Тонкая усмешка пробежала по лицу Чуднова.

— Так быстро? — спросил он.

— Андрей Иванович, я понимаю ваше состояние, но мы исполнители.

— Я устал, и ничем не могу вам быть полезен, — раздраженно произнес Чуднов. — Может, ваш допрос отложим на несколько часов?

— Андрей Иванович, ну зачем вы так? Это не допрос, нас интересует начальник пятого цеха Бирюков…

В это время в кабинет вошли трое, один в генеральской форме. Генерал сел за стол, снял фуражку, вытирая вспотевший лоб, произнес:

— Надо же, накануне съезда партии — и такое случилось. Чистое вредительство.

— Никакого вредительства нет, — подал голос Чуднов.

Генерал, зло сверкнув глазами, выставив массивную голову вперед, угрожающе прорычал:

— За такое в те времена сразу бы в кабинете вас к стенке поставили.

— Ну, допустим, те времена прошли.

— Для кого прошли, а для кого нет. Вы хоть понимаете, что вы натворили? Материальный ущерб в астрономических цифрах исчисляется.

— А я думал вас больше беспокоят человеческие жертвы.

Генерал, уловив в интонации голоса Чудного иронию, побагровел от гнева.

— Меня и это интересует. Товарищи следователи, всю документацию, которая находится в этом кабинете, под арест, а самого главного инженера в следственный изолятор, чтобы не умничал.

Когда генерал вышел, следователь Максимов с сожалением посмотрел на Чуднова. Тот сидел с опущенной головой. Отдав ключи от сейфа следователю, он попросил разрешения позвонить жене.

— Таня, это я.

— Андрюша, как у тебя?

— Все нормально. Ты меня не жди.

— Понимаю, Андрюша, ты мне позванивай. Хорошо?

— Да, — ответил он и положил трубку.

В следственном изоляторе его поместили в одиночную камеру. В течение трех суток про него словно забыли. За это время он пытался осмыслить происходящее, иногда все это казалось кошмарным сном, но серые, исписанные стены камеры, параша и кормушка, откуда ему подавали еду, говорили, что это не сон. На четвертые сутки в камеру вошел надзиратель.

— К стенке и руки за спину, — скомандовал он.

Чуднов, молча повинуясь, встал к стене. Надзиратель, обыскав его, толкнул в плечо.

— Иди.

Его привели в камеру, где за столом сидел мужчина. Чуднов узнал следователя Максимова.

— Здравствуйте, — показывая рукой на стул, поздоровался он. — Андрей Иванович, мы уже с вами знакомы. Поэтому сразу перейдем к делу. У меня ряд вопросов, и было бы хорошо для меня и для вас, если вы письменно ответите вот на эти вопросы.

Максимов протянул ему исписанный лист бумаги. Чуднов взял его, пробежал глазами.

— Так сразу я не могу ответить.

— А я вас и не тороплю. За ответом приду завтра. Оставляю бумагу и авторучку.

На следующий день его вновь вызвали к следователю. Чуднов протянул ему исписанные листы бумаги. Тот, не читая, положил их в папку и нажал на кнопку. Дверь открылась, вошел надзиратель.

— Уведите, — скомандовал Максимов.

Чуднов возле двери остановился, повернулся к следователю.

— У меня к вам просьба. Пожалуйста, если это вас не затруднит, позвоните моей жене, скажите, что у меня все нормально. Мой телефон…

— Я знаю ваш телефон, — оборвал следователь.

Весь день Таня ждала мужа, а его все не было. Она посмотрела на часы. Стрелки указывали далеко за полночь. Ее беспокоило, почему он до сих пор ни разу не позвонил. Несколько раз она сама пыталась дозвониться до него, но в кабинете телефон не отвечал. На следующий день она поехала к нему на завод. Когда ей сообщили, что Андрея еще вчера увезли в следственный изолятор, она онемела. Не помня себя, добралась до дома и стала лихорадочно обзванивать всех знакомых. Слухи были разные и устрашающие. Она пыталась дозвониться до директора завода, но секретарша все время говорила, что он занят, у него комиссия. Только спустя четверо суток ей позвонил Максимов и сообщил, что муж жив и здоров, просил ее не волноваться. Она попыталась подробнее узнать у него об Андрее, но Максимов, вежливо попрощавшись, положил трубку.

Через два дня Чуднова вызвали на допрос. Когда он вошел в камеру, Максимов, не глядя на него, тихо сказал:

— Я выполнил вашу просьбу.

— Спасибо.

— Андрей Иванович, я прочитал ваши показания, где вы даете положительную оценку Бирюкову. Противоположную оценку дает директор завода. Он объявляет его непосредственным виновником аварии.

— Может и мне такую оценку дает?

— Да нет, наоборот.

— А где Бирюков?

— В больнице лежит.

— Он тоже под следствием?

— Да.

— Вы беседовали с ним?

— Врачи временно не разрешают. У него повязка на лице.

— Бирюков не виноват.

Максимов внимательно посмотрел на Чуднова.

— Основная вина на него ложится, а вы говорите "не виноват". Если бы он своевременно доложил, что участок в аварийном состоянии, то директор своевременно принял бы меры и этого не случилось бы.

— Что ему грозит?

— Это суд определит. По статьям, по которым он проходит, срок приличный.

— Он не виноват. Он мне написал докладную, где подробно изложил, в каком состоянии находится участок и требовал закрыть.

— А где докладная?

— У меня в красной папке. Она в ящике стола.

— Директору эту докладную вы показывали?

Чуднов думал. Следователь увидел борьбу в его глазах.

— У меня к вам один вопрос: если бы я сказал, что показывал, для следствия это какое-нибудь значение имело бы? Только честно.

Максимов задумчиво посмотрел на него. В душе он симпатизировал подследственному, но, как следователь, не имел права на эго. А признание Чуднова, что докладная Бирюкова лежит у него, усугубило его положение. И он, прямо глядя ему в глаза, ответил:

— Все зависит от показаний директора. Если он подтвердит то, что вы сейчас скажете, то это изменит дело. Вы можете дать письменное показание, что директор был ознакомлен с этой докладной?

— Я это сделаю после того, как вы у него спросите про эту докладную.

— Логично, — закрывая папку, согласился следователь.

— А что будет с Бирюковым? Он не виноват.

— Если в папке действительно есть его докладная и вы подтвердите это письменно, то с него обвинение можно снять. Он, как начальник цеха, обязан был предупредить руководство завода о состоянии дел на участке. А что касается вас, то все зависит от показаний директора. Право остановки работ на участке и в цехе имеет только директор. Подождем до завтра.

На следующий день его вновь вызвали к следователю. Чуднов сразу заметил хмурость на его лице. Максимов в ответ на его приветствие молча кивнул головой и, откашливаясь, произнес:

— Читайте.

Чуднов взял лист. Это были показания директора завода. Пока он читал, Максимов пристально следил за выражением его лица, от него не ускользнула горькая усмешка, которая пробежала по лицу Чуднова. В своих показаниях директор завода отрицал факт, что он был ознакомлен с докладной начальника цеха Бирюкова.

— Что вы скажете?

— Мне нечего сказать.

— И вы не хотите защищаться?

— А смысл какой? Слова-то к делу не пришьешь.

— Вы правы. Тогда у меня к вам один вопрос: когда вы ознакомили директора с докладной Бирюкова, что за разговор состоялся между вами? Почему он докладную вам вернул?

Чуднов, слушая следователя, удивился его догадке, словно он присутствовал в тот момент в кабинете директора. Но ответил:

— Я ему докладную не показывал. То, что говорил вчера, неправда. Я собирался показать эту докладную, но работала комиссия, и я отложил до лучших времен.

— Это окончательный ответ или вы…

— Окончательный, — быстро ответил Чуднов. — Я не хочу наговаривать на человека. Я виноват, и мне одному нести ответственность.

Максимов грустно усмехнулся.

— В любом случае вы понесете ответственность, от этого никуда не денетесь, вопрос в другом. Беря на себя полностью вину, вы тем самым обрекаете себя на суровый приговор. Подумайте. Есть ли необходимость защищать человека, который вас предает? И тем более, если этот человек с мандатом неприкосновенности? Даже доказав его вину, мы не в силах его взять под стражу. Он депутат Верховного Совета. Я бы на вашем месте все написал так, как было на самом деле.