Пряма как луч, чиста как лед,
Придирчив вкус ее и строг.
Где друга Кэт себе найдет,
Сверкающая, как клинок?
Кэт говорит, что нет мужчин,
Кэт презирает звон монет,
Не верит клятвам и стихам,
Ей скучен мой любовный бред.
Будь доблестный я паладин,
Увитый лаврами побед,
Кумир солдат и светских дам —
Я дал бы рыцарский обет
И ринулся в смертельный бой,
С пути сметая вражий клин,
За нежный взгляд ее один —
И был бы в хрониках воспет.
Кэт нужен рыцарь и герой,
Но нет героев, век не тот.
Где пару Кэт себе найдет?
Перевод Алексея Круглова
Данте Габриэль Россетти
Видение Фьяметты[7]
Стоит Фьяметта, в пелене тоски,
Под яблоней; вокруг кипит весна.
И сыплются цветы, когда она
Отводит ветвь движением руки.
Срываются, как слезы, лепестки,
Взлетает птица, меж ветвей видна,
Душа предощущением полна:
Жизнь — вянет; смерть крадется воровски.
В летящий шелк красавица одета,
И ангела вдруг замечаем мы
У края яркой солнечной каймы.
Надежда воплощенная, Фьяметта,
Являет знак Господнего обета.
Се — свет души на фоне смертной тьмы.
Перевод Валентины Сергеевой
Норман Маккейг (1910–1996)
Тетя Джулия
Тетя Джулия говорила по-гэльски
очень громко и очень быстро.
Я не мог ей ответить,
просто не понимал.
Ходила в мужских башмаках,
а чаще была босиком.
Помню ее ступню,
сильную, в глине и торфе,
над легкой педалью прялки,
пока она правой рукой, как волшебник,
тянула из воздуха пряжу.
У нее был один этот дом,
где по ночам я лежал
в непроглядной, незыблемой
тьме кровати,
слушая добрых друзей-сверчков.
Казалось, она была всем: ведрами
и водой, льющейся в них.
Она была ветром с дождем,
что обрушивался на дом;
теплыми яйцами, черными юбками,
копилкой-чайником
с трехпенсовиком на дне.
Тетя Джулия говорила по-гэльски
очень громко и очень быстро.
И когда я хотя бы чуть-чуть
начал его понимать, она уже молча
лежала в сплошной черноте
песчаной могилы в Ласкентире.
Но до сих пор я слышу — зовет меня
голосом чайки
сквозь километры
торфяников и болот,
и злится, все злится на то,
что так много вопросов
до сих пор без ответов.
Перевод Анастасии Строкиной
Джордж Бейкер (1913–1991)
Моей матери
Быть ближе, дороже и дальше — никто не может.
Помню ее, как сейчас, у окна — похожа
На континент огромный с Везувием смеха,
Цыпленок в руке, джин — за глотком глоток.
Ирландка, раблезианка, взрывная, но нежная все же,
Бездомным собакам, раненым птицам поможет.
Она — словно танец, и ты в этом танце — помеха,
Как за военным оркестром бегущий щенок.
И хоть артобстрел, хоть бомбежка — ей все равно,
Не бросит она свой джин, не побежит в подвал.
Высится над столом, как гора, — за годом год.
Лишь вере одной этот камень сдвинуть дано.
Всей верой ее, всей любовью моей Господь указал,
Что возноситься ей из исхода — в восход.
Перевод Анастасии Строкиной
Сатирический портрет
Джордж Гаскойн
Портрет крестьянина из сатиры «Стальное зерцало»
…Вот перед вами он: отриньте спесь,
О пастыри! Пускай пропах он пóтом,
Его смиренный род на небесах
Пребудет прежде выбритых макушек.
Нет, не затем, что в урожайный год
Зерно он прячет, набивая цену,
Что ради млека режет он тельца,
Что меж помещиков раздоры сеет,
Запахивая межи; не затем,
Что он завзятый плут и, пресмыкаясь,
