нет меня с ними,
Сад, где я мог бы, запомнив их лица,
Ждать среди яблонь туда их прихода.
И у плетня, где в расцвете природа,
Сядут еще на минуту посниться,
Грезить, чем сердце неволится к бою —
Жизни концом или жизнью самою?
Или о том, что прекрасней для тела —
В пламени сон, или явь, что сгорела?
Или о том, какова у них доля —
Правда ли, что возвращаются с поля?
Правда ли, что в тишине убыванья
Грудь их жива только эхом дыханья?
Так вот и снятся, охотно и дружно,
Жизнь прижимая ладонью, где нужно.
А кто доснится, та гаснет — за средней
Крайняя меркнет. Уже и в последней
Слабого сна огонек дотлевает,
Отблеском алым заря обливает.
Вот и последняя гаснет не больно,
К смерти привыкнуть спешит добровольно,
К ночи безбрежной, где день — не граница.
Все это снится.
