Что ни говори, смешно. Это первый взрыв смеха сегодня. Хороший знак. Стоит человеку от души расхохотаться, и волна накатывает за волной. Особенно если голова под парами.
Тетушка Амалия сидит насупившись. Дарта Одс припала не к рупору, а к утепленному уху Амалии. Оно, видно, предназначено для более задушевных разговоров. Пилдериха кивает головой, знать, поняла.
— Так сколько дадут? — не унимается Ратынь.
Рейнис уклоняется.
— Да что у меня, денег не хватает, что ли! Ну, приезжали сметчики. А окончательных бумаг я не видел. Пара тысяч, думаю, наберется.
Янис еще раз оглаживает бороду и поднимает стакан.
— Держись своей цены! Здесь у тебя все блага под боком. В Озолгале смородину и ту придется покупать. Держись своей цены! Не то пойдешь по миру. Верно я говорю? А что?
Прицис, Прицениха и Прицисова старуха проворно хватают стаканы. Что-что, а тост во славу денег они поддержат первыми. Что до Ратыня, тут нечему удивляться. Как однажды выразился Жанис Пильпук, он сидит на копейке и высиживает рубль. Хотя копить деньги в Заливе любят все. У каждого сберегательная книжка, каждый сопровождает свой очередной взнос словами: «На черный день».
Копят. А куда девать? Когда гнули спину в собственном хозяйстве, латы и рубли наскребали, чтобы строиться, приобретать машины. Теперь купят батон хлеба, чего-нибудь из одежды, и все. Куда старому человеку девать деньги? Вкладывать в стены опустевших зданий, когда дома обречены на снос? Машину старый человек не купит. Мебель тоже. От телевизора в доме шум, колготня. А курица несет рубли. Коровьи соски гонят рубли, стрижка овцы дает рубли. Покопаешься в картофельной борозде — опять же рубли. Только прохожему может казаться, что старики борются с нуждой, еле сводят концы с концами. В колхозе «Варпа» старый люд изрядно обогатил сберегательную кассу. Вклады лежат, в обороте не участвуют. Где им участвовать? Старики живут экономно. И копят. У крестьянина иное самочувствие, когда в банке свой капиталец. Он не станет тратить его на фундамент нового дома. Если дети увлекут с собой в поселок, дело другое. Но лучше последовать примеру тетушки Амалии. Заказала себе надгробие, велела высечь мужнино имя и собственное. Оставила место для даты смерти.
И мы пьем за то, чтобы Рейнис твердо стоял на своей цене.
СПРАВКА ОБ ОТШЕЛЬНИКЕ
Народная мудрость «По одежке встречают, а по уму провожают» хоть и заезжена, но метка. В этом снова мог убедиться всяк, кто видел головной убор Яниса Ратыня. От предмета, бывшего некогда шляпой, были отрезаны поля, чтобы оставшаяся тулейка тесно облегала затылок. Такой убор при встрече не обязательно поднимать, да и ветер ему нипочем. Нахлобучник за долгие годы не раз менял цвет, первоначальную окраску вряд ли помнил даже сам владелец. Кое-где виднелись дырочки. Словно с неба посыпалась когда-то каленая дробь и прошила небольшие форточки для вентиляции. Если Ратынь в этой штуковине появлялся среди людей, более или менее приодетых, создавалось впечатление, будто он дожил до последней копейки и другая ему не светит. В зимние месяцы наплешник сменяла жалкая на вид ушанка из овчины, на которой даже с помощью лупы нельзя было обнаружить ни клочка шерсти. И тем не менее деньги у Ратыня водились. Это знал каждый, кто был с ним знаком. Вопреки железным правилам, запрещающим разглашать тайны вкладов в сберегательной кассе.
Не лучше выглядел купленный в магазине хлопчатобумажный костюм, тщательно оберегаемый от воды и утюга. Когда облачение засаливалось до такой степени, что грозило разлезться, Ратынь покупал новое, столь же дешевое и неказистое, и поначалу выглядел непривычно: встречные на дороге трижды оглядывались, чтобы убедиться: он ли? Седая косматая бороденка смотрелась только вместе с потасканной одеждой и совершенно не вязалась с обновой.
Никто над Ратынем не смеялся, никто его не дразнил. В головах крепко засело убеждение: кто при деньгах, тот в почете. Другими словами: «Богатый ходит как захочет!» А потом, кто не читал или не слыхал про миллионеров, которые щеголяют в рваных ботинках и фланелевых рубашках?
Все, что люди могли себе позволить, — называть Ратыня Отшельником. Но было это скорее признанием факта, нежели осуждением. Ратынь прожил весь свой век один, и в Заливе не помнили случая, чтобы он проявил интерес к какой-нибудь женщине. Поначалу он хозяйничал вместе с сестрой. Когда она вышла замуж, взял на себя и женские обязанности. Да так ли уж много их было! Большую стирку Отшельник не устраивал, суп варил на неделю. А корову доил сам и раньше.
Чем старше становился Ратынь, тем меньше времени он уделял стряпне. Обзавелся козой и козлом. Свинью не держал. Картошку съедал сам. Объедки отдавались псу Рексу и кошке Минце. Коровье молоко не употреблял — все сдавал на молочный пункт. Предпочитал козье, оно, дескать, и питательней, и жирней. Молоко подчас заменяло ему завтрак, обед и ужин. Свинины, основы всех деревенских блюд, у него не было. Он и не страдал по ней. Накоптит козлятины и живет до следующего убоя. Изредка купит в магазине что-нибудь вкусненькое.
Маета с козами давала соседям повод посплетничать, в здешних краях подобное хозяйствование почитали за блажь. Но заканчивались пересуды всякий раз словами:
— Что ни говори, а козье молоко таки полезно.
Ратынь вечно выглядел замаранным. Зато денежки в бумажнике держал новенькие, гладкие, немятые. Раньше, когда Отшельник много работал в колхозе, он всегда покупал кассирше большую плитку шоколада. Она и старалась вовсю. Янис не только хотел, чтобы деньги шелестели как новенькие, ему еще вынь да положь, что причитается, в рублевых ассигнациях. Пачку для каждодневных расходов он скреплял женской заколкой для волос.
Одни эти хлопоты показывали, что деньги для Яниса имеют особый вес, а возня с ними — ритуальное значение. Если в Озолгале или в магазине при молочном пункте мужики предлагали скинуться на бутылку, ответ был заранее известен:
— Рублишко вроде бы еще завалялся. А что, не так, что ли?
«А что, не так, что ли?» Янис вставлял через каждую вторую фразу. Для его речи это присловье было столь же необходимо, как вдох или выдох.
Всякий раз, подсчитывая сбор, мужики одобрительно отмечали: «Глянь, совсем новенький!»
Деньги были содержанием жизни Ратыня и его бедой. Дважды его грабили. Первый раз воры, видно, знали, что дома у Яниса лежит порядочная сумма, которую он не успел отнести в сберкассу. Ратынь в ночной темноте пытался оказать сопротивление, но налетчиков было трое, они его как следует оттузили и отобрали несколько сотен. Ни в первом, ни во втором случае бандитов не нашли. Были ли они одни и те же, Отшельник сказать не мог. Первый раз, говорил он, явились совсем чужие, в пальто с поднятыми воротниками, во второй — двое в масках на все лицо. Если много лет назад его отлупили кулаками, то в последний раз схватили за бороду и таскали по полу. Вырвали из бороды клок. Вот и все, так сказать, телесные повреждения. В этот раз Янис отделался малыми потерями, потому что, как он сам признался, вел себя хитрее. После первого болезненного урока спрятал пару сотен в висящий на стене мешочек с ромашкой.
— Если показать ворам тайник, они верят, что больше денег нет. А что, не так, что ли? Я им сказал: остальное в банке.
Грабители все же не поверили на слово и принялись ощупывать мешочки. Это оказалось трудоемким делом — стены деревянного сруба были сплошь увешаны пучками трав, бутылочками, коробочками, зубчатыми колесиками, старыми часами, простыми и стригальными ножницами и бог знает чем еще. На хуторе «Смарес» была только одна комната, другой конец дома Янис никак не успевал достроить. Спал, варил, жарил и кормил козлят в одном и том же помещении. Кровать, стол, две-три полочки и несколько стульев составляли весь гарнитур. Остальные функции мебели выполняли стены. Как только появлялась нужда что-нибудь положить, Ратынь вколачивал в бревно гвоздь. Если время от времени не выбрасывать лишнее, обрастаешь хламом. Отшельнику и в голову не приходило перетряхивать свои богатства. В ящике для инструментов гвоздей хватало, а свободных мест на стене было предостаточно.
